I. Категория «знак» в языкознании

Михаил Лабащук

Динамика структуры

вербального знака в онтогенезе

(методологический взгляд)

ATH Bielsko-Biała 2012

Введение

I. Категория «знак» в языкознании.

1. Знак как одна из базовых единиц языкознания.

1.1. Онтология знака.

1.1.1. Социофизиология (культурология) знака.

1.1.2. Компактность знака и распознание его плана выражения

1.1.3. Тождественность знака.

1.1.4. Диахрония и синхрония знака.

1.2. Гносеология знака.

1.2.1. Традиции в исследовании категории знака.

1.2.2. Моделирование знака и языка.

1.2.3. Изоморфность категорий «язык» и «знак». Значение термина «язык».

1.2.4. Теория знака Ф. де Соссюра.

2. Категория языковой личности и базовой функционально-семиотической системы

2.1. Понятие языковой личности и ее структуры.

2.2. Категория базовой функционально-семиотической системы.

2.2.1. Факторы становления базовой функционально-семиотической системы

2.2.1.1. Соотношение категорий предметности – процессуальности и языка – речи в становлении функциональной системы

2.2.1.2. Информационный (формально-структурный) аспект становления знака в функциональной системе

2.2.1.3. Деятельностный (социальный) аспект становления знака в функциональной системе

2.2.2. Структура базовой функционально-семиотической системы

3. Регулятивная функция знака и языковой деятельности

3.1. Актуальность проблемы регулятивной функции языковой деятельности (РФЯД). Семиотика РФЯД.

3.2. Нейродинамические основания РФЯД.

3.3. РФЯД и волевое действие. Типология функций языковой деятельности.

3.3.1. Коммуникативно-социальные функции языковой деятельности

3.3.2. Психофизиологические функции языковой деятельности и языка

4. Синтетический и аналитический типы знака

4.1. Дихотомия методики анализа семантической структуры знака: внутренняя и внешняя обусловленность знака

4.2. Структура синтетического знака в системности языка и в системности лексики.

4.3. Онтологическая структура и гносеологический статус аналитического знака

5. Знак в социолекте и идиолекте.

5.1. Знак в социолекте (социологический аспект знака).

5.2. Знак в идиолекте (психический и психофизиологический аспекты знака как лингвосемиотические функции).

6. Прагматика знака.

6.1. Категории панхронии и идиосинхронии знака

6.2. Прагматика языкового знака

6.3. Прагматика речевого знака

7. Категория «значение» в системности смежных и подобных категорий и понятий.

7.1. Социологический аспект категории «значение»

7.2. Психофизиологический аспект категории «значение».

7.2.1. Значение и смысл.

7.2.2. Значение и образ.

7.2.3. Значение и интуиция.

II. Моделирование семантической динамики знака

1. Аналитичность (репродуктивность) и синтетичность (продуктивность) семантики высказывания.

1.1. Категория мeтафоры в широком понимании

1.1.1. Универсальный и лингвистический характер мeтафоры

1.1.2. Онтологическая сущность метафоры

1.1.3. Гносеологическая сущность метафоры

1.1.4. Становление метафоры в онтогенезе

2. Типологическая трихотомия семантизирования

2.1. Семантика метафоры и категории семиотической и несемиотической информации

2.2. Основания типологии семантизирования интенции

2.3. Семасиологический подход к метафоре

2.4. Ономасиологический подход к метафоре и метонимии

2.5. Типологическая классификация метафоры и метонимии

Заключение

Литература

c.5

Введение
В современных исследованиях проблема вербального знака^¹ (в обыденном понимании – слова) явственно приобретает новое и все более неоднозначное по своему существу содержание. Данная неоднозначность касается языкового, речевого, понятийного и сигнального аспектов онтологии вербального знака (аспектов функциональной его «глубины»), в частности, модельности языкового знака, а также формально-синтагматического аспекта «протяженности» («длины») речевого «сигнального» знака (особенно в связи со статусом воспроизводимости сверхсловных наименований разного типа). Тот факт, что слово действительно не может быть представлено как материальное визуальное или акустическое явление для сенсорного его восприятия и подтверждения, приводит к тому, что в исследованиях слово (знак) игнорируется в качестве инварианта языкового мышления (инварианта речемышления)^².

