Тематика семинарских занятий по дисциплине «Русский язык и культура речи». Приложение IV вопросы к зачету по дисциплине «Русский язы - umotnas.ru o_O
Тематика семинарских занятий по дисциплине «Русский язык и культура речи». Приложение IV вопросы к зачету по дисциплине «Русский язы - umotnas.ru o_O
|
Похожие работы
|
Тематика семинарских занятий по дисциплине «Русский язык и культура речи». Приложение - страница №3/3
Тематика семинарских занятий по дисциплине «Русский язык и культура речи» 1. История русского языка Доклады: 1. Древние корни русского языка. 2. Русский алфавит. 3. Реформы русского литературного языка XVIII века. 4. Развитие русского языка во второй половине XIX в. 5. Национализация русского литературного языка в XX веке. 6. Место современного русского языка среди языков мира. Литература: 1. Введенская Л.А. Русский язык и культура речи : учеб. пособие для нефилол. фак. вузов / Л. А. Введенская, Л. Г. Павлова, Е. Ю. Кашаева. - Изд. 23-е. - Ростов н/Д: Феникс, 2008. - 539 с. - (Высшее образование). 2. Русский язык для студентов-нефилологов : учеб. пособие / М. Ю. Федосюк [и др.]. - 14-е изд. - М. : Флинта, 2010. - 251 с. : a-ил 3. В. В. Виноградов. ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ ИСТОРИИ РУССКОГО ЯЗЫКА (Виноградов В. В. Избранные труды. История русского литературного языка. - М., 1978. - С. 10-64) http://www.philology.ru/linguistics2/vinogradov-78a.htm 4. История русского языка. http://www.ruscenter.ru/33.html 5. Русский язык: история и общая характеристика http://www.primavista.ru/rus/dictionary/lang/russian Доклады: 1. Характеристика понятия «культура речи». 2. Нормативный аспект культуры речи. 3. Коммуникативные качества речи. 4. Речевой этикет. Литература: 1. Введенская Л.А. Русский язык и культура речи : учеб. пособие для нефилол. фак. вузов / Л. А. Введенская, Л. Г. Павлова, Е. Ю. Кашаева. - Изд. 23-е. - Ростов н/Д : Феникс, 2008. - 539 с. - (Высшее образование). 2. Русский язык для студентов-нефилологов : учеб. пособие / М. Ю. Федосюк [и др.]. - 14-е изд. - М. : Флинта, 2010. - 251 с. : a-ил Федеральный фонд учебников. Русский язык и культура речи. http://imp.rudn.ru/ffec/rlang-index.html 3. Культура русской речи. Учебник для вузов. Под ред. проф. Л. К. Граудиной и проф. Е. Н. Ширяева http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Linguist/graud/index.php 3. Слово. Словарный состав языка. Словарный запас человека Доклады: 1. Слово: определение, основные свойства, классификация, значения. 2. Терминология слова. 3. Словарный состав языка. 4. Словарный запас человека. Литература: 1. Справочно-информационный портал ГРАМОТА.РУ – русский язык для всех: gramota.ru 2. Национальный корпус русского языка: russcorpora.ru 3. Русские словари: http://www.slovari.ru/start.aspx?s=0&p=3050 (Учреждение Российской академии наук Институт русского языка им. В. В. Виноградова РАН и ООО «Словари.ру») 4. Голуб И.Б. Русский язык и культура речи. Учебное пособие. http://www.hi-edu.ru/e-books/xbook083/01/index.html 5. Федеральный фонд учебников. Русский язык и культура речи. http://imp.rudn.ru/ffec/rlang-index.html 4. Практическое занятие «Чистое слово» 1. Понятие «Чистое слово». 2. «Чистая мысль – чистое слово» 3. «Чистое слово» в повседневной речи. 4. Чем мы засоряем нашу речь? Литература: 1. Русский язык и культура речи: Учебник / Под ред. Проф. В.И. Максимова. 2-е изд., стереотипное. – М.: Гардарики, 2004. – 413. Русский язык. http://repetitorus.ucoz.ru 2. Волков А.А. Курс русской Риторики. http://klikovo.ru/db/msg/2832 3. «Письма о добром и прекрасном» академика Д.С. Лихачева ссылку! 4. Приложение IX «Чистое слово». 5.Выполненные задания по контрольным работам № 12, 17, 21. 6. Приложение X «Канцелярит». Доклады 1. Понятие канцелярита. 2. К.И. Чуковский о канцелярите в своей книге «Живой как жизнь». 3. Почему переводчица Нора Галь сравнивает канцелярит с «раковой опухолью, которая разрастается до невиданных размеров?» 4. Канцелярит в повседневной жизни. Употребляете ли Вы канцеляризмы? Литература 1. Приложение X. К.И. Чуковский «Живой как жизнь», отрывок. 2. Берегись канцелярита! // Н. Галь. Слово живое и мёртвое: от маленького принца до «Корабля дураков». http://www.vavilon.ru/noragal/slovo2.html 3. Газеты, журналы, объявления, личные заметки студентов. 4. Задание № 17. контрольной работы по русскому языку и культуре речи. Написание официально-делового документа: резюме, заявления, договора, приказа, долговой расписки и проч. Приложение IV Вопросы к зачету по дисциплине «Русский язык и культура речи»
Приложение V Список источников и литературы по дисциплине «Русский язык и культура речи» ОСНОВНАЯ
ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ
Internet-источники
Дистанционное образование ИрГТУ Официальный сайт ИрГТУ, курсы дистанционного образования I.Logos на страничке «Русский язык и культуре речи». Приложение VI Трудности русского языка Приложение VII Азбучные истины Миф № 6. Некультурно спрашивать в очереди «кто последний?» (надо «кто крайний?»); невежливо, предлагая гостю сесть, говорить «садитесь» (надо «присаживайтесь»). Из вопроса, поступившего в «Справочного бюро» ГРАМОТЫ.РУ: «...Меня резко поправили, когда я спросила «кто последний» (в очереди), сказали, что в русском языке так говорить не принято, а нужно «кто крайний»». На самом деле: Всё как раз наоборот. Неправильно спрашивать в очереди «кто крайний?» (надо «кто последний?»); не стоит, предлагая гостю сесть, говорить «присаживайтесь» (грамотно «садитесь»). Мы не случайно объединили два этих мифа в один: замена и последний на крайний, и садитесь на присаживайтесь обусловлена одним и тем же фактором. Каким? Об этом ниже. Начнем с выражения «кто последний». Миф о недопустимости его употребления имеет давнюю историю. Еще полвека назад на этот предрассудок обращал внимание Л. В. Успенский в книге «Слово о словах»: Тысячи людей говорят: «Кто тут крайний?», подойдя к очереди за газетами... Это словоупотребление не может быть признано правильным и литературным. Если на вопрос: «В каком вагоне ты едешь?» вы ответите: «В крайнем!», у вас сейчас же потребуют разъяснить: от начала или от конца поезда, в первом или в последнем? У каждого ряда предметов по крайней мере два края, и слово «крайний» стало употребляться тут по нелепому недоразумению, ибо обычному слову «последний» в некоторых говорах народной речи придается неодобрительное значение – «плохой», «никуда не годный»: «О последний ты, братец мой, человек!» (Успенский Л. В. Слово о словах. Ты и твое имя. Л., 1962. С. 210). Причина употребления в рассматриваемом выражении прилагательного крайний вместо последний названа Л. В. Успенским совершенно верно. Действительно, у слова последний есть обладающее негативной коннотацией значение «низший в ряду подобных, самый незначительный из всех; очень плохой»: последний негодяй, как последний дурак, ругать последними словами. Опасаясь назвать человека в очереди последним, говорящий тем самым избегает намека именно на это значение. Но слово последний, как и многие другие слова русского языка, многозначное, среди его значений и такие, не имеющие никаких отрицательных коннотаций: «самый новый»; «современный»; «только что появившийся»: последние технологии, последние известия, строить по последнему слову техники и т. п. Тем не менее и в наши дни, как и полвека назад (несмотря на то, что очередей стало меньше), миф о недопустимости вопроса «кто последний?» продолжает быть на удивление жизнестойким. Любопытный факт: ведь у слова крайний тоже есть значение, обладающее негативной окраской; в живой разговорной и в публицистической речи это прилагательное иногда используется в значении ‘человек, на которого свалили ответственность за что-то плохое’: крайним сделали чиновника, поставившего подпись под документом (газ.). Тем не менее употреблению крайний вместо последний это не мешает: видимо назвать человека «без вины виноватым» представляется меньшим злом, чем назвать его «худшим». На еще одну причину, по которой вопрос «кто крайний?» может быть более обидным, чем «кто последний?», указывает В. В. Колесов: «Становясь в очередь, человек приветствует тех, кто некоторое время будет его соседом... Правда, уважительное пожелание здоровья в этом случае не совсем уместно, поэтому и возникло такое сочетание: «Вы – последний? Кто последний?» Непонятно, почему оно может кого-то обидеть, ведь спрашивая: «Кто последний?» – человек хочет узнать, по следу кого ему предстоит пройти. И верно, в таком выражении сохраняется исконное значение слова последний – тот, кто идет по следу, тот, кто торит тропу следующим за ним, или тот, кто сам следует за другими.... Напротив, спрашивая: «Кто крайний?» – вы обижаете человека, потому что, во-первых, говорите не по-русски (в русском языке нет такого значения слова крайний: оно пришло из украинского), а во-вторых, как бы отстраняете его от очереди, уверяя его, что он «на краю», в стороне от ряда и потому вообще нарушает порядок. Тот, кто полагает, что слово крайний вежливее, чем последний, ошибается». (См.: Колесов В. В. Культура речи – культура поведения. Л., 1988. С. 234-235). Однако далеко не всегда неоправданное употребление слова крайний вместо последний связано с опасением обидеть человека, назвав его «худшим». Подобная замена встречается и во многих других контекстах (к очереди отношения не имеющих), где она вызвана стремлением отгородиться уже не от значения «худший», а от основного значения прилагательного последний – «такой, за которым не следует, не ожидается что-либо подобное». Хорошо известно, что употребления слова последний избегают носители языка, профессия которых связана с постоянным риском для жизни. Это летчики и космонавты, водолазы и альпинисты, артисты цирка и др. – количество таких профессий велико, хотя за употреблением крайний вместо последний закрепилась именно авиационно-космическая «принадлежность»: в «Большом словаре русского жаргона» В. М. Мокиенко и Т. Г. Никитиной слово крайний в значении «последний» сопровождается пометами авиа., косм.1 Но из речи людей, которые, рискуя жизнью, выполняют свои профессиональные обязанности (и желание которых избежать двусмысленности сочетаний последний полет, последний прыжок и т. п. понятно и объяснимо), выражения наподобие крайний раз вместо последний раз, крайний день вместо последний день и т. п. если и не вошли еще в широкий обиход, то активно к этому стремятся. Подобная повсеместная замена прилагательного последний прилагательным крайний – не что иное, как грубое нарушение норм русского языка. Впрочем, вернемся к вопросу «кто последний?», точнее к предрассудку, препятствующему его употреблению. Теми же соображениями – опасением обидеть человека словом, которое в одном или нескольких значениях обладает отрицательной коннотацией, – вызвана другая распространенная ошибка. Речь идет о замене глагола сесть (несовершенный вид садиться) глаголом присесть (несовершенный вид присаживаться), в первую очередь в повелительном наклонении. Многие носители языка предпочитают говорить присаживайтесь вместо садитесь, потому что слово садитесь будто бы связано исключительно с тюремными ассоциациями (одно из значений глагола «сесть» – ‘попасть в тюрьму по приговору суда’). Миф этот подкрепляется всем известной фразой «сесть я всегда успею» из художественного фильма Л. Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию», которая давно стала крылатой. Но ведь произносящий эту реплику (в ответ на предложение сесть за докторскую диссертацию) персонаж фильма – вор «со стажем». Почему же сегодня офисные работники опасаются говорить садитесь своим гостям, неужели предполагают наличие у всех них криминального прошлого или настоящего? Проблема употребления присаживайтесь вместо садитесь выходит за рамки разговора о языке, на нее обращают внимание не только лингвисты, но и публицисты. Е. Барабаш пишет: «Укоренившаяся на уровне генов несвобода диктует языку свои правила... Отвратительное «присаживайтесь» вместо нормального «садитесь» теперь уже навеки. Страна, проявившая такую недюжинную, завидно неразрывную спайку политики и криминала, элиты и криминала, телевидения и криминала, жизни и криминала, не может позволить себе говорить «садитесь»» (Е. Барабаш. На машиночке в светленькое будущее). Но рассмотрим форму присаживайтесь с точки зрения языковеда. В «Толковом словаре русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой глагол присесть объясняется следующим образом: ‘согнув колена, опуститься’: присесть на корточки, ‘сесть на короткое время или в недостаточной удобной, спокойной позе’: присесть на краешке стула (ведь приставка при- обозначает неполноту действия). Говоря присаживайтесь, мы, таким образом, предлагаем гостю либо выполнить гимнастическое упражнение, согнуть колени (такое предложение вполне уместно в тренажерном зале, но никак не в приемной солидной фирмы), либо сесть на короткое время (что гость вполне может расценить как намек: ему предложили ненадолго присесть, а потом поскорее встать и уйти). Но во всяком случае ни то, ни другое предложение не подразумевает приглашения с комфортом разместиться на стуле или в кресле. «Ложно понятой вежливостью» называет словоупотребление присаживайтесь О. И. Северская: «...Меня как будто предупреждают, что я здесь ненадолго... Да и потом, почему я должна «присаживаться», примостившись на краешке стула? Почему бы мне не сесть поудобнее и обстоятельно того, к кому пришла по делу, обо всем меня интересующем расспросить? Так что, с моей точки зрения, «присаживайтесь, пожалуйста» – это в какой-то мере всё то же печально известное «вас много, а я одна». А с точки зрения клерков – самое что ни на есть вежливое обращение» (Северская О. Говорим по-русски с Ольгой Северской. М., 2004. С. 16). Таким образом, «вежливая» замена и глагола присаживайтесь глаголом садитесь, и прилагательного последний прилагательным крайний чревата еще большей двусмысленностью и вполне может обидеть собеседника. А поэтому давайте запомним азбучную истину № 6. Азбучная истина № 6. Подойдя к очереди в кассу или к врачу в поликлинике, грамотно спросить у людей: кто последний? Предлагая гостю принять сидячее положение, вежливо сказать: садитесь, пожалуйста. А «кто крайний?» и «присаживайтесь» – это неправильно. В. М. Пахомов, кандидат филологических наук, главный редактор портала ГРАМОТА.РУ 1. Впрочем, нельзя говорить о том, что замена последний на крайний характерна для речи всех без исключения представителей данных профессий. На интернет-форуме, посвященном авиации, можно встретить и другое мнение: «Я вырос в семье, более чем близко связанной с авиацией. Я достаточно много общался и общаюсь с пилотами, как по работе, так и просто по-дружбе. Ни разу за свои 39 лет я не слышал от них в разговоре крайний раз! А вот молодежь... постоянно делает на этой фразе акцент, причем даже вставляя эту фразу в абсолютно гражданские ситуации...» (пользователь Сын Командира). Приложение VIII Скороговорки
Матрос принёс на борт матрас, В порту Мадрас матрас матроса Порвали в драке альбатросы.
