Сборник научных трудов / Под ред. Н. В. Ревякиной. Иваново, 2003. С. 54-65

Статья опубликована:

Возрождение: Общественно-политическая и историческая мысль, человек в гуманизме. Межвузовский сборник научных трудов / Под ред. Н. В. Ревякиной. Иваново, 2003. С. 54—65.

Самотовинский Д.В.
«Совершенная история» в представлении французского гуманиста xvi в. Луи Леруа

(По сочинению «Рассуждение о французской и всеобщей истории этого времени», 1567)

«Рассуждение» Луи Леруа – одно из многочисленных историко-методологических сочинений второй половины XVI в.^¹ Основное внимание в нем уделяется принципам написания историографического текста и вопросу о «пользе» истории, что и будет в центре нашего внимания в данном исследовании. В сочинении Леруа есть не мало размышлений и об историческом процессе как таковом, но мы сознательно коснемся этого вопроса вскользь – не более, чем этого требует рассмотрение интересующей нас проблемы^². Труд не велик по объему (около печатного листа) и его вряд ли можно поставить в один ряд с таким сочинениями, как «Метод легкого изучения истории» Жана Бодена (1566)

стр. 54
или «Десять диалогов об истории» Франческо Патрици (1562), плодами продолжительных и основательных штудий. Но все же его изучение имеет немаловажное значение для раскрытия тех путей, которыми шла ренессансная историческая мысль в XVI столетии, и в частности во Франции эпохи гражданских войн. На наш взгляд, в «Рассуждении» нашли отражение не только общие места античной и ренессансной исторической мысли, но и идеи, не ставшие в эпоху Возрождения банальными, продуманные автором и сделавшиеся его убеждениями. Леруа, несомненно, не только владел набором представлений об историописании, составлявшими интеллектуальный багаж гуманистически образованного человека, но стремился интеллектуально реагировать на менявшуюся историческую действительность, искал новые принципы ее описания, адекватные ей. Об этом в частности свидетельствует не только содержание «Рассуждения», но и некоторые обстоятельства его создания, связанные с именем Екатерины Медичи, покровительства которой искал Леруа.

Гуманист и покровитель.

Луи Леруа (Louis Le Roy, 1510–1577) родился в небогатой и незнатной семье в нормандском городке Кутанс^³. Благодаря местному епископу Филиппу де Коссу, ценившему классическую образованность и пользовавшемуся влиянием при дворе Франциска I, Леруа получил возможность несколько лет изучать греческий и латинский языки (до 1535г.) в недавно открывшемся Королевском коллеже (будущий Коллеж де Франс), а затем (до 1540г.) право в Тулузе. Жизненным призванием Леруа стала, по его словам, филология. В 1550–1560-е гг. вышли в свет его французские переводы с комментариями диалогов Платона, «Политики» Аристотеля, сочинений Демосфена, Исократа, Ксенофонта. Леруа является автором ряда сочинений по вопросам политики, веротерпимости, истории. Параллельно с творческой деятельностью Леруа был вынужден в поисках средств к существованию и, возможно, в надежде на карьеру поступить на службу при дворе в качестве домашнего секретаря, по его словам, при «нескольких канцлерах». Служба давала минимум средств к существованию. Вплоть до 1572 г., когда Леруа получил кафедру греческого языка при Королевском коллеже, он существенно зависел от богатых и влиятельных покровителей, стремясь заручиться их поддержкой (как правило, результаты этих попыток были весьма незначительны). Среди этих лиц были и такие известные деятели, как Пьеро Строцци, герцог Гиз, канцлер Мишель Лопиталь и Екатерина Медичи. Впервые, по-видимому, Леруа обратился к ней в 1560г., после смерти ее мужа короля Генриха II, в роли советчика и утешителя, посвятив ей речь «Ad illustrissimam reginam d. Caterinam… Consolatio» (Paris, 1560)^⁴. Сочинение

стр. 55
«Рассуждение о французской и всеобщей истории этого времени» также посвящено Екатерине, которая в известной мере инициировала его создание.

