Социально желательной альтернативой ингруппового фавори­тизма могло стать не какое-то иное по самой своей сути явление, а лишь его отсутствие, нулевое значение выраженности эффекта (на рисунке середина континуума поэтому и обозначена знаком

«плюс»), поскольку противоположный полюс континуума — де-фаворитизм — также неприемлем с социальной точки зрения. В конечном счете дефаворитизм всегда приводит <�к разрушению, ис­чезновению данной группы как некоторой социальной целостно­сти. Правда, этот процесс может быть растянут во времени и, например в случае больших групп, растянут очень сильно. Но конечный социальный итог любого группового дефаворитизма од­нозначен — прекращение существования группы как таковой.

В недавней публикации (Агеев, Сыродеева, 1987) мы отнесли все вышеперечисленные феномены — любые формы группоцентриз-ма, враждебности, предвзятости, дискриминации, в том числе и ингруппового фаворитизма — к межгрупповым явлениям диффе­ренцирующего характера. Однако и научная логика, и сама жизнь настоятельно требуют противопоставить этому классу явлений не просто их отсутствие, а некоторый набор качественно противопо­ложных, обратных им, по сути, феноменов, которые мы предложили обозначить явлениями интегративного характера.

«К международному антагонизму прошлого, — писал В. Бе­лов, — мы почему-то более внимательны, чем к свидетельству дружбы и мирного сотрудничества народов, без которых мир давно бы погиб... Люди разных национальностей отнюдь не всегда в звоне кинжалов и сабель выясняли свои отношения. Доказа­тельств тому не счесть» (1983. С. 140).

Наблюдение писателя может быть подкреплено целым рядом серьезных научных аргументов. Что касается аргументов, относя­щихся к компетенции психологической науки, то свидетельства широкой распространенности интегративных тенденций могут быть

обнаружены в самых различных областях и на самых различных уровнях межгруппового взаимодействия, начиная с детских разно­возрастных групп и кончая уровнем межэтнического взаимодейст­вия (подробнее об этом см.: Агеев, Сыродеева, 1987). Тем не ме­нее проблема выделения системного описания и эмпирического исследования интегративных межгрупповых феноменов продол­жает оставаться по существу совершенно неразработанной.

В исследовании А. А. Сыродеевой были выделены три инте­гративных межгрупповых феномена, а один из них подвергнут экспериментальному анализу. Первому из них мы дали наимено­вание «групповая аффилиация». Он 'касается взаимодействия групп разнопорядковых с точки зрения масштаба и объема. Речь идет о том, что любая социальная группа входит в качестве сос­тавной части в какую-то более широкую и в свою очередь (за исключением, пожалуй, небольших по объему малых контактных групп) состоит из более мелких группировок. Таким образом, на-

Рряду с дифференциальными тенденциями, с тенденциями к обособ­лению, к осознанию и подчеркиванию собственной отличимости и аутентичности практически любой группе свойственно стремление быть составной частью и чувствовать свою принадлежность к не­которой более широкой социальной общности. Эти процессы вхождения группы в более широкую социальную общность мы и обозначили термин «групповая аффилиация». Разумеется, в каждом конкретном случае выраженность эффектов групповой аффилиации, субъективная ценность групповой принадлежности более высокого порядка могут быть в высшей степени неодинако­выми. Анализ вариативности и факторов, ее обусловливающих, может составить целое направление исследований. Изучение груп­повой аффилиации означает конституирование некоторого нового уровня в исследовании межгрупповой проблематики в целом, а именно исследование межгрупповых отношений по вертикали, ког­да, в отличие от традиционного подхода по горизонтали, изучают­ся отношения не между рядоположенными, но между разнопоряд­ковыми группами, то есть когда одна группа является подмноже­ством другой.