Приложение IX «Чистое слово» Информация к размышлению Через слово созидается душа ребёнка Сила слова беспредельна. Удачного слова часто достаточно было, чтобы остановить обратившееся в бегство войско, превратить поражение в победу и спасти страну. С былинных времён человек уверен был, что особой силой воздействия на природу и человека обладает Слово. «Чем далее в старину, — читаем в исследованиях крупнейшего учёного XIX столетия А.А. Потебни, — тем обычнее и крепче вера в способность Слова одним своим появлением воспроизводить то, что им обозначено. Люди были убеждены, что даже просто назвав явление, предмет, они тем самым приобретали над ним власть». Не удивительно, что в обрядовых песнях призывали весну, богатый урожай, благополучие, довольство, желали здоровья и изобилия. А перед посевом урожая не ссорились, не сквернословили, чтобы не нарушить благодать, ибо подсознательно чувствовали, что «скверна» — грязь, гниль, мертвечина, а «благодать» — обилие, благодеяние, помощь, ниспосланная свыше. (Это потом зафиксирует в своём словаре В.И.Даль.) Наши предки-славяне, чувствуя необыкновенную силу слова, сравнивали его с зерном, дающим росток. Ничто на свете не связано с человеком так прочно, как слово (язык). Словом могучим, уверенным, чистым и радостным создан и мир наш. Таким светлым словом следует создавать и внутренний мир наших детей. Первым учителем Слова является женщина-мать. Мироткущая, мироносица, берегиня — такими эпитетами женщину награждали не случайно, ибо много ответственности на себя принимает женщина: быть Матерью-родительницей, Матерью-учительницей, Матерью-духовной наставницей. Счастлива будет та, которая сумеет совместить в себе эту тройственность. Её дитя станет разумным, высоконравственным, свободным Человеком. Доля истинной женщины — всех успокоить, всех понять, всем простить, всем помочь: спутнику своему, близким. Но сколько же ей надо впитать света, чтобы нести и передавать его другим! К этому высокому предназначению надо готовить с детства. Воспитать настоящего мужчину, уважающего женское начало Жизни, воспитать может лишь настоящая женщина. Вот почему так важно особым образом напитать с детства светом и чистотой сердце женщины (девочки). Наверное, мудро поступают в Индии, с самого рождения называя девочку «маленькая мать», задавая тем самым программу всеобъемлющей любви. Целомудренность индийских фильмов, при всей их наивности, моды способствует решению этой программы. Хотя именно в Индии родилось искусство любви Камасутра, но именно искусство, в основе которого — единство телесного и духовного наслаждений, в отличие от европейских, где взаимоотношение полов преподносится на чисто физиологическом уровне, якобы именно это и есть любовь. В языке не так давно появилось выражение «заниматься любовью», безобидное, на первый взгляд. Любовь — действительно, деятельное, глагольное слово... Дети это хорошо знают, что любовь — действие, но не знают, какое. Любовь требует действий: веры, защиты, жертвы, каких-то конкретных поступков во имя любви, а вовсе не интимных отношений. Любящие должны иметь желание и мужество проявлять своё естество в СЛУЖЕНИИ другому полу, а не в порабощении друг друга. Есть учёные — лингвисты, которые уверены: «Жизнь происходит от СЛОВА» (Е.Н.Чернозёмова, В.В.Колесова). И поэтому должно возрасти если не искусство, то хотя бы умение владения Словом. Оно предполагает не только наличие богатого словарного запаса, но прежде всего умения «заглядывать» в глубину слова, подбирая единственно точное для работы. Кто из нас не слышал: «Я работаю над своим имиджем», а ведь можно сказать по-русски: «... над своим образом»... Подумаешь, какая разница? (Имидж — в переводе — «скрыть истинное лицо». Образ — «против единого, одинакового»; нечто отличающее от других.) Что легче? Что требует меньше нравственных — не финансовых затрат? — Очевидно. Вот почему лёгкое «имидж» появилось в среде людей неглубоких, но теперь живёт полноправно, отражая суть жизненной позиции. Трудно представить, чтобы у пушкинского Онегина был «имидж»... Словарь А.С. Пушкина составляет 21 тысячу слов, но выбирает он слово «образ» героя, образ романа. Многие иностранные слова и словечки, «сменив, не заменили» наших многозначных слов, (русское слово «застой» — остановка, задержка, нечто временное, из него можно выйти. «Стагнация» — всё чаще появляется в газетах, в переводе — «гниющее болото», — выбраться нельзя. Построим предложение: «Наша экономика находится в...» — безобидно? Да нет, безысходно (во втором случае). Или слова, употребляющиеся в качестве синонимов: «общение» — «тусовка»? Общение — от глагола «сообщение», взаимное обращение, взаимообмен, согласно, заодно, соединенно. (В.И. Даль) Тусовка (англ., лат.) — «встреча, слёт, сборище, вечеринка, митинг, ударять, утрясать, получать вместе». (Пойдём пообщаемся... и — потусуемся... Какова разница!) Глупо противиться использованию иноязычных слов (это спор давний), речь о другом: сейчас берутся из других языков слова не лучшие, почерпнутые из произведений классиков, а «зачерпнутые» из потока жизни в чартерных рейсах. Через чужую грубую лексику навязывается способ мышления, образ жизни. (Кстати, во Франции, в Италии правительствами приняты постановления о языке, причём, во Франции — солидный штраф за употребление иностранных слов в тех случаях, когда имеется французский синоним). Надо учить детей различать информацию, переводить её на свой родной язык — этим должны заниматься все: как учителя всех предметов, так и родители. Диалог: человек — человек, человек — мир должен быть управляемым. Взрослые просто обязаны учить СЛЫШАТЬ —ВСЛУШИВАТЬСЯ в слова, задавать вопросы, ВЕЖЛИВО возражать, учить стратегии речевого поведения. Богатство языка — это богатство мышления, ведь чем у человека больше запас слов, тем он глубже, полнее, многограннее воспринимает мир, разнообразнее мыслит. (Задумайтесь: сочетание «славянский ум» — не пустые слова!) Общеизвестно, наболело, что учащиеся мало читают, мало знают пословиц, поговорок. А ведь мудрость народная, юмор, заключённый в них, может спасти ситуацию, разрядить напряжение при общении, подскажет, как решить возникшую проблему. Один из путей духовного развития личности – вести человека от умения читать к умению размышлять. Низкопробные детевтивы, комиксы — это убогое, однотипное, обкрадывающее народ чтение. Люди сейчас «осуетились», им некогда серьёзно читать. И нередко представление о своей истории и о самих себе у них самые фантастические, а ведь это и представление о мире. Сейчас рассматриваются упрощенные (в угоду компьютеру) варианты написания слов. Те, кто делает это, забывают о том, что Слова — не просто буквы в определённом порядке! Это — контейнеры мыслей. «Упрощая написание слова, мы упрощаем, нарушаем, разрушаем истинное значение СЛОВА!» (В. Крупин) Слово — семя, сеющее добро. Слова способны ободрять, вдохновлять, лечить. В древнейшие времена у врача было три главных инструмента: Слово, Травы, Скальпель... Слово — на первом месте! Философы всех времён и народов едины в утверждении: «Заживает рана, нанесённая стрелой, вновь поднимается лес, вырубленный топором, но не заживает рана, нанесённая злым словом». «Удар бича делает рубцы, а удар языка сокрушает кости; многие пали от острия меча, но не столько, сколько павших от языка. Счастлив, кто укрылся от него, кто не испытывал ярости его, кто не влачил ярма его и не связан был узами его», — ещё и ещё раз обращая внимание на силу и значимость Слова. Важно понять, что недостатки нашей речи коренятся в сердце, ибо язык есть средство духовного выражения... «От избытка сердца говорят уста», — сказано в Книге Книг. Язык просто выражает то, что происходит внутри нас. Речевая культура выражает самую сущность культуры человеческой. Изучая духовный мир трудных подростков, В.А. Сухомлинский ещё в 70-е годы пришёл к выводу, что это «люди с духовно убогим детством и отрочеством», не было в их жизни наиглавнейшего: отдачи духовных сил матерью и отцом, позже — учителем этому ребёнку. Никто не отдал ему своего сердечного тепла, его не учили вкладывать свои духовные силы в другого человека — не научился он понимать, чувствовать, оценивать самого себя, отдавая свои силы творению добра для другого. В годы отрочества человек перестаёт замечать, что живёт среди людей, выражая это и в языке, и в поведении. Вот откуда появляется миф о «фатальной неотвратимости трудностей, присущей отрочеству в силу каких-то возрастных особенностей»... Моральное лицо подростка и вообще человека зависит от того, как воспитывался человек в годы детства, что заложено в его душу от зачатия до 10–11 лет. А наш современник, известный педагог-гуманист Ш.А. Амонашвили, подтвердил: «Хулиганы на улице и в семье — это те дети, которым в своё время не подарили сердечную улыбку, словесную улыбку, отлучили детей от сердца, от сердечного слова». Одной из наиглавнейших причин духовной примитивности, эмоциональной убогости, моральной нестойкости уже взрослых людей является глухота к звучанию слова, — она рождает нравственную глухоту, низкую культуру мыслей, неумение находить удовлетворение своих духовных потребностей в книге. А ведь именно книга является той могучей силой, которая способна одолеть злую силу пьянства, наркомании — великой беды, которая, словно клещ, присасывается к телу бедного духовными потребностями и интересами человека. В детстве закладывается человеческий корень. Становление Человека — воспитание — «есть питание его внутреннего мира, его души всем возвышенным и утончённым». Будем же помнить ежечасно, что через СЛОВО созидается душа ребенка! Семья …Семья. Здесь человек входит в мир через Слово, в мир людей, традиций, в мир культуры своего народа. И вводит его в этот мир мать. Красота всегда отзовётся на красоту. Доброта всегда узнает доброту. Искренность всегда отзвучит на искренность. Вот почему речь матери должна быть красивой, искренней, доброй и просто должна быть! Если ребёнок с детства ограждён матерью от вульгарной, бранной и равнодушной речи, если он слышит много возвышенных светлых слов, тогда он получит щит от невежества. Он с детства будет воспринимать лишь нормальную и чистую речь. Потом, во взрослой жизни, возле него не будет разрастаться вульгарность, брань, пошлость и безнравственность. Голос матери тоже имеет значение. Он должен быть ровным и спокойным со всеми, а с ребёнком — обязательно нежным и ласковым. Если мать будет часто кричать или говорить грубо, примитивно, односложно, ребёнок истеричным криком будет вымогать всё, чего захочет. Способен ли будет он принять этот мир, не разрушив его, способен ли будет жить Человеком в Человечестве?.. Семье дана сила преображать жизнь, преображать мир! Чем преображать? Сердцем, любовью, красотой. «От плода уст человека наполняется чрево его; произведением уст своих он насыщается. Смерть и жизнь во власти языка, и любящие его вкусят от плодов его» (Притчи 18:21,22). Семья — семя. Семя ростков жизни. Каково семя — такова жизнь. Каковы семьи — таков мир. Одна из трагедий наших семей — это обиды, непрощение, непонимание. Представьте себе, что отец и мать выражают своё неодобрение словами: «Даже не пытайся, ты ленив!» «Всё равно у тебя ничего не получится!» «Ты никогда не научишься!» «Что за балбес!» «Ты человек среднего ума!» «Ты надоел мне своими выходками!». Что последует за этим? Учёными доказано, что душевная или эмоциональная сокрушённость, повторяющиеся или хронические болезни, разрушение семьи, постоянная финансовая нехватка, невезучесть, бесплодие, суицид — всё это программы, заданные словом самим себе человеком или кем-то другим (обычно, родителями), зачастую неосознанно, но, к сожалению, довольно прочно. Конечно, никто не задумывается, что предрекает злую судьбу, которая превратит собственного сына (дочь) в неудачника или в человека с целым набором комплексов. И никто не желает такой судьбы своим детям, но… Очень многие жизни были разрушены негативными, полными критики, разрушающими словами, произнесёнными отцом или матерью даже в шутку, причём, давность времени не уменьшает их воздействия. Имеет место и ряд примеров, свидетельствующих о положительных «словесных программах». Подтверждённая исследователями способность людей воздействовать словом на различные сферы человеческой жизни известна верующим людям с древнейших времён. Из святоотеческой литературы мы знаем, как нередко благодаря молитвам праведников исцелялись безнадёжно больные и воскресали мёртвые. А благословение праведников распространялось не только на конкретного человека, но и на его потомков, так же, впрочем, как и проклятие. (Журнал «Наука и религия») Небрежное обращение взрослых со Словом — употребление одних и тех же «блеклых» слов, жаргонизмов, грубых, ругательных слов — свидетельство лености мысли. Но ведь переставая мыслить, человек перестаёт быть Человеком! Нам действительно «не дано предугадать», какие из множества произносимых нами слов, ласковых, гневных, осуждающих или ободряющих, оставят отпечаток в уме и в сердце нашего ребёнка. Но ещё менее мы знаем и задумываемся о том, что Слово может запрограммировать, спрогнозировать судьбу. Многими примерами учит нас история: молодой дворянин Оленин, узнавший себя в фонвизиновском «Недоросле», засел за книги и стал образованнейшим из современников, директором Румянцевской (ныне Ленинской) библиотеки в Москве. Слово изменяло не только судьбы отдельных людей (Сергия Радонежского, А. Суворова, М. Горького, А. Маресьева). Слово изменяло исход сражений, судьбы государств. В течение 12 лет группа учёных под руководством знаменитого японского учёного Масару Эмото проводила исследования с водой и доказала, что вода способна впитывать, хранить и передавать человеческие мысли и эмоции. Форма кристаллов льда, образующихся при замерзании воды, не только зависит от её чистоты, но и изменяется в зависимости от того, какую над этой водой исполняют музыку, какие ей показывают изображения и произносят слова, и даже от того, думают люди о ней или не обращают на неё внимания. А поскольку как люди, так и вся Земля в большей части своей состоят из воды, в нашей власти погубить или спасти нашу планету и свою собственную семью. Что приготовит сердитая, обиженная, раздражённая женщина своим близким на кухне? Какой «заряд» передаст? Не зря в древности называли кухню «местом приготовления здоровья». Сюжет из жизни. Вспомним свои ощущения от встречи с красивой молодой жизнерадостной девушкой, стоящей с букетом цветов. Тёплая, светлая волна поднимается и заполняет радостно снизу вверх. Хорошо и спокойно на душе от такой картины. И вдруг это создание произносит вульгарное слово прохожему, толкнувшему её, или наступившему на ногу нечаянно. Какие ощущения теперь? Каким станет ваше настроение? Удивление, досада, жалость, негодование и холодная волна разочарования сверху донизу окатит вас. Красота, которая должна радовать окружающих, мгновенно превратилась в Бабу-ягу с метлой. Не думали о сказочных образах? А ведь это всё из жизни. Почему произошло? Нарушилась гармония. Красивый человек — красиво одетый — красивая речь. А ожидаемое последнее звено не освоено или не осознано. Этот пример можно приложить и к мужчинам, которые намного чаще сквернословят, не задумываясь над тем, кто перед ним: женщина или ребёнок. Подражая взрослым, дети как в зеркале показывают наличие или отсутствие истинной культуры общения в семье, язык, принятый в обиходе, слова одобрения или порицания, наиболее принятые в семье манеры общения друг с другом, с соседями, по телефону. Мы не можем предугадать, «как наше слово отзовётся..». Но как же не ошибиться в выборе того, самого нужного Слова? — Сочувствие (чувствование вместе, когда мы ставим себя на место ребёнка) поможет; тогда только мы не ошибёмся в выборе наивернейшего слова и действия. Если ребёнок не умеет вести себя на улице, в общественных местах, то это не его вина, а беда — ему достались такие родители, которые не научили элементарным правилам поведения. То же самое и с речью ребёнка. Он впитывает всё, что лежит на поверхности. Дети – этот зеркало родителей. И если окружение злобствует, сквернословит, сплетничает, осуждает и проклинает, то исключительные единицы могут воспротивиться и вырасти иными. Поэтому так много сегодня мы видим циничных людей, детей сквернословящих на улице и в школе, нагло огрызающихся на замечания взрослых. Слова сейчас стали фоном. Дети слушают песни, но не вслушиваются. Взрослые наивно полагают, что дети, особенно маленькие ничего не понимают. Как они ошибаются! Мозг ребёнка – чистый лист, он «впитывает» всё хорошее и плохое буквально, принимая за «чистую монету». А ведь каждое СЛОВО — это ОБРАЗ, ИФОРМАЦИЯ, которая откладывается в подсознании. Отсюда задача семьи — научить быть внимательным и чутким к Слову, воспитать противоядие от дурных слов. Но начинать надо всегда с себя. Сила ласковых слов (Рассказ)
Мальчик взял деньги и пакет и нехотя отправился выполнять поручение отца. Лицо его было сумрачно. — Васька, так-то ты слушаешься? — прикрикнул вслед ему отец. — А ну- ка бегом, а то получишь у меня! Угроза не произвела желаемого действия. Мальчик был обижен. Грубое отношение отца озлобляло его, возбуждало упорство и заглушало добрые чувства в сердце.