Текст «Рассуждения» – единственный источник, проливающий свет на обстоятельства его возникновения. Так, из зачина сочинения становится ясно, что королева-мать попросила Леруа написать историю Франции, охватывающую одиннадцать веков, т.е. начиная с V в. (времена Хлодвига) и до настоящего времени. По-видимому, Леруа должен был переработать некие уже существующие сочинения по истории Франции и хронологически продолжить их повествование своим трудом. «Мадам, – пишет Леруа, – прошло уже довольно много времени с тех пор, как вашему величеству было угодно повелеть мне пересмотреть (revoir) и продолжить Анналы Франции… Ибо дело не малое – исправить Анналы столь плохо упорядоченные, какими являются французские^⁵, и исследовать усердно дела, произошедшие за одиннадцать столетий и более в этом великом королевстве во времена мира и войны…»^⁶. Далее Леруа напоминает Екатерине, что некогда предложил ей подождать с написанием труда целиком (сославшись на отсутствие благоприятных условий и небывалую трудоемкость работы), пообещав тем временем описать лишь события, произошедшие с 1559 г. «Это поручение столь велико и столь трудоемко, – пишет гуманист, – что, появись у меня та способность, каковая, как считают, есть во мне, я бы долгое время не смог его исполнить. Но, ожидая более благоприятных обстоятельств, дабы приняться за сочинение целиком, согласно вашему повелению, которому я должен всецело повиноваться, я тем временем пообещал [Вам] изложить события, произошедшие с мира в Камбрези и кончины короля Генриха [Второго], вашего досточтимого и дорогого супруга, каковые, конечно, столь удивительны, что никогда таких не видели и о таких не слышали»^⁷. Но и этот замысел не был реализован, так как Леруа предоставил своему покровителю не историю Франции со времени образования королевства, а размышление «о французской и всеобщей истории этого времени». Первоначальный замысел, сформулированный Екатериной Медичи, постепенно трансформировался и воплотился в историко-методологическое сочинение. В этом труде на первый план (что подтверждается его названием) – в ущерб желанию

стр. 56
высокого заказчика – выходит идея рассмотрения современной французской истории в контексте «всеобщей» и идея «всеобщей истории» современности как таковой. Таким образом, Леруа существенно отошел от замысла заказчика ради выражения оригинальных и актуальных для него представлений^⁸.

Идея «всеобщей истории».

Современная история Франции, по мысли гуманиста, многочисленными нитями связана с мировой и не может быть понята вне всемирного контекста. Леруа сознавал, что Французское королевство и державы, которые ему противостоят, связаны почти со всеми значительными государствами Европы договорами и союзами. Подобным образом дело обстоит и с противоборствующими внутри страны «партиями» – гугенотами и католиками. Соответственно, любой внутренний французский или внешний конфликт с участием Франции втягивает в себя почти всю Европу. «Королевство Французское, – читаем в «Рассуждении», – расположенное в центре Запада, между Океаном и Средиземным морем, изобильное богатствами, оружием, знатными и отважными людьми, лошадьми, кораблями, – столь величественно и могущественно, что, по словам соседей, от него зависит, мир или война будут в христианском свете, и что оно не может придти в движение, не будоража остальной мир, воюем ли мы между собой или против иноземцев, [что происходит] из-за союзов, альянсов, связей и сношений, которые имеют французы или их противники между собой»^⁹.

Автор приводит и конкретные примеры, связанные с первой гражданской войной в стране (1562–1563 гг.) и с Итальянскими войнами, когда Франция столкнулась с Испанией. Посредством этих примеров Леруа показывает, что не только множество европейских государств, но даже страны Нового Света («Перу и Земли новые»^¹⁰), будучи испанскими колониями, неизбежно втягиваются в конфликт между Францией и Испанией. «Сразу после того, как началась гражданская война [во Франции], – пишет гуманист, – король Испании [Филипп II] отправил [для поддержки католиков] некоторое число испанцев и

стр. 57
итальянцев; королева Англии [Елизавета] заняла Гавр-де-Грас, помогла [гугенотам] нанять рейтаров; швейцарцы предоставляли солдат обеим сторонам; у папы Пия был большой интерес в этом раздоре. В войне, которую вели прежде короли Франции и Испании, на стороне французов были папа Павел IV, герцог Ферарры, сеньория Сьены, Пьемонт, Корсика, швейцарцы и шотландцы; на стороне испанцев – Милан, Неаполь, Сицилия, Сардиния, Майорка, Минорка, Флоренция, Генуя, Англия, Фландрия, Перу и Земли новые, откуда шли деньé на ведение войны. Германия предоставляла пехотинцев и всадников обеим [сторонам], сколько они желали. После установления здесь [в Европе] мира, испанцы собрали силы на море: первоначально против [пирата] Драгута в Триполи и в Джербе, затем против правителя Алжира в Оране и в Пеньоне»^¹¹.