В языкознании преимущественной тенденции отождествления со знаком именно речевых единиц способствовала двусмысленная интерпретация знака в теории Ф. де Соссюра (в основном по представлению ее не по оригинальным текстам Ф. де Соссюра, см. об этом ниже). Виртуальный характер слова (вместе с его речевой репрезентацией) представлен в семиологии Ф. де Соссюра^³, в семиотике Ч.Пирса^⁴, в социопсихологии Г.Тарда, в антропологической прагматике Б.Малиновского^⁵, в социокультурной психологии Л.Выготского^⁶ и др. Теоретический потенциал данных по своему характеру прагматических теорий продолжает функционально-прагматическая теория языковой деятельности О.Лещака, представляющая собой методологию, которая [наряду с другими теориями, например, теориями (точнее, прагматическими их составляющими) Ю. Апресяна, И. Торопцева, А. Залевской, Е. Падучевой, О. Селиверстовой, П.Мюльднера-Нецковского, М.Левицкого, В. Хлебды, А. Авдеева, Г. Хабрайской, и др.] положена в основу настоящего исследования как одна из важных современных теорий семиотического опыта.

В теориях когнитивной лингвистики, коммуникативной лингвистики, в семантических теориях языка заметно либо нивелирование категории знака, то есть отождествление знака с морфемами, свободными словосочетаниями, синтагмами, высказываниями, текстами, либо игнорирование данной категории. Во всяком случае, можно констатировать следующее: реальные трудности в квалификации категории знака переакцентируют основное внимание исследований преимущественно на речевые факты, в результате чего классические теории И.Бодуэна де Куртенэ, Ф. де Соссюра, Л.Выготского и др., которые создавали модели взаимодействия инвариантных и актуальных аспектов языковой способности, все более становятся лишь историческим наследием. Тем самым оказывается нереализованным самый ценный эвристический потенциал этих теорий.

В современных исследованиях рассеянными, эфемерными оказываются как категория знака, так и категория понятия. Возникает закономерный вопрос: нужны ли данные категории современной лингвистике? И если нужны (очевидно, нужны, поскольку было бы слишком легкомысленным отказываться от классического наследия), то какой вид они имеют или должны иметь, чтобы доказать свою релевантность характеру современных исследований? Констатированию релятивного характера категории знака уделено много внимания в современной лингвистике (при том, что наша ежедневная семиотическая практика также предоставляет этому достаточно подтверждений). Целью нашего исследования является, скорее, анализ взаимодействия инвариантных и вариативных единиц общения и попытка обнаружения в онтогенезе личности модельной инвариантности (воспроизводимости) знака, а также единства, «преемственности» и тождества знака в хронологической этапности онтогенеза – то есть тождества онтогенетического и функционально-типологического. Реализация данной цели предполагает исследование модельной инвариантности знака как прагматически важнейшей минимальной информационной единицы языка^⁷ и речемышления в противопоставление другим прагматическим единицам языка и речи (например, в противоположность вариативности свободного словосочетания как сложного наименования, инвариантности предложения как минимальной строевой единицы общения и вариативности высказывания как интенциальной единицы). Констатирование (не только в аспекте диахроническом, но и в аспекте синхроническом) разнообразных аспектов структурной, семантической и прагматической динамики конкретного речевого знака (что дается легче) непременно должно сопровождаться одновременным обоснованием и утверждением семиотической тождественности данного знака.

Знак нами понимается, с одной стороны, как единица историческая (не только в смысле диахронии филогенеза, но и в определенной мере как единица в смысле диахронии онтогенеза), то есть как единица эволюционирующая, вертикальная, имеющая свою социальную и индивидуальную историю становления и этапы этого становления (в виде следов наиболее стабильно сложившихся этапных структур функциональной прагматики знакоупотребления). В связи с этим представляется закономерным выделение категории онтодиахронии, то есть «истории» идиолекта, или индивидуального развития (см. ниже раздел «Диахрония и синхрония знака»). С другой стороны, знак понимается нами также и как единица типологически структурированная в синхроническом отношении, то есть единица прагматически дифференцированная стилистически, или, иначе, релевантная в горизонтальной синхронической прагматике внутренних процессов (процессов, социально стимулируемых) психофизиологии личности.