Васин отец задумался: раньше это не приходило ему в голову. — Попробуй лаской, может, получится. У меня получилось с моими детьми. Товарищ ушёл. А через некоторое время в комнате появился нахмуренный Вася с хлебом. Остановившись у порога, он исподлобья взглянул на отца и что-то виновато пробормотал. На удивление, отец спокойно сказал: —Хорошо, сынок, иди, погуляй. Вася вышел на улицу, ребята позвали играть в футбол, но ему что-то не игралось... Обычно после брани отца его не посещало чувство раскаяния. Теперь же вместо того, чтобы присоединиться к ребятам, он сел на траву и слёзы подступили к глазам. — Вася, дружок, поди-ка сюда! — послышался доброжелательный голос отца. Вася вскочил и в одну минуту оказался дома. Он смотрел отцу прямо в лицо, и глаза его так и горели желанием чем-нибудь помочь. Вася, отнеси, пожалуйста, этот свёрток, Юрию Ивановичу, ты ведь знаешь, где он живёт? Вася кивнул и с сияющим лицом выбежал из дома. — Вот что значит ласковое слово, — внутренне удивился отец. Мальчик вскоре вернулся. Подбежав к отцу, обнял его весело спросил: «Не надо ли ещё что-нибудь сделать?» Ласковые слова, словно солнечный луч, и согревают, и ободряют, а грубые слова и суровое обращение, словно буря, всё ломают и разрушают. От добрых слов рождаются добрые чувства и желания, которые укрепляют семейную любовь, а грубые слова ожесточают и часто наносят непоправимый вред. Семицветная радуга человеческого слова (Из выступления протоиерея отца Артемия (Владимирова), настоятеля Храма Всех Святых на Международных педагогических чтениях в Москве) Слово, обыкновенное человеческое слово, исходящее из уст, – это своего рода «лакмусовая бумажка», по которой определяются как здоровье, так и нравственные недуги личности, её болезни, «курские аномалии» души, позволяющая заглянуть в сокровенные глубины души, и сделать всё тайное явным. 1 ступень – «Чёрное слово»: вербальный вирус и, естественно, заразный. Передаётся он не путём капельной инфекции, но через слух. Слово-инфекция, Чёрное слово, поселившись в ментальном пространстве личности, начинает производить там свою разрушительную работу, причём совершенно неприметно для инфицированного человека. Чёрное слово может вползти в избушку нашего сердца ещё в ребяческом возрасте. Прижившись, не будучи вовремя исторгнутым, оно пускает корни. Речь, загрязнённая руганью, показывает, что болезнь вошла в силу. Самой пагубной разновидностью чернословия является, без сомнения, матерная брань. До революции матерное слово считалось богохульством и кощунством. От человека, изрыгавшего подобную словесную блевотину, нормальные люди отшатывались, потому что он «в Бога ругался», потому что он попирал самое святое, что есть у каждого на земле, — собственную матерь, его родившую! Чёрные слова, свив гнездо в человеческой душе, формируют в ней особое нравственное, а точнее, безнравственное состояние, имя которому – цинизм. Цинизм тождественен вытравлению, атрофии нравственного чувства, что называется в Священном Писании «сожжённой совестью». Цинизм познаётся в неспособности верить в возвышенное, идеальное, святое. Цинизм обозначается плевком через щель передних зубов как реакция, отзыв личности и на героическое, и на трагическое, вот так – одним движением языка и губ! Рождение цинизма (нравственного состояния человека – 4-я степень деградации – свидетельствует о неспособности искалеченной души верить идеальному, святому). Это паралич сердца, смерть души – состояние тёмное, безобразное, муторное. Подзаборная лексика порождает и кощунство, и богохульство, и слово нечистое, грязное, бранное, и слово заразное. Священное Писание называет его «глаголы потопные». Человек не чувствует мерзости, низости этих слов. Матерная брань – результат кощунственного отношения к святыням — это проклятие земле, разрушение родственных отношений, отчуждение от области нравственного света. («Гнилые сокровища русского мата» — книга о брани). История происхождения мата рассказывает, что брань была заговором от врага, амулеты – гениталии). Когда человек бранится, происходит инвокация (призыв демонов). Заражённость нашей речи косвенно указывает на демоническую природу личности, духовной пошлости. Есть у В. Мережковского объяснение этого явления: «Пошло то, что пошло» («Грядущий хам»). Очень важно понимать, что вошедшее в сердце чёрное, грязное, греховное слово делает человека неспособным любить. Любовь – состояние высокое, жертвенное, умягчающее и облагораживающее сердце. Как белокрылая горлица чурается грязи, так и любовь не выносит и единого мерзкого, нечистого слова. Вот почему девушкам запросто можно разобраться в том, от Бога он или нет в её судьбе. Он это или не он? И не следует кивать на тех, кто попирает все и всяческие нормы. Сегодня необходимо, если хочешь отстоять своё психическое здоровье и право на счастье, быть критически мыслящей личностью, понимающей, что такое «хорошо», и что такое «плохо». 2 ступень – «Серое, праздное, пустое слово»: лишённое смысла – бессмысленное – «скорлупа без ядра». Слово суетное, сказанное всуе, лишённое соли правды и энергии любви. Празднословие – это мутный многоречевой поток, в который мы вливаемся своим маленьким ручейком спозаранку и плывём по нему до позднего вечера. «В многословии не избежишь греха», — сказал библейский мудрец царь Соломон, потому что оно, если рождено праздностью, так или иначе всегда затронуто человеческими страстями: амбициями, обидой, мнительностью, ревностью, сарказмом, иронией, чувством собственного превосходства (всегда ложным). Празднословие часто провоцируется хандрою, печалью. «Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься», — сказано в Евангелии. Слова наши и мысли в реку забвения не канут. Празднословие – убежище для зла. Осуждение – детище празднословия: «перемывать кости». Оно опустошает: «свято место пусто не бывает»: да ну тебя, иди ты, отстань – пренебрежение личностью; урод, псих – лишение разумного начала. Праздное слово провоцирует ссоры и трагедии. Даже самая крепкая дружба не выносит празднословия. Как выйти из праздной речи? Благодаря золотым правилам русской речи: Думай, что говоришь. (Сначала подумай, потом скажи. Подумай, ради чего говоришь. Не говори того, чего не думаешь. (Не лги. Лучше помолчи.) Не всё, что думаешь, говори! Думай, что, зачем, кому, где говоришь, и какие из этого будут последствия. От умения следить за собой и своими словами согревается сердце. То, что ты вынашиваешь, ведёт к согреванию творческой колбы. Сегодня днём с огнём не найдёшь тёплого сердца!!! Сердце – очаг личности человека. «Здравствуйте!» — повелительное наклонение, согревающее народ, — это не только пожелание, но и молитва. «Прощайте!» — это тоже молитва – простишь – принесёшь счастье! «Приятного аппетита!»: флора превращается в фауну, кислотная, щелочная – «сволочная» среда! («Когда я ем, я глух и нем!» – заповедь от телевизора). «Ангела за трапезой!» — адресовано не желудочно-кишечному тракту, а душе. Ведь ответ: «Невидимо предстоит!» 3 ступень – «Тёплое, нежное слово», рождённое любовью и материнством. Почему свершается столько разводов? Да потому что не владеют тёплым словом ни он, ни она. Потому что они напоминают собой рыцарей Алой и Белой разы, — для них супружество подобно ристалищу. Съезжаясь на этом ристалище, закованные в латы, они скрещивают супружеские копья… Да, а если у неё, у жёнушки, есть в запасе тёплое слово, она сразу же возвратит присутствие духа: «Бисер мой ясный, сокол мой прекрасный, что ты кручинишься?» Тёплое слово – главный фактор в воспитании детей. Эх, кабы в наш жестокий век тёплое слово одушевляло уста воспитателей! 4 ступень – «Золотое слово» — это слово виртуозно владеющего интуицией, это слово в высшей степени компетентное. Золотым словом обладает профессионал, человек с большой буквы в избранном им призвании. Золотое слово даётся тому, то любит свою профессию, свою специальность и овладел, может быть, ещё и смежными областями знаний. Золотое слово – это слово того, кто не только приобрёл знание, но и может поделиться этим знанием, передать его. Золотое слово всегда простое и ясное. Это слово правдивое, оно чуждается лести, лжи. Это слово, которое просвещает, даёт некий свет, незримое сияние. Подлинная компетентность во владении словом — лаконичность, краткость. Понимание ситуации, когда слово - серебро, молчание – золото). Современные дети рассеяны, понимают часто лишь метод «тыка», страдающие «гугнявостью». Клещи педагогической пытки вытягивают из них ответы. Радость же – состояние души, характеризующееся внутренней полнотой, она одушевляет, окрыляет. Красное слово — это определённый итог благородной, творчески насыщенной жизни. Искусственно изобретать это слово нет нужды, высасывать из пальца мудрость ни к чему; но сам жизненный опыт, жизнь, отданная Богу, Отечеству, людям, приведёт нас к тому, что мы не задумываясь будем говорить слова ясные, важные, глубокие, истинные, пронизанные теплом нашего сердца. Они облекутся в соответствующую форму и станут достоянием тех, кому наше слово не безразлично. 6 ступень – «Вещее слово»: высота головокружительная, звёздная… его изрекают вещие уста. Было бы наивно и совершенно близоруко считать, что вещему слову можно научиться. Вещие слова – это не просто проницательные слова, они несут в себе таинственный духовный смысл и часто предрекают, прогнозируют, предугадывают то, что ещё не свершилось. Полагаю, что человек способен к вещему слову тогда, когда он восходит на высоту нравственного подвига, когда он приносит самое дорогое, что у него есть — жизнь в жертву высокой идее, когда он отдаёт свою жизнь людям. Тогда слова наши бывают вещими, когда сам Бог вкладывает их нам в уста. Каждый из нас хоть одно, но вещее слово произнесёт. Это свершится, когда мы будем изрекать нашим детям последнее слово. Говорят, что слово умирающего есть слово заветное, подлежащее исполнению и нельзя ослушаться этого слова тому, кому оно предназначено. Человек, находящийся на грани между миром видимым и невидимым, между земной жизнью и вечностью, произносит слово. Это завещание – воля умирающего, когда слово сильнее смерти. 7 ступень – «Святое слово», то, которое соединяет небо и землю, то, которое низводит Божье благословение с неба на землю. Оно всякому по плечу, лишь бы только было произносимо из глубины искренне верующей, любящей души. Слово это благословенное, сияющее, обладающее чистотой и нравственной силой. Святое слово… Если вы хотите, чтобы каждый день за спиной у вас были раскрыты крылья, чтобы вы чувствовали вдохновение, чтобы жизнь была прекрасна, чтобы людей воспринимать светло, мажорно, чтобы в каждом видеть изюминку, ту или иную добродетель, драгоценное нравственное качество, чтобы у вас была душа нараспашку в лучшем значении этого слова – для этого нужно, встав утром, сердечно произнести слова: «Господи, слава Тебе!» А вечером, отходя ко сну, по-детски помолиться: «Господи, благодарю, Тебя за прожитый день. Благослови меня на наступающую ночь!» К какому же из уровней принадлежит каждый из нас, разобраться поможет совесть – самый строгий и нелицеприятный судия. Послесловие. Современный учитель представляется мне воином, выходящим в «чисто поле» для ратного подвига за души своих питомцев. Героем назову того учителя, который в век всеобщего нравственного одичанья, а потому и крайнего загрязнения, опошления речи, помнит и ценит своё наследие, именуемое «великим и могучим русским языком». «Глаголом жечь сердца людей» и лирою словесною своей «чувства добрые пробуждать» в школьном народе, «призывая милость к падшим», – вот общее с великим Пушкиным литературное кредо современного педагога. Будем помнить, что в словесном общении действует с математической точностью закон христианского европейского мыслителя Блеза Паскаля «в сообщающихся сосудах уровень жидкости одинаковый». Когда дети оценят в учителе дар рассказчика и будут жадно ловить каждое его слово, питающее и возвышающее их души, тогда мы сможем с полным правом говорить о величии нравственного подвига педагога. Слово – великая сила! Оно гармонизирует внутренний мир ребёнка, снимает стресс, утомление, вызывает на лице внимательного слушателя светлую, добрую улыбку, которая стоит многого в наше наэлектризованное, скудное любовью время… И нам, педагогам «дано предугадать, как наше слово отзовётся»… «Нерукотворный памятник» воздвигает себе тот учитель, который исподволь прививает ученику вкус к родному слову, создавая тем самым мысленное противоядие, препятствуя проникновению в сознание учащихся слов пошлых и грязных, лишающих его детства и девства. Через нечистое слово воздействует на душу нечистая сила, посредством слова святого струится в сердце благодать… Учитель – это айсберг, слово которого – лишь вершина. В жизни педагога слово может быть и пластырем, и скальпелем, и оружием, и букетом цветов… Учителем является каждый из нас. Начни постигать сознанием, а значит, душою, наряду с приобретением сведений из какой-нибудь области. Для начала познай себя — свою душу. Определи свой уровень сознания. Настоящие знания те, что ты пропустил через сердце. «Знание — есть следствие великого труда». Умение трудиться поможет одолеть много ступеней на пути познания своей души. Состояние души — это состояние твоего внутреннего мира. Мира мыслей, мечтаний, желаний. Когда ты имеешь мысль, ты воплотишь её в мечту, когда имеешь желание — освоишь умение, чтобы его выполнить. Путь от духовного до материального таков: ПОБУЖДЕНИЕ – МЫСЛЬ – МЕЧТА – ЖЕЛАНИЕ – ДЕЙСТВИЕ. Или: ОСОЗНАЛ – ПОДУМАЛ – ПРОДУМАЛ – ЗАХОТЕЛ – ОБУЧИЛСЯ – СДЕЛАЛ! Значит, чтобы сделать что-то хорошее, надо, чтобы по всей этой цепи прошло слово «хорошее»: ХОРОШАЯ МЫСЛЬ - ХОРОШАЯ МЕЧТА - ХОРОШЕЕ ЖЕЛАНИЕ - ХОРОШИЕ ЗНАНИЯ - ХОРОШИЕ ДЕЙСТВИЯ. А если плохая мысль — плохая мечта — плохое желание — плохие знания - плохое действие, или конструктивная мысль — конструктивные действия, или слабая мысль — слабое действие, или добрая мысль — добрая мечта — добрые желания — добрые знания — добрые действия, или чистая мысль — чистые действия. И так до бесконечности: злобная, невежественная, эгоистичная, печальная мысль сотворит СЕБЕ подобное действие. Добрая, умная, милосердная, радостная, чистая мысль сотворит СЕБЕ подобное действие. От того, какие у ТЕБЯ мысли, зависят ТВОИ действия. От ТЕБЯ, от качества ТВОИХ мыслей зависит прожитый ДЕНЬ, ГОД, ЖИЗНЬ твоя и окружающих. Познай себя! Очисти свои мысли!