Вскоре Леруа, как бы забыв о Франции, начинает приводить примеры взаимосвязи событий, прямо ее не касающихся, и переходит к теме «всеобщей истории» как таковой. Он замечает, что, если турки воюют в Европе, изменяется политическая ситуация в Азии, если они воюют со своими азиатскими соседями, – в Европе: «Когда Турок направляет свои войска на Венгрию и Австрию, ведя вместе со своими людьми крупные силы татар, он заключает мир или перемирие с Сефевидом (Sophy) [главой Персидской державы] или подстрекает против него других врагов, чтобы его отвлечь. Если, напротив, он идет на Восток, то успокаивает или прекращает свои раздоры по ту сторону [в Европе]». Леруа подчеркивает, что современные державы Европы имеют или стремятся обрести колонии в Новом Свете и в Азии. Их соперничество, соответственно, зачастую происходит в самых удаленных уголках земли. Их интересы сталкиваются с амбициями азиатских держав (например, Турции): «Король Португалии владеет торговлей с Аравией, Персией и Индиями, держит в своей власти это море, вплоть до [острова] Тапробан [Цейлон] и Китая; с ним воевали турки, осадив… Диу в королевстве Гамбай [в Индии] и разграбив недавно Ормуз у входа в Персидский залив. Кастильцы и португальцы спорят между собой из-за Молукк и стремятся воспрепятствовать французам и англичанам проникнуть во Флориду и другие земли, новооткрытые ими. Испания и Персия ладят между собой так же, как в подобных делах и другие области Востока и Запада» ^¹². Для Леруа было очевидно, что современный мир, ставший в XVI в. (после великих географических открытий) огромным, вместе с тем обрел широко простирающиеся взаимосвязи. Существует «общая связь и сопряженность Европы, Азии, Африки и Земель новых»^¹³. Это позволяет ему сделать важный вывод: «Посему дела мира, связанные и сопряженные вместе,

стр. 58
не могут быть ни хорошо поняты одни без других, ни включены в совершенную историю»^¹⁴.

Таким образом, «всеобщая история», согласно Леруа, в рамках которой все локальные исторические события рассматриваются не изолированно, а в связи с другими – наиболее адекватный современной мировой ситуации вид истории. Эта мысль имела весомое основание в исторических условиях XVI в. В этом столетии мир для европейцев неимоверно расширился. Активно начала осуществляться колониальная экспансия. Интересы европейских государств устремились далеко за пределы Европы – к Новому Свету и «Восточным Индиям», где они сталкивались между собой, а иногда и с амбициями азиатских держав. Экспансия осуществлялась не только из Европы, но и в Европу. В эту часть света еще в XV в. вторглись турки, а в следующем столетии они расширили свои европейские владения (став участниками европейской политической игры и поддерживая союз с Францией). Переплетение этих и других мировых отношений и называет Леруа «общей связью и сопряженностью» всех четырех частей света. Подобная историческая действительность диктовала новые способы ее освоения, требовала расширить пространственные рамки истории, обратить внимание на мировые политические взаимосвязи.

Первыми на новые исторические реалии отреагировали не методологи, а историки-практики. Так, знаменитый итальянский историк Паоло Джовио в своей «Historia sui temporis», написанной в 1550–1552 гг. и охватывающей события 1494–1540-е гг., выводит на арену истории не только европейские государства, но и Османскую империю, державу сефевидов, страны Северной Африки, которые взаимодействуют друг с другом. Сочинение Джовио пользовалось большой популярностью в XVI в. и было переведено в том числе и на французский язык. Возможно, Луи Леруа был знаком с ним^¹⁵. В этом случае практика историописания Джовио могла натолкнуть французского гуманиста на оригинальные рассуждения о «всеобщей истории».

Здесь необходимо сделать оговорку. В XVI столетии в исторической мысли Возрождения возник и другой вариант идеи «всеобщей истории», который разработали Ф. Патрици, Ф. Бодуэн, Ж. Боден, Т. Кампанелла. Они писали о необходимости создать историю «всех народов от начала света до наших дней» (Кампанелла)^¹⁶; «портрет человеческой расы, не только хронологически, но и географически» (Бодуэн)^¹⁷; историю всех народов, о которых сохранилась

стр. 59
память (Боден)^¹⁸. Именно такая история, на их взгляд, которая отражала бы не только течение политической жизни, но и право, обычаи, нравы, достижения науки и техники, была способна стать универсальной сокровищницей необходимого людям социального опыта. Когда Леруа создавал свое «Рассуждение о французской и всеобщей истории», Ф. Бодуэн, Ф. Патрици и Ж. Боден уже обнародовали свои взгляды (соответственно в 1560, 1562 и 1566 гг.). Но вряд ли можно говорить в данном случае об их влиянии на творчество Луи Леруа. Его «Всеобщая история» не должна была охватить существование всего человечества в различных аспектах. Она предназначалась для осмысления современной мировой политической ситуации.