Второй межгрупповой феномен интегративного характера мы предложили называть «групповой открытостью», или открытостью группы по отношению к другим группам. Заключается он в стрем­лении получать различного рода воздействия и оценки со стороны некоторых других групп. Открытость группы проявляется как в процессах взаимодействия, так и в плоскости социального вос­приятия. Можно выделить — и такая задача планируется нами как специальная работа теоретического и прикладного характера — открытые и закрытые стратегии взаимодействия, системы пред­ставлений о собственной и других группах. Степень открытости группы межгрупповому взаимодействию характеризует меру ее социальной контактности, меру включенности в социальные про­цессы более высокого порядка. Нормальное развитие группы не­возможно в полностью изолированных, закрытых условиях; неко-

Третий феномен мы обозначили термином «межгрупповая ре-ферентность». По аналогии с традицией исследования референт­ности на межличностном уровне (Щедрина, 1979) мы подчеркнули этим наименованием тот бесспорный факт, что для группы как целого свойственна потребность в обращении к значимой внешней группе, которая выступает либо как носитель определенных цен­ностей и норм, либо выполняет роль «зеркала», отражающего данную группу и окружающий ее мир. Эта объективно существую­щая потребность реализуется в соответствующих стратегиях меж­группового взаимодействия в системах социальных представлений, относящихся к «Мы» и «Они».

Перечисленные феномены — групповая аффилиация, групповая референтность, открытость группы — характеризуют интегратив-ные процессы в межгрупповом взаимодействии. Интегративные и дифференциальные процессы в межгрупповом взаимодействии со­существуют одновременно и в нормальных условиях уравновеши­вают друг друга. Мы попытались показать это экспериментально на примере соотношения групповой референтности и ингруппового фаворитизма (Агеев, Сыродеева, 1987). Воспользовавшись ранее описанными матрицами Г. Тэджфела, позволяющими фиксировать ряд различных стратегий межгруппового взаимодействия, мы ввели в общую схему эксперимента новую переменную — референтность или нереферентность той группы, к которой принадлежали испы­туемые.

В эксперименте приняли участие студенты дневных отделений физического (32 человека) и психологического (26 человек) фа­культетов МГУ. С помощью предварительного экспертного опроса было установлено, какой факультет в целом можно считать рефе­рентным для физиков, а какой — для психологов. В первом случае таковым оказался механико-математический, а во втором — фи­лософский. Основная экспериментальная процедура сводилась к тому, что испытуемые должны были, используя тэджфеловские матрицы, оценить, насколько хорошее образование получают сту­денты их собственного и еще одного факультета Московского уни­верситета (для физиков этим другим был механико-математиче­ский, для психологов — философский факультет). После заполне­ния матрицы выяснялось, насколько другие факультеты действи­тельно референты для каждого участвующего в эксперименте ис­пытуемого. Для этого всех испытуемых просили в специальном

бланке отметить те три факультета МГУ, мнение ведущих препо­давателей которых о их собственном факультете как центре, за­нимающемся разработкой важных научных проблем, им хоте­лось бы узнать прежде всего.

Результаты этого исследования представлены в табл. 5. Они свидетельствуют о том, что в принципе возможна демонстрация обеих стратегий одновременно: и ингруппового фаворитизма, пред­ставляющего процессы межгрупповой дифференциации, и макси-

мальной общей выгоды, которую вполне правомерно интерпрети­ровать в качестве интегративной тенденции в межгрупповом взаи­модействии. Однако такое одновременное проявление обеих страте­гий наблюдается только у тех испытуемых (физиков и психологов),. для которых другая группа (соответственно математики и филосо­фы) является референтной. Если же другие группы не референт­ны, то демонстрируется лишь дифференциальная стратегия (ин-групповой фаворитизм), а интегративная стратегия полностью отсутствует (см. 3-ю колонку табл. 5).

Примечателен тот факт, что выраженность ингруппового фа­воритизма хотя и сильнее в той подгруппе испытуемых, для ко­торых другие нереферентны, в целом различия между двумя под­группами испытуемых невелики и статистически незначимы. При­близительно такую же, хотя и несколько меньшую, степень ин­группового фаворитизма демонстрируют и те испытуемые, для которых другая группа референтна. Таким образом, тенденции к межгрупповой дифференциации характерны для всех испытуемых,

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

МЕЖГРУППОВОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ

И ВНУТРИГРУППОВЫЕ ПРОЦЕССЫ

В этом опыте были созданы экспериментальные и контрольные условия. В первом случае в отличие от второго опять-таки по­средством инструкции вводилось «номинальное присутствие» дру­гой группы и индуцировалось соперничество с ней. В частности, в инструкции подчеркивалось, что аналогичные испытания прохо­дит и другая, известная испытуемым, учебная группа с их собст­венного курса. Сообщалось, что результаты обеих групп будут из­вестны руководству, итоги эти будут сравнены и повлияют на го­дичную аттестацию, а возможно, и на последующее распределе­ние.