(А. Герцен)
Источник: Донецкое отделение Всеукраинской культурно-образовательной ассоциации гуманной педагогики. Методические материалы для проведения общественно-культурной акции «Чистое слово». Составители: Лихачева Н.В., Розенкова С.В., Томас В.Н. Донецк, 2011 г. Приложение X Канцелярит Канцеляри́т — канцелярско-бюрократический стиль речи, проникающий в среду более широкого употребления и деформирующий разговорную речь и литературный стиль, что воспринимается некоторыми носителями языка, и прежде всего литературной общественностью, как опасность, культурный ущерб, порча языка. Термин был введён Корнеем Ивановичем Чуковским в книге «Живой как жизнь: О русском языке» (1966). В дальнейшем борьбе с канцеляритом в значительной степени была посвящена книга Норы Галь «Слово живое и мёртвое» (1972, семь переизданий), в которой, в частности, утверждалось: Канцелярит — это мертвечина. Он проникает и в художественную литературу, и в быт, в устную речь. Даже в детскую. Из официальных материалов, из газет, от радио и телевидения канцелярский язык переходит в повседневную практику. Много лет так читали лекции, так писали учебники и даже буквари. Вскормленные языковой лебедой и мякиной, учителя в свой черёд питают той же сухомяткой чёрствых и мёртвых словес всё новые поколения ни в чём не повинных ребятишек[1]. М.Е. Салтыков-Щедрин ...это все продолжает быть удивительным, именно потому, что живые люди, в цвете здоровья и силы решаются говорить языком тощим, чахлым, болезненным... Ф.М. Достоевский I Два года назад в Учпедгизе вышло учебное пособие для школы, где мальчиков и девочек учат писать вот таким языком: «учитывая вышеизложенное», «получив нижеследующее», «указанный период», «означенный спортинвентарь», «выдана данная справка» и даже: «Дана в том, что... для данной бригады». Называется книжка «Деловые бумаги», и в ней школьникам даются указания, как писать протоколы, удостоверения, справки, расписки, доверенности, служебные доклады, накладные и т. д. Я вполне согласен с составителем книжки: слова и выражения, рекомендуемые им детворе, надобно усвоить с малых лет, ибо потом будет поздно. Я, например, очень жалею, что в детстве меня не учили изъясняться на таком языке: составить самую простую деловую бумагу для меня воистину каторжный труд. Мне легче исписать всю страницу стихами, чем «учитывать вышеизложенное» и «получать нижеследующее». Правда, я лучше отрублю себе правую руку, чем напишу нелепое древнечиновничье «дана в том» или «дана... что для данной», но что же делать, если подобные формы коробят только меня, литератора, а работники учреждений и ведомств вполне удовлетворяются ими? «Почему-то, — пишет в редакцию газеты один из читателей, — полагают обязательным оформлять различные акты именно так, как оформлял их петровский дьяк, например: «Акт восемнадцатого дня, апреля месяца 1961 года», и уже дальше обязательно традиционные: мы, нижеподписавшиеся и т. д. Почему не написать просто: «Акт 18 апреля 1961 года». И без нижеподписавшихся? Ведь внизу акта подписи, и ясно, что комиссия является нижеподписавшейся. Можно привести много примеров, когда в служебной переписке фигурируют такие шедевры, как: «на основании сего», «означенный», «а посему», и другие такие же перлы, «которым от души позавидовал бы любой гоголевский герой» (из письма В.С. Кондратенко, работника Липецкого совнархоза). Но при официальных отношениях людей нельзя же обойтись без официальных выражений и слов. По крайней мере один из современных филологов убеждает читателей, что директор учреждения поступил бы бестактно, если бы вывесил официальный приказ, написанный в стиле непринужденной беседы: «Наши женщины хорошо поработали, да и в общественной жизни себя неплохо показали. Надо их порадовать: скоро ведь 8 Марта наступит! Мы тут посоветовались и решили дать грамоты...» Филолог убежден, что в данном случае этот стиль нe имел бы никакого успеха: его сочли бы чудаковатым и диким. По мнению филолога, тот же приказ следовало бы составить в таких выражениях: «В ознаменование Международного женского дня за выдающиеся достижения в труде и плодотворную общественную деятельность вручить грамоты товарищам...». Возможно, что филолог и прав: должен же существовать официальный язык в государственных документах, в дипломатических нотах, в реляциях военного ведомства. Но представьте себе, что в этом же стиле заговорит с вами ваша жена, беседуя за обедом о домашних делах. «Я ускоренными темпами, — скажет она, — обеспечила восстановление надлежащего порядка на жилой площади, а также в предназначенном для приготовления пищи подсобном помещении общего пользования (то есть на кухне. — К.Ч.). В последующий период времени мною было организовано посещение торговой точки с целью приобретения необходимых продовольственных товаров». После чего вы, конечно, отправитесь в загс, и там из глубочайшего сочувствия к вашему горю немедленно расторгнут ваш брак. Ибо одно дело — официальная речь, а другое — супружеский разговор с глазу на глаз. «Чувство соразмерности и сообразности» играет и здесь решающую роль: им определяется стиль нашей речи. Помню, как смеялся А.М. Горький, когда бывший сенатор, почтенный старик, уверявший его, что умеет переводить с «десяти языков», принес в издательство «Всемирная литература» такой перевод романтической сказки: «За неимением красной розы, жизнь моя будет разбита». Горький указал ему, что канцелярский оборот «за неимением» неуместен в романтической сказке. Старик согласился и написал по-другому: «Ввиду отсутствия красной розы жизнь моя будет разбита», чем доказал полную свою непригодность для перевода романтических сказок. Этим стилем перевел он весь текст: «Мне нужна красная роза, и я добуду себе таковую». «А что касается моего сердца, то оно отдано принцу». «За неимением», «ввиду отсутствия», «что касается» — все это было необходимо в тех казенных бумагах, которые всю жизнь подписывал почтенный сенатор, но в сказке Оскара Уайльда это кажется бездарною чушью. Поэтому книжка «Деловые бумаги» была бы еще лучше, еще благодетельнее, если бы ее составитель обратился к детям с таким увещанием: — Запомните раз навсегда, что рекомендуемые здесь формы речи надлежит употреблять исключительно в официальных бумагах. А во всех других случаях — в письмах к родным и друзьям, в разговорах с товарищами, в устных ответах у классной доски — говорить этим языком воспрещается. Не для того наш народ вместе с гениями руского слова — от Пушкина до Чехова и Горького — создал для нас и для наших потомков богатый, свободный и сильный язык, поражающий своими изощренными, гибкими, бесконечно разнообразными формами, не для того нам оставлено в дар это величайшее сокровище нашей национальной культуры, чтобы мы, с презрением забросив его, свели свою речь к нескольким десяткам штампованных фраз. Сказать это нужно с категорической строгостью, ибо в том и заключается главная наша беда, что среди нас появилось немало людей, буквально влюбленных в канцелярский шаблон, щеголяющих — даже в самом простом разговоре! — бюрократическими формами речи. Я слышал своими ушами, как некий посетитель ресторана, желая заказать себе свиную котлету, сказал официанту без тени улыбки: - А теперь заострим вопрос на мясе. И как один дачник во время прогулки в лесу заботливо спросил у жены: — Тебя не лимитирует плащ? Обратившись ко мне, он тут же сообщил не без гордости: — Мы с женою никогда не конфликтуем! Причем я почувствовал, что он гордится не только отличной женой, но и тем, что ему доступны такие слова, как конфликтовать, лимитировать. Мы познакомились. Оказалось, что он ветеринар, зоотехник и что под Харьковом у него есть не то огород, не то сад, в котором он очень любит возиться, но служба отвлекает его. — Фактор времени... Ничего не поделаешь! — снова щегольнул он «культурностью» своего языка. С таким щегольством я встречаюсь буквально на каждом шагу. В поезде молодая женщина, разговорившись со мною, расхваливала свой дом в подмосковном колхозе: — Чуть выйдешь за калитку, сейчас же зеленый массив! — В нашем зеленом массиве так много грибов и ягод. И видно было, что она очень гордится собою за то, что у нее такая «культурная» речь. Та же гордость послышалась мне в голосе одного незнакомца, который подошел к моему другу, ловившему рыбу в соседнем пруду, и, явно щеголяя высокой «культурностью речи», спросил: — Какие мероприятия предпринимаете вы для активизации клева? — Стерегу индивидуальных свиней! — сказал мне лет десять назад один бородатый пастух. Как бы ни были различны эти люди, их объединяет одно: все они считают правилом хорошего тона возможно чаще вводить в свою речь (даже во время разговора друг с другом) слова и обороты канцелярских бумаг, циркуляров, реляций, протоколов, докладов, донесений и рапортов. Дело дошло до того, что многие из них при всем желании не могут выражаться иначе: так глубоко погрязли они в своем департаментском стиле. Молодой человек, проходя мимо сада, увидел у калитки пятилетнюю девочку, которая стояла и плакала. Он ласково наклонился над ней. и, к моему изумлению, сказал: — Ты по какому вопросу плачешь? Чувства у него были самые нежные, но для выражения нежности не нашлось человеческих слов. В «Стране Муравии» даже старозаветный мужик Моргунок, превосходно владеющий народною речью, и тот нет-нет да и ввернет в разговор чиновничий оборот, канцелярское слово: А что касается меня, Возьмите то в расчет, — Поскольку я лишен коня, Ни взад мне, ни вперед. Иные случаи такого сочетания двух стилей не могут не вызвать улыбки. Эта улыбка, и притом очень добрая, чувствуется, например, в стихах Исаковского, когда он приводит хотя бы такое письмо одной юной колхозницы к человеку, в которого она влюблена: Пишу тебе Официально И жду дальнейших директив. Признаться, и я улыбнулся недавно, когда знакомая уборщица, кормившая голубей на балконе, вдруг заявила в сердцах: — Энти голуби — чистые свиньи, надо их отседа аннулировать! Фраза чрезвычайно типичная. Аннулировать мирно уживается в ней с отседа и энти. Но хотя в иных случаях сосуществование стилей и может показаться забавным, примириться с ним никак не возможно, ибо в стихию нормальной человеческой речи и здесь врывается все та же канцелярия. Официозная манера выражаться отозвалась даже на стиле объявлений и вывесок. Уже не раз отмечалось в печати, что «Починка белья» на нынешних вывесках называется «Ремонтом белья», а швейные мастерские — «Мастерскими индпошива» («индивидуальный пошив»). «Индпошив из материала заказчика» — долго значилось на вывеске одного ателье. Эта языковая тенденция стала для меня особенно явной на одном из кавказских курортов. Там существовала лет десять лавчонка, над которой красовалась простая и ясная вывеска: «Палки». Недавно я приехал в тот город и вижу: лавчонка украшена новою вывескою, где те же палки именуются так: «Палочные изделия». Я спросил у старика продавца, почему он произвел эту замену. Он взглянул на меня, как на несомненного олуха, не понимающего простейших вещей, и не удостоил ответом. Но в лавке находился покупатель, который пояснил снисходительно, что палочные изделия гораздо «красившее», чем палки. Едва только я вышел из этой лавчонки, я увидел вывеску над бывшей кондитерской: «Хлебобулочные изделия». А за углом в переулке меня поджидали: «Чулочно-носочные изделия». Соберите эти отдельные случаи, и вы увидите, что все они в своей совокупности определяют собою очень резко выраженный процесс вытеснения простых оборотов и слов канцелярскими. Особенно огорчительно то, что такая «канцеляризация» речи почему-то пришлась по душе обширному слою людей. Эти люди простодушно уверены, что палки - низкий слог, а палочные изделия — высокий. Им кажутся весьма привлекательными такие, например, анекдотически корявые формы, как: «Обрыбление пруда карасями», «Крысонепроницаемость зданий», «Обсеменение девушками дикого поля», «Удобрение в лице навоза» и т.д. Многие из них упиваются этим жаргоном как великим достижением культуры. Та женщина, которая в разговоре со мною называла зеленым массивом милые ее сердцу леса, несомненно, считала, что этак «гораздо культурнее». Ей — я уверен — чудилось, что, употребив это ведомственное слово, она выкажет себя перед своим собеседником в наиболее благоприятном и выгодном свете. Дома, в семейном кругу, она, несомненно, говорит по-человечески: роща, перелесок, осинник, дубняк, березняк, но чудесные эти слова кажутся ей слишком деревенскими, слишком простецкими, и вот в разговоре с «культурным» городским человеком она изгоняет их из своего лексикона, предпочитая им «зеленый массив». Это очень верно подметил П. Нилин. По его словам, «человек, желающий высказаться «покультурнee», не решается порой назвать шапку шапкой, а пиджак пиджаком. И произносит вместо этого строгие слова: головной убор или верхняя одежда». «Головной убор», «зеленый массив», «в курсе деталей», «палочные изделия», «конфликтовать», «лимитировать», «гужевой транспорт» для этих людей парадные и щегольские слова, а шапка, лес, телега — затрапезные, будничные. Этого мало. Сплошь и рядом встречаются люди, считающие канцелярскую лексику коренной принадлежностью подлинно литературного, подлинно научного стиля. Ученый, пишущий ясным, простым языком, кажется им плоховатым ученым. И писатель, гнушающийся официозными трафаретами речи, представляется им плоховатым писателем. «Прошли сильные дожди», — написал молодой литератор В. Зарецкий, готовя радиопередачу в одном из крупных колхозов под Курском. Заведующий клубом поморщился: — Так не годится. Надо бы литературнее. Напишите-ка лучше вот этак: «Выпали обильные осадки». Литературность виделась этому человеку не в языке Льва Толстого и Чехова, а в штампованном жаргоне казенных бумаг. Здесь же, по убеждению подобных людей, главный, неотъемлемый признак учености. Некий агроном, автор ученой статьи, позволил себе ввести в ее текст такие простые слова, как мокрая земля и глубокий снег. — Вы нe уважаете читателя! — накинулся на него возмущенный редактор. — В научной статье вы обязаны писать — глубокий снежный покров и избыточно увлажненная почва. Статья или книга может быть в научном отношении ничтожна, но если общепринятые, простые слова заменены в ней вот этакими бюрократически закругленными формулами, ей охотно отдадут предпочтение перед теми статьями и книгами, где снег называется снегом, дождь — дождем, а мокрая почва — мокрой. «Изобрети, к примеру, сегодня наши специалисты кирпич в том виде, в каком он известен сотни лет, они назвали бы его не кирпичом, а непременно чем-то вроде легкоплавкого, песчано-глинистого обжигоблока или как-то в этом роде», — пишет в редакцию «Известий» читатель Вас. Малаков. И «научность» и «литературность» мерещится многим именно в этом омертвелом жаргоне. Многие