«Польза» истории.

Из рассуждений гуманиста о «всеобщей истории» следует, что она была призвана осмыслить состояние современного мира^¹⁹. Авторские декларации на этот счет – менее оригинальны и напоминают чаще всего общие места историко-методологических сочинений его времени^²⁰. Прежде всего автор указывает на дидактическую функцию истории. С этой точки зрения она предстает как собрание поучительных примеров (в основном этического характера). «…Чем лучше они [историки], – читаем в «Рассуждении», – могли заслужить благодарность человеческого рода, нежели передавая потомству деяния и речи славных мужей, дабы они [деяния и речи] служили примерами тем, кто им пожелает последовать, и делали их через подражание сведущими в делах, стойкими в несчастьях, умеренными в успехах, щедрыми и великолепными в богатстве, несгибаемыми в бедности?»^²¹. Леруа также указывает на то, что история должна воспитывать в человеке хладнокровие перед лицом изменчивой фортуны^²². Выделяет автор и значение истории как хранительницы памяти о правителях и целых народах. Оберегая человеческие деяния от «мрака забвения»,

стр. 60
история обеспечивает выдающимся людям вечную славу (спутницу доблести и награду за нее), которая служит для людей важнейшим стимулом к деятельности^²³.

Однако дидактическая функция и функция сохранения непреходящей славы не исчерпывают представлений Леруа о «пользе» истории. «Что могли они [историки] сделать более прекрасного, – продолжает он, – нежели возродить память о древностях стран и городов, переселениях народов, зарождении, росте и развитии религий; описать формы государств, право, законы, обычаи, порядки, как гражданские, так и военные – чины магистратов и судей, войска, доходы, финансы, альянсы; показать, как государства обретаются, почему одни существуют дольше, чем другие, благодаря чему они расцветают или приходят в упадок, а иной раз подымаются вновь»^²⁴. В данном случае Леруа понимает задачи историографии иначе – в духе историков-эрудитов, для которых история была хранительницей «древностей» (сведений о культуре, праве, экономике, политике и т.п.), и авторов, искавших у истории ответов на вопросы политической науки. Последнее свидетельствует о том, что Леруа был осведомлен об историографическом повороте XVI в. Начиная с Никколо Макиавелли, исторические мыслители все чаще акцентировали внимание на том, что история не только воспитывает. Изучая историю, можно выработать оптимальную линию политического поведения и мудро управлять государством. Примечательно, что для многих методологов второй половины XVI в. история была лишь «разумным и украшенным рассказом о прошлом», полном назидательных примеров и моральных изречений (Антонио Виперано); «тщательным и ясным рассказом о добродетелях и порочных поступках» (Карл Сигоний)^²⁵. Для Гийома Бюде, гуманиста из предшествовавшего Леруа поколения, значение историописания исчерпывалось формулой: «exemplorum eventuumque memorabilium plena historia est»^²⁶.

Историческое сочинение, согласно Леруа, должно также включать в себя географические сюжеты. Историку надлежит «описывать моря и земли, неведомые местности и удаленные области (lieux incognus, regions loingtaines)…»^²⁷. Географические экскурсы были характерным элементом уже античных историй. Но есть вероятность, что данная фраза не просто дань традиции, а проявление интереса к миру, границы которого в XV–XVI вв.

стр. 61
значительно и стремительно раздвинулись. Не потому ли Леруа интересуют страны именно «неведомые» и «удаленные».

Примечательно также, что историк должен был регистрировать из ряда вон выходящие явления в природе: «необычайные знамения в небе и удивительные явления [в состоянии четырех] элементов, бури, землетрясения, наводнения, засухи, глады, чуму и другие заразные болезни, которые царят в некоторые эпохи и в некоторых странах»^²⁸. И, наконец, на историка возлагалась обязанность описывать «природы чужеземных животных, свойства растений, камней и металлов»^²⁹. Здесь Леруа смешивает историю социальную и «естественную» (т.е. естествознание), что было характерным для гуманистов. Лоренцо Валла, воздавая хвалу истории, утверждал, что «из истории в величайшей степени проистекает и познание естественных явлений, и познание того, как действуют [люди], [иными словами] вся наука мудрости»^³⁰. Сам Валла не занимался естественнонаучными вопросами и, высказываясь подобным образом, выражал одно из общих мест исторической мысли своего времени. Смысл этого утверждения становится ясным, если вспомнить, что деятели Возрождения интересовались сведениями о природных явлениях, содержавшимися в исторических произведениях античных авторов^³¹. Они жили в эпоху, когда круг естественнонаучных данных был узок, а их сбор и введение в научный оборот не приобрели достаточных масштабов. Жан Боден, по-видимому, первым из мыслителей Возрождения отделил «историю человеческую» от «естественной». Его мысль состояла в том, чтобы факты жизнедеятельности человека и факты природы, которые относятся к различным сферам бытия и обладают разной сущностью, запечатлевались в текстах разных видов. Одни должны писать собственно историки, другие – натурфилософы^³². Идея Бодена была усвоена Т. Кампанеллой и, несомненно, оказала влияние на Ф. Бэкона.