Результаты первой серии представлены в табл. 6, из которой видно, что номинальное присутствие другой группы как потенци­ального соперника увеличивает (хотя и не на статистически зна­чимом уровне) групповой уровень притязаний, а главное, значимо увеличивает уровень продуктивности — успешности коллективных решений.

Во второй серии экспериментов, проведенных Л. А. Курбато­вой, мы пытались выяснить, как будет сказываться на уровне при­тязаний группы уже не только номинальное присутствие «других», но реальное межгрупповое взаимодействие. Во второй серии испы­туемыми выступили курсанты одного из военных училищ. Экспе­риментальным материалом служили словесно-логические и цифро­вые тесты различной степени сложности, варьирующейся от еди­ницы до десяти. Экспериментальные группы работали одна з поле зрения другой, контрольные — без взаимодействия друг с другом. Посредством инструкции для экспериментальных групп вводились два разных условия: в первом случае две группы взаимодейство­вали на кооперативных началах, во втором — между ними стиму­лировались отношения соперничества. В частности, в первом слу­чае в инструкции подчеркивалось, что важен общий итог обеих

групп, во втором — акцентировалось внимание на последующем оценочном сравнении результатов обеих групп. Всего приняли участие 8 групп общей численностью 112 человек, по три в каж­дой из экспериментальных ситуаций и две — в контрольных усло­виях.

Результаты второй серии представлены в табл. 7. Полученные данные свидетельствуют о том, что кооперативное межгрупповое взаимодействие по сравнению с контрольными условиями несколь­ко снижает уровень сложности, уровень рискованности выбира­емых группой заданий, тогда как конкурентное взаимодействие, наоборот, значимо его увеличивает.

Процесс принятия группового решения — один их самых попу­лярных сюжетов в социальной психологии. Как меняются реше­ния индивида в коллективной ситуации, под воздействием и дав­лением мнения других? К какому полюсу — рискованности или осторожности — они будут стремиться? Каковы те личностные и ситуативные факторы, которые могут определять направление сдвига в ту или другую сторону? Эти и подобные им вопросы ста­ли начиная с конца 40-х годов (знаменитых экспериментов К- Ле­вина) предметом многочисленных исследований вначале за рубе­жом, а затем и у нас в стране (Костинская, 1984). Любопытно, что многие эффекты группового принятия решения, получившие впоследствии специальные наименования, были отмечены в конце XIX в. еще Г. Лебоном, который, в частности, писал: «Суждения, высказанные относительно общих вопросов собранием каменщи­ков и бакалейщиков, мало отличаются от суждений ученых и ар­тистов, когда они соберутся вместе для совещания — относительно этих вопросов'- (1896. С. 291—292). И далее, по поводу решений суда присяжных: «статистика показала, к величайшему удивлению специалистов, каков бы ни был состав присяжных, решения их бывают тождественны» (там же. С. 293).

Данные наших исследований демонстрируют, что не только ин­дивидуальные решения меняются (порой очень существенно) под влиянием группы, но и сами эти групповые решения существен­ным образом зависят от внешнегрупповых факторов. Иными сло­вами, итоговое групповое решение зависит не только от внутри-групповых факторов (личностных особенностей членов группы, за­кономерностей суммации индивидуальных мнений в единое кол­лективное суждение, этапов групповой дискуссии, предшествую­щей решению, и т. д.), но и от факторов внешних и прежде всего от номинального или реального присутствия другой группы, а так­же от характера существующих отношений между группами, це­лей и условий межгруппового взаимодействия. В частности, как свидетельствуют результаты обоих экспериментов, конкурентное межгрупповое взаимодействие (реальное или номинальное) повы­шает уровень «рискованности» коллективных решений и, по дан­ным первого эксперимента, уровень продуктивности, то есть ус­пешности решаемых коллективно задач.