псевдоученые вменяют себе даже в заслугу такой тяжелый, претенциозно-напыщенный слог. Это явление не новое. Еще Ф. Достоевский писал: «Кто-то уверял нас, что если теперь иному критику захочется пить, то он не скажет прямо и просто: «принеси воды», а скажет, наверное, что-нибудь в таком роде: — Привнеси то существенное начало овлажнения, которое послужит к размягчению более твердых элементов, осложнившихся в моем желудке». Конечно, со стороны представляется диким, что существует эстетика, предпочитающая бесцветные, малокровные, стерилизованные, сухие слова прекрасным, образным, общенародным словам. Но невозможно отрицать, что эта эстетика до самого последнего времени была очень сильна и властительна. У многих и сейчас существуют как бы два языка: один для домашнего обихода и другой для щегольства «образованностью». Константин Паустовский рассказывает о председателе сельсовета в среднерусском селе, талантливом и остроумном человеке, разговор которого в обыденной жизни был полон едкого и веселого юмора. Но стоило ему взойти на трибуну, как, подчиняясь все той же убогой эстетике, он тотчас начинал канителить: « — Что мы имеем на сегодняшний день в смысле дальнейшего развития товарной линии производства молочной продукции и ликвидирования ее отставания по плану надоев молока?» «Назвать этот язык русским, — говорит Паустовский, — мог бы только жесточайший наш враг». Это было бы справедливо даже в том случае, если бы во всей речи почтенного колхозного деятеля не было ни единого иноязычного слова. К сожалению, дело обстоит еще хуже, чем полагает писатель: канцелярский жаргон просочился даже в интимную речь. На таком жаргоне — мы видели — пишутся даже любовные письма. И что печальнее в тысячу раз — он усиленно прививается детям чуть не с младенческих лет. В газете «Известия» в прошлом году приводилось письмо, которое одна восьмилетняя школьница написала родному отцу: «Дорогой папа! Поздравляю тебя с днем рождения, желаю новых достижений в труде, успехов в работе и личной жизни. Твоя дочь Оля». Отец был огорчен и раздосадован: — Как будто телеграмму от месткома получил, честное слово. И обрушил свой гнев на учительницу: — Учите, учите, а потом и вырастет этакий бюрократ: слова человеческого не вымолвит! Письмо действительно бюрократически черствое, глубоко равнодушное, без единой живой интонации. Горе бедного отца мне понятно, я ему глубоко сочувствую, тем более что и я получаю такие же письма. Мне, как и всякому автору книг для детей, часто пишут школьники, главным образом маленькие, первого класса. Письма добросердечные, но, увы, разрывая конверты, я заранее могу предсказать, что почти в каждом письме непременно встретятся такие недетские фразы: «Желаем вам новых достижений в труде», «желаем вам творческих удач и успехов...». «Новые достижения», «творческие успехи» — горько видеть эти стертые трафаретные фразы, выведенные под руководством учителей и учительниц трогательно-неумелыми детскими пальцами. Горько сознавать, что в наших школах, если не во всех, то во многих, иные педагоги уже с первого класса начинают стремиться к тому, чтобы «канцеляризировать» речь детей. И продолжают это недоброе дело до самой последней минуты их пребывания в школе. Ill Конечно, невозможно считать шаблоны человеческой речи всегда, во всех случаях жизни свидетельством ее пустоты. Без них не может обойтись, как мы знаем, даже наиболее сильный, наиболее творческий ум. Привычные комбинации примелькавшихся оборотов и слов, стертые от многолетнего вращения в мозгу, чрезвычайно нужны в бытовом обиходе для экономки наших умственных сил: не изобретать же каждую минуту новые небывалые формулы речевого общения с людьми! Такие трафареты, как «здравствуйте», «прощайте», «добро пожаловать», «милости просим», «спит как убитый» и пр., мы всегда говорим по инерции, не вдумываясь в их подлинный смысл, подобно тому как мы говорим «перочинный нож», невзирая на то, что уже более ста лет никто никаких перьев им не чинит. Но есть такие житейские случаи, когда словесные трафареты немыслимы. Хоронили одного старика, и меня поразило, что каждый из надгробных ораторов начинал свою унылую речь одной и той же заученной формулой: — Смерть вырвала из наших рядов... И мне подумалось, что тот древний надгробный оратор, который впервые произнес эту живописную фразу над каким-нибудь древним покойником, был, несомненно, человек даровитый, наделенный воображением поэта. Он ясно представил себе хищницу-смерть, которая налетела на тесно сплоченных людей и вырвала из их рядов свою добычу. Но тот двадцатый и сотый оратор, который произносит эту фразу как привычный, ходячий шаблон, не вкладывает в нее ни малейшей эмоции, потому что живое чувство всегда выражается живыми словами, хлынувшими прямо из сердца, а не попугайным повторением заученных формул. «Нет, — подумал я, — они не любили покойного и нисколько не жалеют, что он умер». Из равнодушных уст я слышал смерти весть, И равнодушно ей внимал я. Но вот попрощаться с умершим подвели его ближайшего друга. Он буквально ослеп от слез. Видно было, что горе у него непритворное. Встав у самого края раскрытой могилы, он молча смотрел в нее, потрясенный отчаянием, и, наконец, к великому моему изумлению, сказал: — Смерть вырвала из наших рядов... Вот до чего порабощает ослабевших людей мертвая сила шаблона. Даже самое искреннее, свежее, непритворное чувство выражают они стертыми, стандартными фразами. К счастью, это случается редко, так как в огромном большинстве случаев каждый словесный шаблон — и здесь его главная суть — прикрывaeт собой равнодушие. Шаблонами люди чаще всего говорят по инерции, совершенно не переживая тех чувств, о которых они говорят. Поэтому в старое время было так много шаблонов именно в бюрократической речи, созданной специально затем, чтобы прикрывать наплевательство к судьбам людей и вещей. Подлинная жизнь со всеми ее красками, тревогами, запахами, бурлившая вдали от канцелярий, в ней не отражалась никак. Уводя нашу мысль от реальностей жизни, затуманивая ее мутными фразами, этот жаргон был по самому своему существу — аморален. Жульнический, бесчестный жаргон. Потому что вся его лексика, весь его синтаксический строй представляли собою, так сказать, дымовую завесу, отлично приспособленную для сокрытия истины. Как и все, что связано с бюрократическим образом жизни, он был призван служить беззаконию. Вспомним хотя бы казенную бумагу, название которой воспроизводится Герценом: «Дело о потере неизвестно куда дома волостного правления и об изгрызении плана оного мышами». Конечно, и сама по себе отвратительна формула этого чиновничьего жаргона: эта «потеря неизвестно куда», это «изгрызение плана», но в тысячу раз отвратительнее то, что крылось за этим жаргоном. Ведь дело шло о чудовищной краже: в городе среди бела дня на глазах у всех жителей был похищен огромный дом, и, чтобы упрятать следы преступления, чиновники уничтожили те чертежи, на которых был изображен этот дом, и свалили свою вину на ни в чем не повинных мышей. Такие воровские дела сплошь и рядом скрывались в ту пору за дымовой завесой «канцелярского стиля». Оттого-то в нашей стране «бюрократ» — одно из наиболее ругательных слов. «Я волком бы выгрыз бюрократизм», — эта строка Маяковского прозвучала как девиз всей советской эпохи. К сожалению, «выгрызать бюрократизм» приходится нам кое-где и сейчас. Всякий приспособленец, пользовавшийся революционной фразеологией с карьеристскими целями, ловко превращал ее в бездушную мозаику штампованных оборотов и слов. Какой удобной ширмой для злостных очковтирателей служила штампованная казенная речь с ее застывшими словесными формулами, очень наглядно показано в великолепном гротеске Ильфа и Петрова: «Задание, например, следующее: — Подметайте улицы. Вместо того чтобы сейчас же выполнить этот приказ, крепкий парень поднимает вокруг него бешеную суету. Он выбрасывает лозунг: — Пора начать борьбу за подметание улиц. Борьба ведется, но улицы не подметаются. Следующий лозунг уводит дело еще дальше: — Включимся в кампанию по организации борьбы за подметание улиц. Время идет, крепкий парень не дремлет, и на «неподметенных улицах вывешиваются новые заповеди: — Все на выполнение плана по организации кампании борьбы за подметание. И, наконец, на последнем этапе первоначальная задача совершенно уже исчезает, и остается одно только запальчивое, визгливое лопотанье. — Позор срывщикам кампании за борьбу по выполнению плана организации кампании борьбы». Даже великое слово «борьба» в устах этих бюрократических лодырей стало дешевым шаблоном, употребляемым специально затем, чтобы уклониться от всякой борьбы! Здесь перед нами вскрывается главная зловредность шаблона: он превращает в пустышку каждую, даже самую эмоциональную, самую пылкую фразу. Даже страстные призывы к труду, сделавшись привычными штампами, служат, в сущности, безделью и косности. К тому же жаргону вполне применимы слова Маяковского: Как нарочно создан он Для чиновничьих делячеств. («Служака») Хотелось ли «крепкому парню», чтобы улицы были очищены от грязи и мусора? Нисколько. Скорее напротив. Единственное, к чему он стремился, это чтобы его безделье показалось начальству работой, а его наплевательское равнодушие к делу-энтузиазмом горячего сердца. И, конечно, он достиг своей цели. Ведь словесные штампы выработаны с древних времен хитроумным сословием чиновников для той специфической формы обмана, которая и называется втиранием очков. Потому-то мы с таким недоверием относимся к штампованным фразам: их так часто порождает стремление увильнуть от действительных фактов, дать искаженное представление о них. Все дело в том, что бюрократическая мысль абстрактна. «Бюрократа, — говорит Александр Морозов, — интересуют не отдельные живые люди, а некие подотчетные единицы, которые занимают «жилплощадь» в «жилмассивах», завтракают в «диеткафе», отдыхают в «лесопарках», работают в «стройорганизациях», на «медпунктах», на «птицефермах»... И уже не человек, а безликий «койкодень» обретается в больнице, и не куры кудахчут на «птицефермах», а некие «яйценосные» отвлеченности. Бюрократизм словно ищет и с успехом находит достойное отражение в языке отчетов, приказов и резолюций. Там, где штамп, рутина, бездушное списывание залежавшихся мыслей, устаревших формул, — там непременно канцелярщина в языке, дремучий лес непроходимых фраз. <�…> Советская сатира не раз ополчалась против новых канцелярских шаблонов, которые пускаются в ход специально затем, чтобы придать благовидный характер в высшей степени неблаговидным явлениям. Вспомним, например, Маяковского: Учрежденья объяты ленью. Заменили дело канителью длинною. А этот отвечает любому заявлению: - Ничего, выравниваем линию. Надо геройство, надо умение, Чтоб выплыть из канцелярии вязкой, А этот жмет плечьми в недоумении: - Неувязка! Штампованными фразами, как мы только что видели, могут стать самые пылкие, живые, эмоциональные сочетания слов, выражающие благородное чувство - стоит только этим оборотам войти в обиход равнодушных и черствых людей. Об этом очень верно говорит Лев Кассиль: «Такие тирады, как «в обстановке неслыханного подъема», «с огромным энтузиазмом» и другие, часто механически и не к месту повторяемые. Уже стираются в своем звучании, теряют свой глубокий первичный смысл, становятся недопустимо ходовыми: для них уже у стенографисток имеются заготовленные знаки — один на целую фразу... действие подобного рода гладеньких, обкатанных уже в десятках или сотнях стандартных докладов, вписанных во все лекторские шпаргалки фраз не менее зловредно, чем влияние слишком лихих оборотов речи, на которые так падки некоторые наши молодые люди». IV Этот департаментский, стандартный жаргон внедрялся и в наши бытовые разговоры, и в переписку друзей, и в школьные учебники, и в критические статьи, и даже, как это ни странно, в диссертации, особенно по гуманитарным наукам. Стиль этот расцвел в литературе, начиная с середины 30-х годов. Похоже, что в настоящее время он мало-помалу увядает, но все же нам еще долго придется выкорчевывать его из наших газет и журналов, лекций, радиопередач и т. д. Казалось бы, можно ли без радостного сердцебиения и душевного взлета говорить о таких великанах, прославивших нас перед всем человечеством, как Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Некрасов, Толстой, Достоевский, Чехов? Оказывается, можно, и даже очень легко. Стоит только прибегнуть к тому языку, какой рекомендует учащимся составитель книжки «Деловые бумаги»: «учитывая вышеизложенное», «имея в виду нижеследующее». Даже о трагедии в стихах еще недавно писали вот такими словами: «Эта последняя в общем и целом не может не быть квалифицирована, как...» И о новой поэме: «Эта последняя заслуживает положительной оценки» (словно писал оценщик ломбарда). Даже о Пушкине — «этот последний»: «Внимание, которое проявил Раевский к судьбе Пушкина во время пребывания последнего (!) в Екатеринославле...» «Баллада Мицкевича близка к балладам Пушкина, и не случайно последний (!) восторженно оценил их...» И словно специально затем, чтобы не было ни малейшей отдушины для каких-нибудь пылких эмоций, чуть ли не каждая строка обволакивалась нудными и вязкими фразами: «нельзя не отметить», «нельзя не признать», «нельзя не указать», «поскольку при наличии вышеуказанной ситуации» и т. д. «Обстановку, в которой протекало детство поэта, нельзя не признать весьма неблагоприятной». «В этом плане следует признать эволюцию профиля села Кузьминского (в поэме «Кому на Руси жить хорошо»)». Молодая аспирантка, неглупая девушка, в своей диссертации о Чехове захотела выразить ту вполне справедливую мысль, что, хотя в театрах такой-то эпохи было немало хороших актеров, все же театры оставались плохими. Мысль незатейливая, общедоступная, ясная. Это-то и испугало аспирантку. И чтобы придать своей фразе научную видимость, она облекла ее в такие казенные формы: «Полоса застоя и упадка отнюдь не шла по линии отсутствия талантливых исполнителей». Хотя «полоса» едва ли способна идти по какой бы то ни было «линии», а тем более по «линии отсутствия», аспирантка была удостоена ученого звания — может быть, именно за «линию отсутствия». Другая аспирантка приехала из дальнего края в Москву собирать материал о Борисе Житкове, о котором она предполагала писать диссертацию. Расспрашивала о нем и меня, его старинного друга. Мне почудилась в ней тонкость понимания, талантливость, и видно было, что тема захватила ее. Но вот диссертация защищена и одобрена. Читаю — и не верю глазам: «Необходимо ликвидировать отставание на фронте недопонимания сатиры». «Фронт недопонимания»! Почему милая и, несомненно, даровитая девушка, едва только вздумала заговорить по-научному, сочла необходимым превратиться в начпупса? Я высказал ей свое огорчение, и она прислала мне такое письмо: «Жаргон, которым вы так возмущаетесь, прививается еще в школе... Университет довершил наше языковое образование в том же духе, а чтение литературоведческих статей окончательно отшлифовало наши перья». И она совершенно права. Представьте себе, например, что эта девушка еще на университетской скамье заинтересовалась поэмой Некрасова “Кому на Руси жить хорошо” и, раскрыв ученую книгу, прочитала в ней вот такие слова: «Творческая обработка образа дворового идет по линии усиления показа трагизма его судьбы...» Тут и вправду можно закричать караул. Что это за «линия показа» и почему эта непонятная линия ведет за собою пять родительных падежей друг за дружкой: линия (чего?) усиления (чего?) показа (чего?) трагизма (чего?) судьбы (кого?)