стр. 62
«Опыт» – средство исторического познания.

История для Луи Леруа – «правдивое» описание событий. Утверждая это, он повторяет общее место исторической мысли Возрождения, согласно которому, историк должен быть честным и писать, невзирая на лица. «Правило чрезвычайно трудное для исполнения, – замечает гуманист, – особенно при изложении дел своего времени».^³³ Ограничиваясь этическим императивом «правдивости», он не касается вопроса о достижении исторической истины, о способах и процедурах критики исторических источников, которые весьма обстоятельно рассмотрели Ф. Патрици и Ж. Боден. Проблемы верификации сведений, содержащихся в источниках, перед ним, по всей видимости, не стояло. Зато у Леруа есть другая важная идея, связанная с получением достоверного исторического знания. Он настаивает на том, что историк (имеется в виду историк, описывающий современные ему события) должен быть не только ученым и красноречивым, обладать не только интеллектом, но и «опытом» (experience), под которым понимается главным образом личная причастность к описываемым событиям в качестве участника или наблюдателя. Недаром Леруа, доказывая, что он достоин быть историком, сообщает, что прожил жизнь, «занимаясь науками и посещая длительное время мир (ayant…suivi les lettres et hanté longuement le monde, курсив мой. – С. Д.)»^³⁴. Он имел в виду, что, будучи на службе при французском королевском дворе (с 1540 г.), он, по его словам, «обрел возможность увидеть общее состояние Франции и изучить дела других королевств, княжеств и сеньорий… Я был при дворе императора и английском [дворе], иной раз я следовал за войсками и посетил самые известные местности, стремясь через зрение, слух, чтение и практическое участие добыть знание вместе с опытом, которые не совершенны друг без друга (курсив мой. – С. Д.)»^³⁵. В сочинении «О непостоянстве» Леруа рассуждает об опыте более широко. По его словам, современные ученые люди (в том числе и историки) недостаточно уделяют внимания опыту, в отличие от древних. Многие их них всю свою жизнь были во «мраке схоластики», не обладая практическим опытом («entregent», «usage», «experience des affaires»). «Поэтому, – продолжает мысль Леруа, – мы не имеем сегодня столь выдающихся мужей в философии, как Пифагор, Фалес, Платон, Аристотель, Теофраст; в красноречии, как Демосфен и Цицерон; в медицине, как Гиппократ, Гален, Авиценна; в области права, как Сервий, Сульпиций, Папиниан; в истории, как Геродот, Фукидид, Полибий, Саллюстий, Тит Ливий, Тацит… хотя есть в этих [дисциплинах] ряд людей этого века весьма превосходных»^³⁶.

стр. 63
История должна быть написана с «выдающимся красноречием».

В своем сочинении Леруа не мог обойти вопроса о стиле исторического произведения. Это объясняется традиционно высоким статусом красноречия в культуре Возрождения и представлением о его неразрывной связи со знанием. Знание, не изложенное искусно, – мертво для человека, не способно вызвать к себе интерес большинства людей и воплотиться в их действиях. История (знание «дел человеческих») – не исключение и должна быть «написана искусно…хорошим оратором» (Гийом Бюде)^³⁷. Согласно Леруа, в качестве образца стиля историк должен взять самых выдающихся историков античности. Но при этом французская история должна быть создана на национальном языке. Гуманист обещает, что, если он примется за написание истории, то изложит ее, «взяв за образец тех древних, которые стяжали наивысшую похвалу в этом роде литературы, как греки Геродот и Фукидид, латиняне Саллюстий и Тит Ливий, коих, как я считаю, в первую очередь следует избрать для подражания, беря от каждого из них наиболее выдающиеся достоинства и приспосабливая их для [описания] дел настоящего времени на родном языке так же [искусно], как они делали это на своих [языках]»^³⁸. Леруа, как и многие его соотечественники, был одержим идеей развития французского языка и большую часть своих сочинений написал по-французски^³⁹.