В лонгитюдном исследовании, проведенном нами в полевых ус­ловиях в пионерском лагере, мы стремились показать, каким об­разом межгрупповое взаимодействие сказывается на структуре группы в целом. В частности, мы пытались выяснить, какое влия­ние оказывает успех или неудача в межгрупповом взаимодейст­вии, во-первых, на виутригруппозую сплоченность и, во-вторых, на точность социального восприятия.

Эксперимент заключался в том, что все звенья каждого из ис­следуемых пионерских отрядов участвовали в ряде соревнований (их количество в разных случаях варьировалось от двух до трех), которые обладали для испытуемых высокой значимостью (спор­тивные состязания, соревнование в сфере художественной самоде­ятельности, труда и т. д.). Межзвеньевые соревнозания были идентичными с точки зрения их конечного результата: каждое зве­но занимало во всех соревнованиях одно и то же место. Возмож­ность экспериментальной манипуляции обеспечивалась неочеввд-

ными критериями внешней оценки достижения группы в соревно­вании. После проведения каждого соревнования испытуемые вы­полняли ряд тестовых и опросных процедур, в том числе социоме­трический тест и специальный опросник, позволяющий выяснить, насколько точно данный испытуемый может предсказать структу­ру межличностных отношений (социометрических предпочтений и отвержений) в своем собственном звене и в других звеньях своего отряда, или, по выражению К. Е. Данилина, «рефлексивную струк­туру группы» (1977). Иначе говоря, последний тип опроса пред­ставлял собой нечто вроде социометрического теста «за другого».

Всего в этих экспериментах приняло участие 30 звеньев из 6 пионерских отрядов общей численностью 224 человека по 6—8 че­ловек в каждом звене.

Результаты заключительного этапа эксперимента суммированы в табл. 8. Как и ожидалось, группы-лидеры, то есть группы, ста-

бильно занимающие первое место во всех соревнованиях, демон­стрируют наиболее высокую степень удовлетворенности членством в собственном звене. Тот факт, что успех группы в межгрупповом соревновании благоприятно сказывается на удовлетворенности, вряд ли нуждается в подробном комментарии. Неожиданным ока­залось то, что приблизительно такую же степень удовлетворенно­сти демонстрируют и так называемые группы «успеха» (см. 2-ю колонку в табл. 8). Различия между ними и группами-лидерами по этому показателю статистически незначимы. В графе «группы успеха» объединены звенья, занявшие разные места в межгруппо-

До сих пор речь шла об общих тенденциях, зафиксированных в эксперименте. Более детальный анализ позволяет внести сюда некоторые коррективы. В частности, оказывается, что для групп-аутсайдеров и групп «неуспеха» характерен гораздо больший раз­брос показателей вокруг среднего значения по параметру удовлет­воренности и социометрического выбора (как негативного, так и позитивного). Это объясняется тем, что две группы «неуспеха» и одна из групп-аутсайдеров, в отличие от большинства других групп этого типа, продемонстрировали по этим параметрам ре­зультаты, намного превышающие их среднегрупповые индексы. Вопреки общей тенденции, эти группы с каждым новым тестиро­ванием не только не снижали степень удовлетворенности и коли­чество взаимных позитивных выборов, но в ряде случаев их даже увеличивали. По существу, только результаты этих трех групп в известном смысле перекликаются с данными М. Шерифа (1966) об усилении внутригрупповой сплоченности в процессе межгруп­пового соревнования '.

В наших экспериментах доминирующей тенденцией являются именно уменьшение взаимных положительных выборов, увеличе­ние взаимных отрицательных выборов и значительное уменьше­ние удовлетворенности в результате постоянной неудачи, пораже­ния, которое терпит данная группа в межгрупповом соревновании. Таким образом, усиление внутригрупповой сплоченности, зареги­стрированное М. Шерифом, не единственно возможная альтер­натива в подобной ситуации. Другим и более вероятным ее исхо­дом могут стать, напротив, увеличение конфликтности в межлич­ностных отношениях, ослабление внутригрупповых связей, деваль­вация внутригрупповых ценностей, общая неудовлетворенность группой, стремление перейти в другую группу и т. д. — те процес­сы, которые означают дестабилизацию группы и создают угрозу ее существования как таковой.