? И что это за надоедливый «показ», без которого, кажется, не обходится ни один литературоведческий труд? «Показ трагизма», «показ этого крестьянина», «показ народной неприязни», «показ ситуации» и даже «показ этой супружеской четы». Нужно быть безнадежно глухим к языку и не слышать того, что ты пишешь, чтобы создать эту чудовищно-косноязычную фразу. Дальше девушка читает о том, что: «Островский проводит линию отрицания и обличения», а Некрасов «идет по линии расширения портрета за счет внесения сюда...» И в конце концов ей начинает казаться, что это-то и есть настоящий научный язык! Да и не может она думать иначе. Ведь чем больше подобных оборотов и слов она внесет в свои зачетные работы на любую историко-литературную тему, тем больше одобрений получит она от тех, кто руководит ее умственной жизнью. Потому что и сами руководители в той или иной степени питают пристрастие к этому псевдонаучному слогу и употребляют его даже тогда, когда он приводит к полнейшей бессмыслице. Вот, например, каким слогом пишут методисты, руководящие работой педагогов: «Мы убедились, что знания (чего?) динамики (чего?) образа (кого?) Андрея Волконского (кого?) учащихся (чего?) экспериментального класса оказались...» и т.д. Снова пять родительных падежей в самой дикой, противоестественной связи! Прочтите эту нескладицу вслух, и вы увидите, что, помимо всего, она вопиюще безграмотна, ибо слово учащихся поставлено не там и не в том падеже. Если бы я был учителем и какой-нибудь школьник десятого класса подал мне свое сочинение, написанное таким отвратительным слогом, я был бы вынужден поставить ему единицу. Между тем это пишет не ученик, это пишет ученый, и не где-нибудь, а в «Известиях Академии педагогических наук РСФСР», и цель его статьи — внушить педагогам-словесникам, как они должны учить учеников наилучшему обращению со словом. Оказывается, этому профессиональному словеснику все еще осталось неведомо правило, запрещающее такие длинные цепи родительных падежей. С творительным падежом канцелярского стиля дело обстоит еще хуже. Казалось бы, как не вспомнить те yсмешки над этим творительным, которые так часто встречаются у старых писателей. У Писемского: «Дело о влетении и разбитии стекол вороною...» У Герцена: «Дело... об изгрызении плана оного мышами...» У Чехова: «Объявить вдове Вониной, что в неприлеплении ею шестидесятикопеечной марки...» и т. д. Я не удивился бы, встретив такой оборот в каком-нибудь нескладном протоколе, но может ли словесник, учитель словесников, говоря о величайшем произведении русского слова, ежеминутно прибегать к этой форме? «Особенности изображения Л.Н. Толстым человека...» «Полное представление (!) ими портрета». В умной книге, посвященной детскому языку (языку!), то и дело встречаются такие конструкции: «Овладение ребенком родным языком». «Симптом овладения ребенком языковой действительностью». Между тем нынче не всякий управдом рискнет написать приказ: «О недопущении жильцами загрязнения лестницы кошками». А литераторы без зазрения совести пишут: «Освещение Блоком темы фараона», «показ Пушкиным», «изображение Толстым». И даже: «Овладение школьниками прочными навыками» (!!!). Как-то даже совестно видеть такое измывательство над живой русской речью в журнале, носящем название «Русский язык в школе» и специально посвященном заботам о чистоте родного языка. Казалось бы, человек, который позволил себе написать «овладение школьниками прочными навыками», уже из-за одной этой строчки лишается права поучать правильной речи других. Ведь даже пятиклассники знают, что скопление творительных неизбежно приводит к таким бестолковейшим формам: — Картина написана маслом художником. — Герой награжден орденом правительством. — Он назначен министром директором. Но это нисколько не смущает убогого автора. Он храбро озаглавил свою хромую статейку: «За дальнейший подъем грамотности учащихся», и там, нисколько не заботясь о собственной грамотности, буквально захлебывается милыми ему административными формами речи: «надо отметить», «необходимо признать», «приходится снова указывать», «приходится отметить», «особо надо остановиться», «следует особо остановиться», «необходимо указать», «необходимо добавить», «необходимо прежде всего отметить», «следует иметь в виду» и т. д. И все это зря, без надобности, ибо каждый, кто берет в руки перо, как бы заключает молчаливое соглашение с читателями, что в своих писаниях он будет «отмечать» только то, что считает необходимым «отметить». Иначе и Пушкину пришлось бы писать: Надо отметить, что в синем небе звезды блещут, Необходимо сказать, что в синем море волны хлещут, Следует особо остановиться на том, что туча по небу идет, Приходится указать, что бочка по морю плывет. Охотно допускаю, что в официальных речах такие обороты бывают уместны, да и то далеко не всегда. Но каким нужно быть рабом канцелярской эстетики, чтобы услаждать себя ими в крохотной статейке, повторяя чуть ли не в каждом абзаце, на пространстве трех с половиной страничек: «необходимо остановиться», «необходимо признать». Человек поучает других хорошему литературному стилю и не видит, что его собственный стиль анекдотически плох. Чего стоит одно это — «остановиться на», повторяемое, как узор на обоях. Теперь этот узор в большом ходу. «Остановлюсь на вопросе», «остановлюсь на успеваемости», «остановлюсь на недостатках», «остановлюсь на прогулах», «И на чем только не приходится останавливаться кое-кому из тех, кто не дорожит русским словом!» — меланхолически замечает современный лингвист Б.Н. Головин. Так же канцеляризировалось слово вопрос: «тут, — говорит тот же автор, — и «осветить вопрос», и «увязать вопрос», и «обосновать вопрос», и «поставить вопрос», и «продвинуть вопрос», и «продумать вопрос», и «поднять вопрос» (да еще «на должный уровень» и «на должную высоту»!)... Все понимают, что само по себе слово «вопрос», — продолжает ученый, — не такое уж плохое. Больше того — это слово нужное, и оно хорошо служило и служит нашей публицистике и нашей деловой речи. Но когда в обычном разговоре, в беседе, в живом выступлении вместо простого и понятного слова «рассказал» люди слышат «осветил вопрос», а вместо «предложил обменяться опытом» — «поставил вопрос об обмене опытом», «то им становится немножко грустно». Головин говорит об ораторской речи, но кто же не знает, что все эти формы проникли и в радиопередачи, и в учебники русской словесности, и даже в статьи об искусстве. Так же дороги подобным приверженцам канцелярского слога словосочетания: «с позиций», «в деле», «в части», «в силу», «при наличии», «дается», «имеется» и т. д. «Упадочнические настроения имеются у многих буржуазных поэтов». «В первоначальном наброске имелась радужная картина косьбы». «Мужик в этой поэме Некрасова дается человеком пожилым». «Фадеевым в его романе даются образы советской молодежи». «У Пушкина Онегин дается большим повесой». «С позиций писателя, проводившего линию отрицания и обличения». «В силу слабости его мировоззрения». Сила слабости! Право, это стоит «линии отсутствия». Вы только вчитайтесь внимательнее в эти фантастические строки: «Журнал предполагает расширить свою тематику за счет более полного освещения вопросов советского государственного строительства» — такое объявление напечатал в 1960 году один сугубо серьезный ученый журнал. Для всякого, кто понимает по-русски, это значит, что журнал вознамерился наотрез отказаться от полного освещения одного из наиболее насущных вопросов нашей общественной жизни. Ведь если первое дается за счет чего-то второго, это значит, что второе либо сокращено, либо вовсе отсутствует. Между тем ученый журнал и не думал хвалиться перед своими подписчиками, что он сузит, сократит или даже вовсе выбросит одну из самых животрепещущих тем современности! Он, очевидно, хотел выразить прямо противоположную мысль. Но его подвело, как и многих других, слепое пристрастие к канцелярскому слогу. «Линия отсутствия», «фронт недопонимания», «полоса застоя», «показ Пушкиным», «показ Достоевским», «поскольку», «задание», «за счет» и пр. Мудрено ли, что, когда студентка кончает свой вуз и выходит на литературное поприще, у нее до того притупляется слух к языку, что она начинает создавать вот такие шедевры чиновничьей речи: «Развивая свое творческое задание(?), Некрасов в отличие (?) от Бартенева дает (?) великого поэта (так и сказано: «дает великого поэта». — К.Ч.) и здесь, в окружении сказочного ночного пейзажа, работающим (так и сказано: «дает поэта работающим». — К.Ч.) и сосредоточенно думающим, имеющим сложную волнующую жизнь (так и сказано: «имеющим жизнь». — К.Ч.), как-то соотносящуюся с жизнью народа — не случайно так выпукло и рельефно, сразу же за раскрытием только что названной особенности образа Пушкина, воспроизводится Некрасовым татарская легенда о трогательной дружбе русского поэта со свободной певческой (?!?) птичкой-соловьем». Прочтите эту околесицу вслух (непременно вслух!), и вы увидите, что я недаром кричу караул: если о гениальном поэте, мастере русского слова, у нас позволяют себе писать и печатать такой густопсовый сумбур — именно потому, что он весь испещрен псевдонаучными (а на самом деле канцелярскими) фразами, значит нам и вправду необходимо спасаться от этой словесной гангрены. Мало найдется охотников продираться через густой и колючий бурьян мертвых, затасканных фраз, словно списанных из какой-нибудь чиновничьей ведомости. Люди пишут о величайших художниках, о красоте и силе их поэтической речи и даже не догадаются предъявить к своей собственной речи хоть какие-нибудь, хоть самые минимальные требования. Как может человек услышать речь поэта, если он не слышит даже своей собственной речи и выкамаривает вот такие периоды: «Совершенно несомненно, что и с точки зрения реакционной периодики, и с точки зрения титулованных охранителей, и с точки зрения передового читателя 40-х годов, словом, и с точки зрения врагов, и с точки зрения друзей...» и т. д. и т. д. Подобно тому как моя вагонная собеседница, называя рощи и перелески «зеленым массивом», воображает, будто речь ее стала «культурнее», так и многие авторы, отдавая предпочтение всем этим «по линии отсутствия», «за счет внесения», «наличие реалистических черт», «творческое задание», «показ», «на фронте недопонимания», «с точки зрения» (повторенное пять раз), считают такие канцеляризмы неотъемлемой принадлежностью ученого слога. И кто из нас не знает редакторов, которым всякие канцеляризмы эстетически милы. В предисловии к одной своей книге я позволил себе сказать: «Эта книга...» Редактор зачеркнул и написал: «Настоящая книга...» И когда я возразил против этой поправки, он сию же минуту предложил мне другую: «Данная книга...» И мне вспомнилось в тысячный раз гневное восклицание Чехова: «Какая гадость чиновничий язык. «Исходя из положения», «с одной стороны...», «с другой стороны», и все это без всякой надобности. «Тем не менее», «по мере того» чиновники сочинили. Я читаю и отплевываюсь... Неясно, холодно и неизящно: пишет, сукин сын, точно холодный в гробу лежит». Замечание Чехова относится исключительно к казенным бумагам, но кто же может объяснить, почему авторы, которые пишут о литературных явлениях старого и нового времени, обнаоуживают такое пристрастие к этому «неясному, холодному и неизящному» стилю, связывающему их по рукам и ногам? Ведь только эмоциональной, увлекательной, взволнованной речью могли бы они передать — особенно школьникам — то светлое чувство любви и признательности, какое они питали всю жизнь к благодатной поэзии Пушкина. Потому что дети до конца своих дней возненавидят творения Пушкина и его самого, если вы вздумаете беседовать с ними на таком канцелярском языке, каким пишутся казенные бумаги. «Показ Пушкиным поимки рыбаком золотой рыбки, обещавшей при условии (!) ее отпуска в море значительный (!) откуп, не использованный вначале стариком, имеет важное значение (!)... Повторная встреча (!) с рыбкой, посвященная вопросу (!) о новом корыте...» Эта убийственно злая пародия блистательного юмориста Зин. Паперного хороша уже тем, что она почти не пародия: именно таким языком протоколов и прочих официальных бумаг еще недавно принято было у нас говорить в учебниках, брошюрах, статьях, диссертациях о величайших гениях русской земли. Когда Паперный сочинял «поимку рыбаком» и «отпуск в море», ему и в голову не приходило, что для педагогов написана ученая книга, где о том же стихотворении Пушкина говорится вот такими словами: «В «Сказке о рыбаке и рыбке» А.