Однако остается не ясным, как Леруа представлял себе работу над формой произведения, что именно привлекало его в сочинениях столь разных упомянутых авторов. А. Гломп считает, что «понятие «eloquence» трактуется Леруа не столько как речь, украшенная сложными стилистическими фигурами, но скорее как ясность формы, которая обуславливает ясность всего сочинения и вместо голой последовательности фактов преподносит события в единой связи, четко разделенные по их значению»^⁴⁰. Исследователь не приводит аргументов в пользу своей точки зрения. Приблизиться к решению этой проблемы можно, проанализировав терминологию, используемую автором. Как было уже сказано, Леруа для написания французской истории должен был взять за основу уже существующие на эту тему произведения, которые он называет

стр. 64
«les Annales de France». Характеризуя эти сочинения, Леруа употребляет лишь одно определение (негативного характера), называя их «Annales tant mal digerees» – «Анналы, столь плохо упорядоченные»^⁴¹(которые необходимо «исправить» – «redresser”)^⁴². Таким образом, точка зрения А. Гломпа находит подтверждение. Впрочем, анализ других работ Леруа показывает, что его представление о должном стиле исторического произведения было сложным и включало в себя и принцип чисто эстетический. В сочинении «О непостоянстве» Леруа отмечает вклад греческих историков в развитие историографии, из которых самыми выдающимися были Геродот и Фукидид (с ними могут сравниться лишь Тит Ливий и Саллюстий). «Для всех народов, – пишет гуманист, – естественно собирать свои древности и хранить память о делах общественных, по причине чего истории встречаются повсеместно. Но если другие [народы] довольствовались голыми анналами, безыскусно описывая времена, людей, места, дела, – греки присовокупили к этому украшения элоквенции…»^⁴³.

* * *
Образ «совершенной истории», нарисованный Луи Леруа, включал в себя немало традиционных для исторической мысли Возрождения черт. История должна быть сокровищницей примеров добродетельной жизни, хранительницей славы выдающихся людей и памяти о социальном опыте человечества, наставницей в делах политики и даже вместилищем географических и естественнонаучных сведений. Историк должен заботиться о ясности и красоте стиля, беря за образец великих историков античности, но используя при этом национальный язык, развивая его.

Вместе с тем Леруа выдвигает ряд идей, которые нельзя назвать тривиальными для его эпохи. Интересна мысль Леруа о роли «опыта», непосредственного наблюдения при написании истории современной эпохи. Но прежде всего заслуживает внимание идея, согласно которой, в XVI столетии (когда orbis terrarum для европейцев значительно расширился и обрел бесчисленные взаимосвязи) только «всеобщая история», охватывающая весь современный мир, может претендовать на звание «совершенной». Многие современные локальные исторические события и явления могут быть адекватно поняты только в связи с другими, т.е. в рамках «всеобщей истории». Луи Леруа, по-видимому, первым попытался теоретически осмыслить необходимость нового вида исторического произведения, к чему его, возможно, подтолкнул опыт некоторых историков-практиков XVI в.

стр. 65

1 Сочинение впервые вышло в 1567 г. в Париже и пользовалось в последней трети XVI столетия большой популярностью. Оно переиздавалось в 1568 (2 издания), 1570, 1571, 1579 и в 1588 гг. Поскольку не существует современной научной публикации текста, мы пользовались следующим изданием: Le Roy L. Consideration sur l’histoire françoise et universelle de ce temps, dont les merveilles sont succinctement recitées. Paris, 1588. При цитировании сочинения на французском языке мы раскрывали сокращения, сохраняя в остальном присущую оригиналу систему письма (это касается и надстрочных знаков).

2 В зарубежной науке это сочинение изучалось главным образом именно в связи с вопросом об интерпретации Л. Леруа исторического процесса. См: Gunderscheimer W.L. The Life and Works of Louis Le Roy. Geneva, 1967. P. 73–75; Dubois C.-G. La conception de l’histoire en France au XVI-e siècle (1560—1610). Paris, 1977. P. 79–83.

О принципах историописания в “Рассуждении” см: Glomp A. Studien zum Weltbild Louis Le Roys. Marburg, 1966. S. 84–89. Дональд Келли дает оценку некоторых взглядов Л. Леруа на написание истории, основываясь на другом труде – «О непостоянстве или разнообразии вещей во вселенной» (De la vicissitude ou variété des choses en l'univers), впервые вышедшем в 1575 г. (Kelley D. Foundation of Modern Historical Scholarship: Language, Law and History in French Renaissance. New York, 1970. P. 81–82). Сочинение «О непостоянстве», которое современные исследователи определяют как уникальную для своего времени «философскую историю» (Gundersheimer W. L. Op. cit. P. 102), дает крайне неполную информацию о взглядах Леруа на написание «повествовательной» истории и может служить лишь вспомогательным источником по данной проблеме.