Самым общим выводом излагаемого исследования является констатация влияния межгруппового взаимодействия на такие по-

казатели, как удовлетворенность от принадлежности к группе и структура межличностных отношений. Суть этого явления сводит­ся к тому, что в условиях межгруппового соревнования с узкогруп­повыми целями и при неочевидных критериях оценки достижений каждой группы постоянный и устойчивый неуспех группы отрица­тельно влияет и на удовлетворенность и на структуру межлично­стных отношений. Вместе с тем в подобной межгрупповой ситуа­ции группы, которые терпят поражение в действительности или расценивают свой результат как неудачу, демонстрируют гораздо-более высокую степень точности в восприятии ингрупповой и аут­групповой структур межличностных отношений.

Полученные данные позволяют существенно расширить список детерминант внутригрупповой сплоченности, подробно проанали­зированных в большом количестве советских и зарубежных работ (Кричевский, 1973; Донцов, 1978; А. В. Петровский, 1984, и др.), дополнить их факторами внешнего порядка, то есть факторами взаимодействия и взаимосвязи с другими группами. Эти данные разрушают традиционные представления о малой группе как изо­лированной и самодостаточной системе. В самом общем плане объяснение практически любого внутригруппового социально-пси­хологического феномена невозможно без обращения к анализу бо­лее широкого социального контекста, того непосредственного ок­ружения, в котором живет и действует каждая данная группа. Иначе говоря, для объяснения самого широкого круга внутри­групповой проблематики необходимо выйти за рамки малой кон­тактной общности. Причинное объяснение внутригрупповой соци­ально-психологической реальности лежит не внутри малой груп­пы как таковой, но в более широкой системе социальных отноше­ний, существующих между группами. Таким образом, анализ ин­тергрупповой активности является средством более глубокого ис­следования внутригрупповых социально-психологических феноме­нов.

3. МЕЖГРУППОВЫЕ ОТНОШЕНИЯ И ПРОБЛЕМА СОЦИАЛЬНОЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ

В этом разделе мы вернемся к рассмотрению результатов вы­шеизложенных исследований с несколько иной, более общей точки зрения, релевантной проблеме социальной справедливости.

Обсуждение этой проблемы проводится сейчас очень широко,, однако более средствами массовой информации и публицистики, нежели в собственно научной литературе. При этом внимание об­ращается на экономическую, социальную, политическую, юридиче­скую стороны проблемы. И это, конечно, вполне оправдано. Объ­ективная, экономическая, сторона проблемы является важнейшей. Без установления действительно справедливых отношений в сфе­ре собственности, производства, потребления, юридического ра­венства людей перед законом, о какой бы то ни было справедли­вости говорить попросту не приходится. Однако дело не ограни-

95>

Прежде всего необходимо подчеркнуть, что далеко не все фор­мы несправедливости являются социально обусловленными. Разве справедливо, например, что одни красивы, а другие нет? И таких примеров можно привести немало. Мы предлагаем считать соци­альной только такие формы несправедливости, которые связаны преимущественно с групповой принадлежностью человека, то есть когда несправедливость обрушивается на человека не в силу ка­ких-то его личностных черт или случайных обстоятельств, а имен­но и только потому, что он является членом такой-то социальной группы. Итак, по нашему определению, социальная несправедли­вость — это всегда несправедливость в отношениях между соци­альными группами, а не между отдельными индивидами. Это, сле­довательно, межгрупповая, а не межличностная проблема. В этом отношении мы полностью согласны с Г. Тэджфелом, настаивавшем на принципиальном психологическом различии личных (private) и социальных (social) форм несправедливости (1982).

Каковы же последствия социальной несправедливости? Како­вы субъективные ощущения тех, кто принадлежит к группам, в чем-то обделенным, ущемленным, обездоленным, притесняемым и т. д.? Во что это может вылиться? Какие стратегии возможны в отношении групп, обладающих различным социальным статусом?