С. Пушкин, рисуя нарастающее чувство гнева «синего моря» против «вздурившейся» старухи в форме вводных предложений...». «При второй заявке старухи...», «С ростом аппетита «проклятой бабы» растет реакция синего моря». Так и напечатано: «реакция синего моря». Чем же это лучше «показа поимки» и «вопроса о новом корыте»? V Но это еще не все. Главная беда заключается в том, что канцелярская речь по своей ядовитой природе склонна отравлять и губить самые живые слова. Как бы ни было изящно, поэтично и выразительно слово, чуть только войдет оно в состав этой речи, оно совершенно утрачивает свой первоначальный человеческий смысл и превращается в нудный шаблон. Мы только что видели: даже слово борьба. едва оно сделалось примелькавшимся словом, употребляемым буквально на каждом шагу, утратило первоначальную свою динамичность, и им стали пользоваться как дешевым шаблоном даже те, кто уклоняется от всякой борьбы. Так же канцеляризировалось слово протест — конечно, не везде, не для всех, но, во всяком случае, для множества школьников, которые уже давно заприметили, что без этого слова немыслимо ни одно из школьных сочинений. — Ничего, не впервые, изловчусь как-нибудь! — сказал мне десятиклассник, признавшийся, что совсем не читал Гончарова, о котором ему завтра предстоит написать сочинение. — Главное, чтоб было побольше протестов. Я так и напишу непременно: «Гончаров в своих романах протестовал против...» Уж я придумаю против чего. Любое слово, даже, казалось бы, самое ценное, и то рискует превратиться в истертый шаблон, не вызывающий ни малейших эмоций, если его станут применять слишком часто и притом механически. Это произошло, например, с такими словами, как яркий и ярко. Я знаю учебник по литературе для девятого класса, где говорится, что такой-то писатель дает такие-то «яркие образы», а такой-то «ярко отражает такую-то психику», а у такого-то «ярко обрисован такой-то характер» и «ярко выявлены такие-то черты», а такой-то «ярко показал», а такой-то и сам по себе есть «яркий выразитель» чего-то. Мудрено ли, что уже на пятой странице эта «яркость» начинает ощущаться как «тусклость», а на шестой окончательно гаснет, и мы остаемся во тьме, ибо кто же не почувствует, что за этим механически повторяющимся стертым клише скрывается равнодушие ленивых умов, даже не пытающихся сказать о замечательных русских писателях свое собственное, свежее, от сердца идущее слово. Боже меня сохрани восставать против слова «яркий»! Это чудесное, яркое слово. Но даже оно умирает, когда становится примелькавшимся термином под пером у равнодушных писак. Такому же омертвению подверглось у них, например, слово волнующий, ибо стало уже закоренелой привычкой повторять это слово на десятках страниц: «таков этот волнующий образ», «таков этот волнующий гимн природе», «волнующий показ его несчастий». От механического повторения и этот отличный эпитет в конце концов перестает ощущаться. Таким же омертвелым эпитетом стало, например, очень неплохое слово сочный: «сочный язык», «сочный образ», «фантастическое у Некрасова так сочно», «Погорельский сочно передавал быт и нравы...», и глядишь: через две-три страницы даже слово сочный засохло. Рецензент «Нового мира» А. Липелес, сурово осудив тот бездушный жаргон, на котором написана одна из подобных литературоведческих книг, приходит к заключению, что такие книги «убивают всякий интерес к своему предмету» Боюсь, что дело обстоит гораздо хуже. Потерять интерес — полбеды. Несчастье заключается в том, что эти книги нередко внушают читателям ненависть к тому, что они хотят восхвалять. Так как ничего, кроме злой тоски, не может вызвать литературоведческий опус, в котором из страницы в страницу мелькают такие слова: «В повести показаны...», «в этой сцене показаны», «писатель без прикрас показал», «Горький показал», «М. Шолохов показал», «Фадеев показал», и еще раз «Фадеев показал», «Автор стремится показать», «Это панорама, показывающая», «В «Брусках» ярко показан» и т. д., и т. д., и т. д. Когда же все эти показал, показал, показал примелькаются, как еловые шишки, автор для разнообразия вводит словечко раскрыл: «Фурманов блестяще раскрыл...», «Фадеев раскрыл...», «(Автор) в своих заметках раскрыл...», «Образ Бугрова... раскрыт Горьким...» Отнимите у подобного автора его показал и раскрыл, и у него ничего не останется. Требовать у него вдохновения, сердечного жара, новаторства, страсти - все равно, что требовать их у вяленой воблы. Его нищенски бедный словарь только и пригоден для регистрации всех этих раскрыл и показал, а если попадется ему под перо такое колоритное выражение, как сгусток энергии, он делает шаблон и из него: «Васса Железнова изображена как сгусток энергии». «Степан Кутузов выглядит (?) сгустком энергии». Критик Андрей Турков рассматривает эту книгу как некую забавную редкость. К сожалению, это не так. Беру сочинение десятиклассника Миши Л-на «Молодогвардейцы — типичные представители советской молодежи» и там с глубочайшею скорбью читаю: «В образе Олега Кошевого показан... Автор показал наших советских людей... Однако в первом издании была недостаточно ярко показана... Теперь в романе показана... Фадеев глубоко раскрыл... Он показал типичные черты... Фадеев с большой теплотой показывает...» и так дальше, и так дальше. Сочинение вполне удовлетворило учительницу и получило наивысшую оценку. И вот сочинение отличницы Мины Л-ской о «Поднятой целине», тоже оцененное пятеркой. «М. Шолохов отлично показал... Он показал нам, как... Писатель отлично показал нам классовую борьбу... Он показал нам столкновение лицом к лицу... М. Шолохов в особенности хорошо показал нам казаков, которые... Автор при помощи этого образа указывает, что... Книга показала нам, как, преодолевая все препятствия...» и т. д. и т. д. Показал и раскрыл, и еще показал, и еще, и еще. Да и все прочие слова — до чего они скудны! Словно исчез, позабылся весь русский язык с его великолепным богатством разнообразнейших слов, и уцелели только два-три десятка стандартных словечек и фраз, которые и комбинируются школьниками, нередко при поддержке учителя. В такой же шаблон превратилась и другая литературная формула: «сложный и противоречивый путь». Если биографу какого-нибудь большого писателя почему-либо нравятся его позднейшие вещи и не нравятся ранние, биограф непременно напишет, что этот писатель «проделал сложный и противоречивый путь». Идет ли речь о Роберте Фросте, или о Томасе Манне, или об Уолте Уитмене, или об Александре Блоке, или об Илье Эренбурге, или о Валерии Брюсове, или об Иване Шмелеве, или о Викторе Шкловском, можно предсказать, не боясь ошибки, что на первой же странице вы непременно найдете эту убогую формулу, словно фиолетовый штамп, поставленный милицией в паспорте: сложный и противоречивый путь. Повторяю: я не настолько безумен, чтобы восставать против этих словосочетаний и слов. Каждое из них вполне законно и правильно, и почему же не воспользоваться ими при случае? Но горе, если в своей массе, в своей совокупности они определяют собою стиль многих книг и статей, являются, так сказать, доминантами этого литературного стиля! Горе, если признаком научности исследований о том или ином из великих художников слова будет этот якобы научный, а на самом деле канцелярский жаргон, весь насыщенный шаблонными словами. Не отпугиваем ли мы читателей от наших книг и статей именно этим казенным жаргоном? Ведь литературоведение не только наука, но в значительной мере искусство. Главное в этом искусстве - язык, щедрый, изощренный и гибкий. И чтобы дать литературный портрет того или иного писателя, дать характеристику его творческой личности — будет ли это Герцен, Грибоедов, Крылов или Александр Твардовский — требуется богатейшая лексика, изобилующая разнообразными красками. Здесь с такими словечками, как «яркий», «волнующий», «сочный» (если даже прибавить к ним «показал» и «раскрыл»), далеко не уедешь. Не помогут тебе и такие трафаретики, как: «с исключительной силой», «с исключительной любовью», «с исключительной смелостью». Здесь стандартная фразеология особенно немощна, потому что на страницах твоей статьи или книги придется же тебе процитировать того гениального мастера, о котором ты пишешь, и контраст между его обаятельным стилем и стилем твоих штампованных, казенных сентенций покажется читателю особенно разительным. Повторяю: если бы школы и вузы поставили себе специальную цель-отвадить учащихся от нашей бессмертной и мудрой словесности, они не могли бы достичь этой цели более верными и надежными средствами. А язык наших радиопередач, раздающийся изо дня в день во всех поселках, деревнях, городах! (Молодому читателю напомним, что Корней Иванович писал о языке радиопередач 50-60-ых годов ХХ века, когда суконный язык дикторского текста контрастировал с замечательными делами современников. Судите сами, согласуется ли стиль нынешних радио и телевидения с нормой жизни большинства окружающих вас людей). Ленинградская учительница Н. Долинина — человек большой культуры, большого дарования и вкуса — с грустным недоумением пишет: «Я много думала над тем, откуда берется эта тяга к штампу, советовалась с другими учителями и в конце концов пришла к выводу: говорят и пишут унылыми, казенными словами именно те дети, которые чаще других слушают радио, смотрят телевизионные передачи... Сегодня, например, я шестой раз слышу по радио такие слова: «Трудовыми успехами встречают знаменательную дату труженики района» (области, города, фабрики, завода, колхоза). Здесь что ни слово, то штамп. Слушаешь такое, и труженики, о которых говорит диктор, начинают казаться какими-то механическими фигурами, превращаются в безликую толпу статистов. А ведь речь идет о разных - и прекрасных — людях, о разных — и прекрасных — делах!» Штамп так прочно вошел в наш язык, что мы перестаем его замечать — вот в чем самая большая беда. Случилось так, что однажды ко мне один за другим пришли три моих бывших однокурсника — теперь все они журналисты — и каждый попросил напечатать на машинке его небольшую статью. Они писали не об одном и том же: один — о моряках, другой — о практике студентов, третий — о рыбачьей артели. Но все три статьи начинались одинаково: «Сурово плещут свинцовые волны Балтийского моря...» Казалось бы, что здесь плохого? Все на месте, никаких нарушений грамматики, даже «художественно». Но ведь этими словами начинались уже десять, двадцать, сорок статей, так или иначе связанных с морем! Если профессиональный журналист не замечает, что он пишет штампами, то чего можно требовать от стенгазет? И вот оказывается, что в школе, в поликлинике, на фабрике, в универмаге висят стенгазеты с совершенно одинаковыми статьями, написанными «как полагается», то есть штампами. Каждый, кому приходилось читать те сотни читательских писем, которые ежедневно приходят в редакции газет и журналов, знает, как трудно бывает добраться до смысла многих писем, понять, что хотел сказать автор, — таким чудовищным канцелярским языком пишут люди. А ведь говорят они иначе! Но когда принимаются писать в газету, да еще о чем-то очень важном в их жизни, то стараются приблизить свой язык к тому, какой они привыкли видеть на страницах печатного органа». Статья написана умной и наблюдательной женщиной, чуткой к красоте родного слова, и когда читаешь статью, хочется обратиться к педагогам, писателям, школьникам и даже надгробным ораторам с самой настойчивой, пламенной просьбой: — Пожалуйста, говорите по-своему, своим языком. Избегайте трафаретов, как заразы. Ибо словесный трафарет есть убийство души, он превращает человека в машину, заменяет его мозги — кибернетикой. А если у школьников из-за канцелярской фразеологии, все еще процветающей во многих классах, мозги уже слишком засорены всевозможными «линиями показа», «яркими раскрытиями образов», научите их преодолеть этот вздор, замутивший их мысли и чувства. Правда, это дело нелегкое, и надеяться на быстрый успех невозможно. Розжиг костров, выгул собак, отлов рыбы и отстрел дичи, выпас и выгон скота, а также выполз змей, выпорос свиней, выжереб коней и выкобыл лошадей, вымет икры, вылуп птиц из яиц, выкукол бабочек и выхухол выхухолей, выкур курей и выпрыг кенгурей, обгад ромашек, обдир ягод, выруб леса и вылом веток, выслеж зайца, мыслишь верно, выпуг тетерева, выдох вдоха, вынос тела, вы нас за нос — мы вас по уху, выхлоп газов, выкидыш мусора, выводок гусей, выродок людей, выплав стали, выплыв сели, выпендр фраеров, выстрел Аврор, выклянч денег, вымуштр солдат, вытрус половиков, выпал из окна, выпор детей, выдрем в гамаках, вытрем губ и выпуч глаз, вычих насморка, вытреп и разбрех государственных тайн, выкус накоси и накось выкуси, окот, отел и атас, а главное, загляд и залаз в дупла с выкуром оттуда пчел и распробом меда ЗАПРЕЩЕН И ПРЕКРАЩЕН в связи с отказом их от высоса нектара после выщипа цветов и выдерга травы, а также в связи с полным вымором. Поэт Серебряного века, знаток русского языка Валерий Брюсов писал: Мой верный друг! Мой враг коварный! Мой царь! Мой раб! Родной язык! Споры о языке, дискуссии о порче и обеднении нашей речи возникали всегда, но сейчас они протекают, как когда-то замечал Корней Чуковский, «в обстановке раскалённых страстей». В предыдущих статьях мы отмечали, что не стремимся установить мелочную опеку над языком газетных публикаций, не ставим своей целью и удивить читателя, приводя многочисленные примеры уродливых словечек и безграмотных оборотов в газетных материалах, в публичных выступлениях по телевидению. Наша цель более узкая - привлечь внимание пишущих и говорящих к тому, как часто мы бездумно и порой безоглядно засоряем наш живой литературный язык. Именно привлечь внимание, ибо без этого вряд ли можно говорить о проблемах совершенствования культуры письменной и устной речи. И на этот раз мы хотим остановиться на засорении нашей речи нагромождением одних и тех же падежных форм, слов, часто лексически не сочетающихся между собой, различных речевых штампов, что нередко приводит к появлению особого, по словам К. Чуковского, «департаментского, стандартного жаргона», за которым следует страшная болезнь языка — «канцелярит». Канцеляризмы, как правило, лишают речь эмоциональности, живости, «убивают» индивидуальность пишущего или говорящего, вот почему так трудно бывает представить себе, что за человек тот или иной журналист, каковы его пристрастия, интересы. Иногда создаётся впечатление, что все материалы написаны каким-то одним абстрактным журналистом: из статьи в статью кочуют одни и те же языковые обороты, слова-паразиты и слова-сорняки, речевые штампы. А это, в свою очередь, лишает публикации главного - их действенности, популярности у читателя. На наш взгляд, в этом кроется разгадка того, что за последние годы падает тираж некогда популярных газет, да и очередей у газетных киосков теперь уже не встретишь. Обратимся к конкретным примерам. Среди канцеляризмов особой «популярностью» у журналистов почему-то пользуются отглагольные существительные. Обычно это существительные, образованные с помощью суффиксов -ени-, -ани-, есть среди них и бессуфиксальные (пошив, угон). Явно канцелярский оттенок придают существительным и приставки не-, недо-. Так, в газете «Московский комсомолец» (31.01.08) в статье «Спокойствие, только спокойствие» читаем: «А ведь именно зимой водителя поджидают такие «подарки», как отсыревание высоковольтных проводов, окисление электрических контактов, сгорание предохранителей». Как говорится, комментарии излишни! Отглагольные существительные не имеют категорий вида, времён, наклонений, залога и лица. Это, безусловно, ограничивает их выразительные возможности по сравнению с глаголами, от которых они образованы. Мысль, заложенная в этом предложении, стала бы более точной, выразительной, если бы автор воспользовался глаголами («А ведь именно зимой водитель должен помнить о том, что высоковольтные провода отсыревают, электрические контакты окисляются, а предохранители часто сгорают»). Другой пример. Журналистка Е. Владимирова в статье «Водка преодолела алкогольный кризис» («Труд», 24.01.08) пишет: «Существенный рост производства отечественного вина руководитель Центра исследования федерального и региональных рынков алкоголя Вадим Дробиз объяснил, главным образом, тем, что Роспотребнадзор в 2006 году ввёл запрет на ввоз в Россию молдавских и грузинских вин». Уверен, что мысль ничуть бы не пострадала, если бы автор написал: «...