В отечественной историографии имеется лишь одно исследование, в котором рассматривается это сочинение (в связи с историей политической мысли): Эльфонд И.Я. Политические воззрения французского гуманиста Л. Леруа // Проблемы истории, идеологии и культуры. Саратов, 1992. С. 39–56.

3 Сохранилось не так много сведений о жизни Леруа. Наиболее обстоятельными биографиями гуманиста на сегодняшний день являются очерки В. Гундершеймера и А. Гломпа, на которые мы опираемся (Gundersheimer W. L. Op. cit. Ch. II; Glomp A. Op. cit. S. 4–13).

4 Gundersheimer W.L. Op. cit. P. 19.

5 У любого народа и государства есть свои «Анналы и Истории», замечает Леруа в сочинении «О непостоянстве» (Le Roy L. De la vicissitude ou variété des choses en l'univers. Paris, 1989. P. 435). Термин «Анналы» (les Annales) Леруа использует, согласно традиции, идущей из Древнего Рима, в значении исторических произведений, повествующих о прошлом (противоположных «историям», как рассказам о современности) (о терминах Historiae и Annales в Древнем Риме см., например: Тронский И. М. Корнелий Тацит // Анналы. Малые исторические произведения. История. М., 2000. С. 784). Среди гуманистов подобная трактовка данных терминов встречается уже у Гуарино Веронского (Гуарино да Верона. О способе писания истории / Пер. М.И. Шеременды // Традиции образования и воспитания в Европе XI–XVII веков. Иваново, 1995. С. 183).

6 Le Roy L. Consideration… P. 3—4.

7 Ibid. Леруа имеет в виду вовлечение Франции в гражданские войны.

8 Идея «всеобщей истории», как ни странно, не была замечена исследователями (В.Л. Гундершеймером, К.-Г. Дюбуа, А. Гломпом; см. сноску № 2), сосредоточившими свое внимание на представлениях Леруа о факторах исторического процесса.

9 Ibid. P. 13: Le Royame de France situé au milieu d’Occident, entre l’Ocean et la mer mediterranee, plein de richesses, armes, hommes nobles et vaillants, chevaux, navires, est de telle grandeur et puissanc, que les voisins disent en dependre la paix ou la guerre de la Chrestienté: et qu’il ne se peut remuer sans esmouvoir le reste du monde, soit que guerroyons entre nous, ou contre les estrangers, à causa des confederations, alliances, intelligences et correspondances qu’ont les Francois, ou leurs adversaires, avecques eulx.

10 Ibid. P. 15. Термин «Земли новые» (Terres neufves), несомненно, означает у Леруа Новый Свет. Это подтверждается тем, что автор ставит его в один ряд с названиями трех частей света: «Европа, Азия, Африка и Земли новые».

11 Ibid. P. 13–14.

12 Ibid. P. 14–15.

13 Ibid. P. 15:…liayson et correspondance generale de l’Europe, Asie, Afrique, et des Terres neufves.

14 Ibid.: En telle maniere les affaires du monde liez et correspondans ensemble, ne peuvent estre bien entendus les uns sans autres, ny comprins en histoire parfaicte.

15 Леруа упоминает имя Паоло Джовио в ряду других ренессансных историков в своем более позднем сочинении «О непостоянстве». См.: Leroy L. De la vicissitude... P. 371.

16 Цит. по кн.: Вайнштейн О. Л. Указ. соч. С. 312

17 Цит. по кн.: Барг М.А. Эпохи и идеи: Становление историзма. М., 1987. С. 287

18 Ж. Боден вкладывает в понятие «всеобщей истории» также и такие смыслы: история нескольких великих государств, история всех наиболее выдающихся государств. См.: Huppert G. The Idea of Perfect History: Historical Erudition and Historical Philosophy in Renaissance France. Urbana, 1970. P. 100.

19 Исследователь А. Гломп, на наш взгляд, сужает спектр представлений французского гуманиста о значении истории. Он выделил следующие функции: история – хранительница славы, наставница добродетели, «вспомогательная наука политической практики» (Glomp A. Op. cit. S. 86–87).

Дональд Келли, основываясь лишь на сочинении «О непостоянстве», характеризует воззрения Леруа на назначение истории как «наивно-утилитарные», сводя их лишь к концепции истории как хранительницы поучительных примеров (Kelley D. Op. cit. P. 81).