В настоящем исследовании не ставится цель охватить одной теорией одновременно историю, системность и функционирование знака (этимологию, синхронию и прагматику), тем более, что это труднодостижимо, если вообще возможно, см., напр.: «Непременным условием понимания того, что происходит или хотя бы того, что имеется в определенном состоянии языка, является отвлечение от всего того, что не относится к данному состоянию, например, от того, что ему предшествовало. …если мы попытаемся сделать обобщение, это окажется невозможным, если по-прежнему рассматривать и генезис и сущность каждого образования одновременно… Предпринимать обобщение, в котором эти два аспекта учитывались бы одновременно, – абсурдное занятие» (Соссюр, 1990: 100, 101).

Тем не менее учет принципиальных различий между историей знака, его системно-инвариантным характером и его интенциально-прагматическим функционированием является теоретической основой исследования. Подобный подход неизбежно поднимает вопрос, можно ли все эти аспекты называть одной номинативной единицей «знак» и достаточно ли традиционного акцентирования данных аспектов в виде словосочетаний и многозначных терминов «этимология знака», «языковой знак», «речевой знак». Теоретически сложно развести не только интенциально-прагматическую реализацию знака в синхронии и его реализацию в диахронически разных системных состояниях, но так же сложно развести панхронически системное состояние знака и его реализацию в коммуникативном событии. Знак, оставаясь самим собой, способен к изменению не только филогенетическому, и не только к изменению коммуникативно-прагматическому, но и к онтогенетическому изменению в системно-инвариантных состояниях языка. Особая сложность состоит в разграничении конфигураций референтивных (денотативных) и категориальных (десигнативных) сем в знаке, соотношение которых определяет идиолектное онтогенетическое развитие языка и социолектную филогенетическую историю языка.

Горизонтальная синхроническая прагматика знака наряду с дифференциацией типологии социального опыта содержит следы индивидуального диахронического опыта, которые не обязательно утрачиваются (скорее, наоборот, прочно утверждены) в онтогенезе. Этот ранний семиотической опыт сосуществует с более поздним опытом и не только может быть реализован в соответствующих условиях практики автокоммуникации или социального общения (с сохранением как особенностей моделей формообразования, значения, так и особенностей их актуализации^⁸), но всегда является актуальной основой этой практики. Недостаточное учитывание диахронической обусловленности и реальности диахронической дифференцированности индивидуального опыта для синхронии является одной из важнейших причин трудностей в создании целостной и непротиворечивой теории языкового опыта социальной личности.

Диахроническая дифференцированность этапов индивидуального опыта для синхронии прагматически релевантна во многих отношениях (например, и в отношении номинации и семантизации референтов, и мотивированности словообразования, и обусловленности семасиологического аспекта системности языка и др.). Как прагматика, так и структура и семантика раннего семиотического знака (в детстве) остаются неизменно значимыми для последующего развития когнитивных и коммуникативных способностей человека. Простые первообразные знаки, обусловливаемые как психофизиологическими предпосылками когнитивной телеологии развития личности, так и социальными причинами, стимулирующими практическую и коммуникативную деятельность, эволюционируют в производные, морфологически и семантически более сложные синтетические знаки, а далее в воспроизводимые разного рода аналитические знаки.

Повседневная речевая социальная практика и языковая интуиция личности значительно опережают стремление и способность их моделирования в современных семиотических теориях. В теории знака идентификация знака должна учитывать одновременно его форму и содержание, чего в теории достичь значительно труднее в сравнении с повседневной интуитивной речевой практикой, кроме того искомое семиотическое единство формы и содержания по-разному проявляется в языковом и речевом модусах знаковых единиц. В семиотическом отношении современное информационное общество представляет для личности непростой в своем разрешении вызов в виде необходимости идиолектного развития системы типов речемышления (функциональных стилей) с многообразием прагматических сложносоставных производных знаковых единиц. Подобное онтологическое своеобразие современной семиотической коммуникации является столь же непростым вызовом и для гносеологии исследований, в частности, для лексикологии и фразеологии, которые, значительно преобразуя свой объект, вынуждены сближаться между собой, а, кроме того, даже сдвигаться вместе в область, которая традиционно считалась привилегией синтаксиса.

Таким образом, компактность и оптимальность структуры знака входят в противоречие, во-первых, с наличием огромного числа сверхсловных лексических наименований (а также со стойкой тенденцией и необходимостью создания все новых аналитических знаков) как в сфере широкого употребления, так и в многочисленных специализированных сферах, а, во-вторых, с преимущественной спонтанностью создания новых знаков. Спонтанность создания новых знаков приводит к неконтролируемому (либо лишь частично и неосознанно контролируемому) увеличению фонематической длины плана выражения языкового и речевого знаков и усложнению его лексико-семантического и понятийного содержания, что стало особенно заметно в последние десятилетия и даже последние годы.