Роспотребнадзор в 2006 году запретил ввозить в Россию молдавские и грузинские вина». Иногда кажется, что отглагольные существительные обладают какой-то магией: так их любят журналисты! В статье «Бог шаурму метит» (Е. Бабаян, «МК», 24.01.08) находим: «Как рассказали «МК» в Департаменте потребительского рынка и услуг, официального запрета на торговлю шаурмой не было». В этом же номере «МК» в статье «Здравый смысл победил регламент» журналист К. Новиков цитирует высказывание Зураба Церетели: «Через Общественную палату искусство имеет серьёзное влияние на развитие общества. И к дальнейшему развитию надо шагать прежде всего через искусство». Увлечение отглагольными существительными часто является причиной появления одной из самых распространённых ошибок — нанизывания в одном предложении нескольких падежных форм («имеет влияние на развитие общества»). Приведём ещё ряд примеров. Перед нами газета «Мир новостей» от 24.01.08, статья научного обозревателя Г. Романова «Прорыв к долголетию». Читаем: «Ведь для сохранения и приумножения населения страны и чтобы дать каждому из нас надежду на долгую жизнь, лучшего способа, чем профилактика, медицина пока не придумала». Другая популярная газета — «Комсомольская правда» (31.01.08), статья «Россию вновь разделяют на 10 суперрегионов». Корреспондент И. Соболев цитирует высказывание министра регионального развития: «Окончательное решение по разделению страны на макрорегионы пока не принято». В газете «МК» (26.01.08) журналист С. Бычков в статье «Мытарства прихожанки» приводит выписку из милицейского протокола: «В ходе проведённой проверки объективно доказать факт избиения и угроз в адрес Надежды со стороны Борисова И.И. в настоящий момент не представляется возможным в связи с тем, что в момент конфликта Надежда и Борисов И.И. находились в кабинете без присутствия лиц и не проведено предварительное судебно-медицинское исследование на предмет установления степени тяжести причинённых телесных повреждений». Любопытен и такой пример («Комсомольская правда», 26.02.08, статья Е. Кривякиной «Медведев осудил независимость Косово»): «Но прежде всего Медведев прилетел в Белград, чтобы выразить поддержку России в связи с ситуацией в Косово». С влиянием «департаментского» жаргона мы связываем и появление речевых штампов. Это понятие довольно широкое в стилистике. Мы будем относить к нему лишь стереотипные выражения, имеющие канцелярскую окраску, а также употребление в речи так называемых отымённых предлогов (по линии, за счёт, в силу, в целях, в плане и другие). Проиллюстрируем сказанное конкретными примерами. Итак, перед нами газета «Труд» (09.02.08). В статье «Ответственное теплоснабжение» журналист О. Фёдоров пишет: «Потребителям выработанное тепло доставляется в виде кипятка и пара...» Та же газета от 29.02.08. Статья С. Кузнецова «Не углем единым»: «...всё, что делается, должно иметь в первую очередь социальную направленность». Автор другой статьи «Вид на столицу опасен для здоровья» Т. Солнцева пишет: «Страдают от агрессивной архитектуры в первую очередь люди со слабым зрением и школьники». Когда работаешь с газетным материалом, то порой возникает ощущение, что журналисты не очень-то озабочены чистотой языка в своих статьях, порой, видимо, не читают и того, что пишет их коллега в заметках на той же самой газетной полосе. Иначе чем можно объяснить появление одной и той же ошибки в третьей статье (А. Петров, «В Самаре сосульки убили 5 человек»): «В самарском департаменте городского хозяйства и экологии, который следователи навестили в первую очередь, ситуацию категорически не комментируют». А вот ещё характерный пример («Труд», 09.02.08, статья В. Прокофьева «Газ де Франс: энергосбережением по парниковому эффекту»): «К тому же не будем забывать, что и по другим экологическим аспектам он (газ) предпочтительнее. К примеру, в плане загрязнения окружающей среды»; «Государство также играет важную роль, стимулируя и вовлекая энергетиков, к примеру, в энергосберегающие проекты». Аналогичных случаев можно привести множество, ограничимся ещё одним: «Возле арестованного дорогущего кроссовера <...> бестолково ходила дама в шубе и придирчиво осматривала машину на предмет повреждений» («Мир новостей», 26.02.08, статья А. Полунина «Ассенизаторы дорог вляпались»). Отметим, что часто речевыми штампами становятся «модные» слова и выражения, довольно широко встречающиеся в последнее время в устной и письменной речи. Приведём несколько примеров: «...однако расходы кандидата в итоге составили 5 млн, что косвенно подтверждает версию о большом количестве брака» («Труд», 29.02.08, статья Г. Петрова «Касьянов сдался без боя»); «...очень большому количеству людей просто нечего копить», «В то же время всё большее количество россиян убеждены, что страна развивается в правильном направлении» («Комсомольская правда», 06.02.08, статья А. Овчинникова «Две трети россиян не имеют сбережений»). Разговор с читателем о наиболее распространённых ошибках в газетных публикациях нам хочется закончить указанием на некоторые другие типы ошибок, к которым мы относим трафаретные выражения (по А.Н. Гвоздёву, это выражения, которые «не создаются говорящим, а используются в готовом виде»), парные слова или слова-спутники. Читаем маленькую статью И. Лодыжиной «Не вешать нос помогают частушки» («Труд», 15.02.08) и сталкиваемся сразу с несколькими трафаретными выражениями: сохранить исторические корни, подрастающее поколение, юные дарования, чувство гордости за родной край, искренняя вера в его неповторимость. Парные слова (слова-спутники) очень близки к трафаретным выражениям: поддержка на выборах - всенародная, мероприятие — проведённое, успех — достигнутый и т. д. И здесь нет нужды ссылаться на конкретные газетные публикации: подобные примеры можно встретить в любой статье. Набор речевых штампов, конечно, постоянно меняется, поэтому вряд ли удастся описать все случаи их употребления. Важно понять суть этого явления и по возможности препятствовать их проникновению в живую литературную речь. Источник: http://www.lych.ru/online/0ainmenu-65/32--s32008/98--l-- КанцеляритКанцелярит — недуг распространенный, он проникает всюду. Переводчица Нора Галь сравнивает его с раковой опухолью, которая разрастается до невиданных размеров. Многие, даже написав одно-единственное предложение, умудряются встроить туда какой-нибудь штамп, казенный оборот. Как будто люди разучились выражать свои мысли просто и понятно, на живом языке. Примеров канцелярита бесконечное множество — от уже вполне привычных он испытывал чувство радости вместо он радовался передвижение в условиях города вместо передвижение по городу большое количество денег вместо много денег производим сравнение вместо сравниваем осуществляют кредитование вместо кредитуют в процессе вязания я отдыхаю вместо когда я вяжу, я отдыхаю... ...до настоящих словесных монстров: в данное время ведется активная работа под чутким руководством… мы ведем борьбу за повышение чистоты улиц в связи с невозможностью выполнения своих обязательств поставщиком… процесс создания отлаженного механизма урегулирования споров организация работы по производству продуктов питания Термин «канцелярит» ввел Корней Чуковский. Он определил его как стиль языка чиновников и юристов. Главная задача бюрократов — создать видимость бурной деятельности, отсюда и эти громкие, многословные выражения, за которыми на деле ничего не стоит. Они лишь напускают туману, чтобы никто не догадался, что конкретно скрывается за этими словами, а часто скрывается нехорошее, то, что идет во вред обществу. Для бюрократов не существует живых людей, они мыслят абстрактно, что и отражается в их речи. Только канцелярит давно вышел за пределы чиновничьей среды и проник во все сферы. Очень часто на сайтах компаний встречается насыщенный казенными выражениями текст. По мнению писавших, вероятно, это должно производить впечатление солидности, надежности, мол, не веники вяжем, а серьезной деятельностью занимаемся. А на деле читатель увязает в тяжелых конструкциях и не может осилить даже короткий текст. Особенно удручают казенные выражения в разговорной речи. Людям, которые их употребляют, вероятно, кажется, что это звучит солидно, характеризует их как серьезных, образованных людей. Например, молодой человек на вопрос девушки «Чем ты занимаешься?» отвечает: «В данное время я работаю менеджером» или еще лучше: «В данный момент…» вместо того, чтобы сказать «сейчас» или вовсе без обстоятельства времени. Вероятно, он считает, что таким образом произведет неизгладимое впечатление на девушку, покажется ей умным, деловым, что такая манера выражаться придает ему шарм. Фактически слово «данный» в значении «этот» употребляется только в официальных бумагах или в научных произведениях, ни в массовом журнале или газете, ни тем более в разговоре ему не место (о художественной литературе и говорить нечего). Так же нелепо звучит в беседе выражение «в настоящее время». Или, например, учительница русской литературы (!) говорит: «Ценю в человеке присутствие чувства юмора». Неужели, если бы она сказала «ценю в человеке чувство юмора», кто-то не понял бы, что она ценит именно присутствие чувства юмора, а не его отсутствие? Слово «присутствие» не несет никакой смысловой нагрузки, а то, что его употребляют по отношению к чувству, или в нашем случае скорее к черте характера, и вовсе странно: это все равно что сказать «присутствие любви» или «присутствие доброты». Очень часто в речи людей встречаются эти «присутствие» или «отсутствие», «наличие» («наличие свободного времени», например). Сплошь и рядом сегодня употребляется слово «активно»: «активно работает», «активно используется», «активно общаются», «активно сотрудничает», «активно занимается чем-то», «активно борется». Как будто можно работать и заниматься чем-то пассивно. Можно сказать «активно отдыхает», потому что бывает и пассивный отдых, но нельзя применять слово «активно» по отношению к глаголу, который сам по себе означает активное действие. Во многих случаях вполне можно обойтись и без определения: почему непременно «Она активно занимается йогой», когда можно просто сказать «Она занимается йогой»? Если все же нужно подчеркнуть интенсивность действия, можно выразиться и так: «широко используется», «усердно работает», «много общаются», «рьяно борется». Но вместо множества разнообразных синонимов у нас единственный вариант на все случаи жизни — «активно». Вот так и обедняется язык. Когда вам приходится что-то писать, память услужливо предлагает вам готовое клише — «активно занимается». И не нужно прилагать усилия, подыскивать подходящее слово… Возможно, это «активно» отображает современные реалии: у нас можно так работать, что как бы и не работать, вроде заниматься, а вроде и нет. Поэтому возникла необходимость подчеркнуть, что активно работает, то есть работает-таки человек. Сколько раз, читая текст, мы натыкаемся на всякие «следует отметить», «необходимо подчеркнуть», «отдельно стоит сказать». Прежде чем сказать что-то по существу, человек непременно должен нагородить кучу бессмысленных слов. Почему бы сразу не отметить то, что он хотел отметить? Каковы признаки канцелярита?1) Замена глагола отглагольным существительным, причастием, деепричастием. Вот пример с отглагольным существительным: «В пятницу вечером за пивом с друзьями говорите об алгоритмах увеличения объемов продаж?» Звучит тяжело, а ведь можно сказать так: «В пятницу вечером за пивом с друзьями говорите о том, как увеличить объемы продаж?» Глагол — это действие, динамика, сама жизнь. Отглагольное существительное неподвижное, застывшее, омертвевшее — соответственно и ваш текст будет сухим и унылым, утомительным для читателя. Оживить его помогут глаголы. 2) Обилие причастий и деепричастий (дышащий, восхищающийся, обернувшись и улыбнувшись) делают текст неблагозвучным. Употребление сразу нескольких причастий и деепричастий в одном предложении создает сплошное шипение. Деепричастия почти не употребляются в разговорной речи, и на письме с ними стоит быть осторожными: они утяжеляют текст, делают его громоздким, запутанным. 3) Нагромождение существительных в косвенных падежах, в частности цепочка существительных в родительном падеже. Вот и в нашем примере — «алгоритмах увеличения объемов продаж» — три существительных в родительном падеже. А бывает и гораздо больше! Такие конструкции усложняют чтение. Предложение нужно перестроить, в нашем случае для этого достаточно опять-таки употребить глагол. Еще пример: «сокращение персонала объясняется повышением эффективности за счет сокращения расходов и реорганизацией управления рисками». Судите сами, легко ли читается такое предложение. А ведь его смысл можно передать и так: «сокращение персонала объясняется стремлением повысить эффективность за счет снижения расходов и реорганизовать управление рисками». Употребление двух глаголов вместо отглагольных существительных («увеличить» вместо «увеличения» и «реорганизовать» вместо «реорганизацией») делают предложение простым и понятным. 4) Употребление пассивных оборотов вместо активных. Например: «Мы видим понимание компанией проблем» вместо «Мы видим, что компания понимает проблемы». Пассивный оборот более книжный и воспринимается сложнее, чем активный. Активный — живой и естественный, и заменять его пассивным без веских причин нельзя. 5) Неоправданное употребление иностранных слов вместо русских, сложных вместо простых и понятных. Например, все чаще слышишь от образованных людей фразу «артикулировать свою позицию» вместо «выразить позицию», «объяснить позицию». 6) Тяжелый, путаный строй фразы, невразумительность. Несчетные придаточные предложения, вдвойне тяжеловесные и неестественные в разговорной речи. 7) Серость, однообразие, стертость, штамп. Убогий, скудный словарь: и автор, и герои говорят одним и тем же языком. Всегда, без всякой причины и нужды, предпочитают длинное слово – короткому, официальное или книжное – разговорному, штамп – живому образу. Короче говоря, канцеляризм – это мертвечина! Из языковых средств выбираются не лучшие, а худшие. Богатство языка заменяется ограниченным количеством готовых штампов. Вместо того чтобы отражать жизнь во всем ее многообразии, такой язык омертвляет все, чего он касается. Более подробно о канцелярите можно прочитать в книгах Корнея Чуковского «Живой как жизнь» (глава «Канцелярит») и Норы Галь «Слово живое и мертвое» (глава «Берегись канцелярита»). Нора Галь "Живое слово и мертвое" Источник: портал для журналистов «Живое слово» http://zhivoeslovo.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=85&Itemid=143 << предыдущая страница |
|
|