20 Согласно М.А. Баргу, наиболее распространенными взглядами на назначение истории среди гуманистов XVI в. были следующие: история мыслилась как мать всех добродетелей, как наставница в искусстве политики, как источник эстетического удовольствия и как хранительница памяти о славных и позорных деяниях людей, которая воздает каждому по заслугам (см.: Барг М. А. Указ. соч. С. 279–280).

21 Le Roy L. Consideration… P. 25–26.

22 Ibid. P. 26.

23 Ibid. P. 28

24 Ibid. P. 26: Que pourroient ils faire plus utile ou plus beau, que rememorer les antiquitez des pays et des villes, transmigrations des nations, commencemens, progrez et acroissemens des religions, exposer les formes des republiques, droicts, loix, coustumes, disciplines, tant civiles que militares, ordres des magistrats, et jugemens, forces, revenus, finances, ligues: monstrer comment les estats sont acquis, pourquoy durent les uns que les autres, par quels moyens ils fleurissent ou decheent, et aucunefois se relevent.

25 Вайнштейн О. Л. Указ. соч. С. 309.

26 Цит. по кн.: Kelley D. Op cit. P. 65. Ср.: Врубель А. Этико-педагогические взгляды Гийома Бюде (Трактат “О воспитании государя”) // Возрождение: культура, образование, общественная мысль. Иваново, 1985. С. 95.

27 Le Roy L. Consideration… P. 26.

28 Ibid.: …les signes extraordinaires au ciel et prodiges és elemens, tempestes, trenblemens, inondations, seicheresses, famines, pestilences, et autres maladies contagieuses qui regnent en certaines saisons et contrees.

29 Ibid.

30 Laurentii Valle Gesta Ferdinandi Regis Aragonum. Padova, 1973. P. 6: ...ex historia fluxit plurima rerum naturalium cognitio… plurima morum, plurima omnis sapientie doctrina.

31 Выдающийся натурфилософ Возрождения Пьетро Помпонацци использовал сведения о естественных явлениях из исторической литературы. «Многие истории греков и римлян повествуют об удивительных явлениях (природы. – С.Д.)», – пишет он, подразумевая в частности Светония и Плутарха (Помпонацци П. Трактаты «О бессмертии души», «О причинах естественных явлений, или о чародействе» / Пер. А. Х. Горфункеля. М., 1990. С. 108–109).

32 Третьим видом истории Ж. Боден провозгласил «божественную», которой должны заниматься теологи. О видах истории у Бодена см.: Huppert G. Op. cit. P. 93–94; Nadel G.H. Philosophy of History before Historicism // History and Theory. Vol. 3. 1964. P. 306.

33 Le Roy L. Consideration… P. 24–25.

34 Ibid. P. 29.

35 Так пишет Леруа в комментариях к своему переводу на французский диалога Платона «Пир» («Le Simpose»). Цит. по кн.: Gunderscheimer W.L. Op. cit. P. 11.

36 Le Roy L. De la vicissitude… P. 424.

37 Kelley D. Op. cit. P. 65.

38 Le Roy L. Consideration… P. 23: …sur le patron des anciens qui ont acquis le premier los en ceste maniere d’escrire, comme Herodote et Thucydide Grecs, Tite Live Latins, que je cuyde principalement estre à choisir pour se reigler à leur imitation, en prenant de chacun d’eux les vertus plus eminentes, et les accomodant aux affaires presents, en nostre langue naturelle, ainsi qu’ils ont fait és leurs.

39 Знаменитый поэт Жоашен дю Белле, с которым Луи Леруа был в дружеских отношениях, в одном из своих сонетов отмечал, что ныне французский язык расцвел в качестве поэтического, а Леруа («наш французский Платон») своими переводами древних авторов (Платона, Аристотеля, Демосфена, Исократа и др.) совершенствует его как язык красноречия и философии. (Gunderscheimer W.L. Op. cit. P. 16.)

40 Glomp A. Op. cit. S. 86.

41 В XVI в. французский глагол digerer в полной мере сохранил значение, присущее его латинскому предку глаголу digerere, означавшему – упорядочивать, приводить в порядок, распределять, разделять и т.п.

42 Le Roy L. Consideration. P. 4.

43 Le Roy L. De la vicissitude... P. 239–240: Il est naturel à tous peuples d’enquerir leurs antiquitez et de garder la memoire des affaires publiques: à raison de quoy se trouvent par tout histoires. Mais ou les autres se sont contentez d’annales nues, descrivants simplement les temps, personnes, lieux, affaires: les Grecs y adjouterent les ornemens de l’eloquence…