Помимо традиционного анализа семантической проблематики знака в отношении к актуализации знака в речи и в отношении к способам словообразования (см. Торопцев; Падучева; Селиверстова; Awdiejew, Habrajskaja и др.) мы обращаемся к динамическим аспектам семантической структуры знака в отношении к типологии речемышления. В онтологии и прагматике языкового и речевого знаков, и в их гносеологии прежде всего важны аспект оптимальной (коммуникативной) компактности знака и аспект дифференциации прагматики знака (прагматики языкового знака и прагматики речевого знака в типах речемышления) и в связи с этим аспект своеобразия его речевого использования, то есть своеобразия репродуктивной и продуктивной актуализации знака. Изменения в прагматике речевого знака могут отражаться в прагматике языкового знака, однако изменить прагматику языкового знака может лишь продуктивная актуализация знака, которая обязательно касается взаимодействия и актуализации (в разной степени) знаний личности. Основными продуктивными формами взаимодействия различных видов знаний субъекта на чувственно-мыслительном уровне являются воображение и интуиция, реализуемые в логическом и образном типах мышления, а на семиотическом уровне – прежде всего семиотические операции со знаками в наделении их семами по сходству и смежности, в том числе такие традиционные изобразительные приемы как метафора и метонимия. Актуализация знака в пределах когнитивного понятия не меняет значение знака. О новом знаке (как знаке иного, сходного или смежного, понятия – см. раздел «Теория знака Ф. де Соссюра») можно говорить лишь в случае появления у знака новых категориальных характеристик, которых нахождение в языковом знаке, определение и уточнение является актуальной проблемой современной семантики.

Речь (речевое событие) всегда является либо следствием каких-либо актуальных изменений в соотношении гомеостаза организма и внешних или внутренних воздействий на психофизиологию личности, либо является причиной (стремлением) изменения поведения-деятельности личности. Всегда была и остается актуальной проблема того, как и на каком основании (на основании какой модели) взаимодействуют, с одной стороны, внешние стимулы, а, с другой стороны, эмоции, знания, умения, навыки и действия индивида. В данной монографии нами предпринимается попытка разработки теории того аспекта языковой способности, который можно было бы назвать речепорождающим комплекс-фактором, и который, в свою очередь, позволяет, объединив разносторонние способности личности (например, эмоции, логические способности, воображение, интуицию, волю, планирование и др.) сфокусировать эти способности в прагматику семиотической интенции. Для исследования этих отношений мы вводим категорию элементарной функциональной семиотической системы (как способности, инвариантной категории, базисной функциональной семиотической системы – в моделеобразующем отношении в диахроническом и синхроническом аспектах) [cм. раздел: 2.2. Категория базовой функционально-семиотической системы].

В категории производности хорошо отражается понятие изменения и усложнения исходной (производящей, в традиционной терминологии) структуры за счет определенных дополнительных, прагматически и семантически оправданных (с точки зрения социальной семиотической деятельности) элементов грамматической и семантической структуры единиц коммуникации. Меньше внимания в исследованиях уделяется качеству и механизму изменения структуры грамматических и семантических сем в этих структурах. Каждая гносеологическая исследовательская модель позволяет прогностически воспроизводить предполагаемые изменения и усложнения анализируемых структур, в которых новые элементы всегда накладываются и связываются с исходными структурами.

Кроме уже традиционной категории функциональной модели мы используем в исследовании категорию интенциально-прагматического функционального связывания (в онтологическом отношении связывания в одну структуру как элементарных грамматических и семантических сем, так и связывания в структуру целых грамматических, семантических и знаковых комплексов). Данная категория гносеологически важна для исследования и объяснения становления и развития модели знака в онтогенезе. Знак (как модель языкового знака, так и речевая актуализация этой модели) является результатом связывания (долговременного «стратегического» или кратковременного «тактического») элементарных грамматических и понятийных сем, элементарных структур или структурных единиц в инвариантные либо в актуальные семиотические знаковые единицы (см. раздел 1.2.2. Моделирование знака и языка).