В зарубежной психологии эти проблемы изучались достаточ­но основательно. В зависимости от теоретической ориентации да­вались и соответствующие решения. Частично мы уже соприкаса­лись с некоторыми из этих работ, в частности в главе о важней­ших направлениях в исследованиях межгруппового взаимодейст­вия за рубежом. Так, вполне определенный ответ на поставлен­ные вопросы дается в необихевиористской концепции «фрустра­ция— агрессия». Согласно этой концепции, результатом любой фрустрации, включая относительную депривацию, — что, конечно же, и является одной из форм социальной несправедливости,— может быть только агрессия. Она может быть явной или скрытой, непосредственной или отсроченной (латентной), направленной на себя или на других. Наконец, она может быть в различной степе­ни выраженной и открытой. Но какие-то формы агрессии должны, следуя логике этой концепции, возникать непременно. Данная тео­ретическая модель неоднократно привлекалась для объяснения и анализа забастовочных движений, межэтнических и расовых кон­фликтов, выступлений молодежи в 60-х годах и т. д. (Беркович, 1972; Гольдстейн, Сегалл (ред.), 1983; и др.).

Другая точка зрения была высказана Клайнбергом и Завал-лони (1969), согласно которой агрессивность низкостатусных групп

не является неизбежным следствием социальной несправедливо­сти. По мнению этих авторов, низкостатусные группы усваивают отрицательные установки господствующих социальных категорий, что ведет к понижению их самооценки. Однако, для того чтобы из­бежать психологического дискомфорта, возможны стратегии: а) «ложной», или неправильной, идентификации, то есть восприя­тия себя как члена доминирующей группы, или б) установления психологической границы между собой и членами ингруппы, до­пущения, что негативные характеристики ингруппы не распро­страняются на образ «Я». По мнению Т. Петтиргю (1978), для со­хранения высокой самооценки может происходит психологическое разделение между «действительной» личностной идентичностью и принадлежностью к низкостатусной, в данном случае расовой, группе.

Попытки совместить эти противоположные точки зрения, обе из которых имеют солидную фактологическую основу, были пред­приняты Г. Тэджфелом и Дж. Тэрнером (1979). Их подход позво­ляет проанализировать все возможные стратегии, которые потен­циально могут использоваться подчиненными (низкостатусными) группами для достижения позитивной идентичности. В частности, авторы предложили схему (Тэджфел, Тэрнер, 1979), которая опи­сывает все возможные стратегии взаимодействия между группа­ми, обладающими различным социальным статусом, включая сле­дующие: индивидуальную мобильность, социальную креативность (творчество), социальное соперничество.

Индивидуальная мобильность объединяет все формы попыток отдельных индивидов выйти из низкостатусной группы и примк­нуть к высокостатусной. В ряде случаев это оказывается возмож­ным благодаря индивидуальным усилиям, способностям, случайно­стям и т. п. Однако в целом ряде других ситуаций она оказывает­ся принципиально невозможной. Например, когда существуют различия в статусе между группами по расовому, половому или этническому признакам.

Вторая и третья стратегии в отличие от первой являются кол­лективными: это стратегия социального творчества и стратегия со­циальной конкуренции. Вторая стратегия может приобретать разные формы, но все они связаны с пересмотром, переоценкой критери­ев сравнения, поэтому они и носят название «творчество»: 1) груп­па может искать новые основания для сравнения. Например, боль­шие группы, потерпев неудачу в сравнении по экономическим ус­пехам или власти, для сохранения позитивной социальной иден­тичности опираются на критерий гуманности, добросердечия, ра­душия и т. д. Школьный класс (малая группа), не имеющий 'при­оритета в области успеваемости, пытается повысить групповую самооценку за счет спортивных достижений, оригинальности увле­чений и т. д.; 2) социальное творчество выражается и в прямом изменении оценки основания сравнения от минуса к плюсу. Так, группа школьников может считать доблестью нарушение дисцип­лины и открытое неповиновение преподавателю; негритянская мо-

4 Зак. 155