Значительная часть динамики знака связана с явлением метафоризации значения. В последние десятилетия ярко проявляется тенденция к распространению наименования «метафора» в отношении к слишком широкой (в том числе несемиотической) сфере информационных явлений. В частности, в связи с тем, что термин метафора начинает приобретать подобное всеобъемлющее значение, мы рассматриваем вопрос оправданности наделения метафоры универсальными качествами и потенциями. Мы считаем, что термин метафора (а также, хотя и в меньшей мере в силу традиции, термин метонимия) следует употреблять лишь по отношению к интенциальным и продуктивным типам семиотического (в том числе вербального) мышления, в противоположность типам репродуктивным. В продуктивных типах речемышления (как в художественном, так и в научном) хорошо наблюдаются два взаимосвязанных и обратнонаправленных способа семантических операций: а) стремление к гомеостазу, повторяемости, к воспроизводимости – научная мифологизация/стабилизация и б) стремление к изменению, к новизне, неизведанности – исследование/экспериментирование. Как часть и как характеристика данных смысловых и семантических операций можно отметить разной меры осознанности два приема реализации (семантизации) речемыслительной (или изобразительной) задачи – метафорический и метонимический.

В этом отношении эвристическими продолжают оставаться выделяемые А.Потебней категории (приемы, или способы семантизирования) тождесловие и иносказание, акцентируемые им на фоне мифологического и метафорического типов мышления. Прием тождесловия является типичным по преимуществу для обыденно-разговорного типа речемышления. Однако не только: прием тождесловия (выражающийся, скорее, как стремление к тождесловию) проявляется, на наш взгляд, также в одном из продуктивных типов речемышления, в частности, в рационально-логическом типе в двух своих разновидностях – метафорическом тождесловии и метонимическом тождесловии. Иносказание как характерный прием для образно-чувственного (художественного) типа речемышления тоже проявляется в двух своих разновидностях – метафорическом иносказании и метонимическом иносказании. Приемы тождесловия и иносказания по-разному проявляются в базовых продуктивных типах речемышления.

Понятийно-семантические информационные аспекты стилистической функции языка анализируются в разделе «Моделирование семантической динамики знака». Мы предполагаем, что в художественной речи тождесловие (характерное для нее в меньшей мере) стремится ко все большему иносказанию при помоши приемов метонимии и метафоры, в то время как в научной речи иносказание (менее ей свойственное) стремится ко все большему тождесловию (см. раздел «Типологическая трихотомия семантизирования»). Данные типы семиотизации (семантизации) реализуются в логических приемах верификации, фальсификации, семантического структурирования в отношениях «общее – частное» (инвариантно-вариативные отношения), «род – вид» (гиперо-гипонимические отношения) и «целое – часть» (холомерические отношения). Поэтому художественный знак является по преимуществу речевым образным знаком (как речевые образные, «живые» метафора и метонимия), а научный знак – языковым (личностным) термином.

В лингвистических исследованиях недостаточное внимание, на наш взгляд, уделяется дифференциации социолектной и идиолектной форм языка; или, выражаясь более точно, в научных исследованиях социолектная форма языка (как умозрительная категория, рациональный конструкт) подавляет единственно реальную идиолектную форму языка. Подобная тенденция объясняется преобладающим социоцентрическим подходом современных лингвистических исследований и недостаточным различением языковых и речевых явлений. Вследствие этого идиолектно усредненная речь (обычно понимаемая как письменная и устная речь, близкая к литературным нормам) традиционно принимается за социальный язык (литературный социолект), а собственно язык (инвариант идиолекта) при этом либо вовсе игнорируется, либо изучается непоследовательно.

Результаты исследований в психолингвистике, нейролингвистике и социолингвистике склоняют нас в силу функционально-прагматического подхода исследований языковой способности (с акцентированием психофизиологических, идиолектных и онтогенетических критериев анализа) к задействованию в теории семиотической деятельности кроме понятий стимул, знак, рефлекс, интенция, воля, также и понятий сила стимула, прагматическая сила знака, cила интенции, сила воли, и таких категорий как степень структурированности модели знака, модели речепроизводства и модели семиотической функциональной системы, степень контролированности семиотической операции и др. Важность подобного уточнения объясняется индивидуальным своеобразием соотношения в личности рассудка, разума, воли, эмоций и под., а также изменчивостью взаимодействия функциональных психофизиологических и семиотических систем, их развитием, переструктурированием и т.д. Осознавать что-то еще не значит придерживаться в личностном поведении (в том числе, семиотическом) пропозиции рациональной составляющей осознания. К тому же, точно так же, как имеется разная глубина осознания, так же имеются разные возможности отнесения пропозиции к предпочтениям и интенциям субъекта, а также и разные возможности реализации семиотических и практических интенций субъекта. Собственно своеобразие и неповторимость отмеченных отношений и определяет своеобразие сложившихся индивидуальных функциональных психосемиотических систем личности. Сбалансированный учет данных аспектов на основании социально обусловленной, но индивидуально сформировавшейся семиотической психофизологии идиолекта, способен постепенно изменять традиционно утвердившийся методологический и методический социоцентризм лингвистических исследований.

c.12

I. Категория «знак» в языкознании.

1. Знак как одна из базовых единиц языкознания
1. 1. Онтология знака

1.1.1. Социофизиология (культурология) знака.

В 20-м веке советская школа психологии Л.Выготского представила концепцию культурно-исторического развития сознания, одним из основоположений которой является эвристическое понимание слова как внешнего (по своему происхождению) «инструмента» взаимодействия отдельного человека с предметно-социальными условиями его существования. Под внешними условиями существования традиционно понимается, как минимум, сенсорно воспринимаемая человеком действительность, предметно-практическая деятельность человека в этой действительности (производственный аспект), а также коммуникативная его деятельность cовместно с другими членами общества (социально-культурный аспект). Таким образом, культурно-историческая концепция сознания представляет сознание как результат и способ взаимообусловленности исторической практической деятельности, межличностного общения и личностного осознания субъектом мира (и себя в мире). Потенциал данной концепции еще далеко не исчерпан.

Главное достижение школы психологии Л.Выготского (понимание знака, слова как важнейшего инструмента, «орудия» организации социального взаимодействия и организации предметно-практического взаимодействия с внешним миром) состоит в том, что она дифференцированно рассматривала языковую и понятийную системы в культурно-исторических связях социального взаимодействия и психофизиологической структуры личности. Структура знака проецируется в сознании личности структурой языка, а также проецируется и организуется, хотя и неоднозначно (то есть асимметрично), взаимообусловленностью структуры и системности языка структурой и системностью когнитивной картины мира. Изменение структуры вербального знака в онтогенезе личности является как результатом, так и средством изменения, координирования и регулирования тех связей и отношений, которые через знак определяются структурой языка и сознания и, что не менее важно, в свою очередь эти отношения определяют структуру воспринимаемых явлений «внешнего мира».

Инвариантная лексическая единица (вербальный языковой знак, слово) является одной из базовых семиотических операциональных единиц^⁹ психомыслительных процессов осмысления прежде всего как основная единица обозначения конкретных и отвлеченных предметов, явлений, процессов, состояний, качеств и отношений, которые представлены в понятийной форме внесемиотического и семиотического опыта. Базовой (опорной для сознания, для языковой способности субъекта) слово стало по причине своего онтологического статуса, а именно по экономной структуре организации и по объему когнитивной, грамматической и лексико-семантической информации, в оптимальном виде заключенном в отдельной единице. Как грамматическая, так и лексическая информация языковой единицы структурированы оптимально для адекватности и эффективности ее воспроизведения в условиях физиологически ограниченных возможностей сознания человека (сравните, например, с гораздо большими в этом отношении возможностями компьютера), а также, что не менее важно, в условиях нужд и возможностей общения, ограниченных условиями внешней среды.

Все другие единицы языка являются либо в разной мере меньшими в формальном (образно-чувственном), грамматическом или когнитивном отношении, либо значительно большими: то есть, они являются или информативно недостаточными, слишком мелкими для оперативности кратковременной и актуализации долговременной памяти, или, наоборот, слишком крупными. Для своих нужд сознание способно разными способами преодолевать разницу в этих крайностях, однако при этом страдает оперативная память, которая в практике мыследеятельности требует быстрого реагирования. Слово позволяет моментально отвлекать и фиксировать оптимально необходимый в этом отношении объем информации, то есть, связывать чувственно-эмоциональную, когнитивную и семантическую информацию с минимальными единицами-аналогами (фонемами) семиотической «материи», а тем самым в разной степени освобождаться от конкретности мира (в направлении к отношениям), произвольно управлять (мыслительно манипулировать) этими конкретным и отвлеченным миром, то есть называть, оценивать и экспериментировать над наблюдаемыми в нем предметами, явлениями и их отношениями.

Слово семантически как бы удваивает предметный и процессуальный опыт (в номинации), кроме того, что более важно, рождает и стимулирует волевое мыслительное действие (в предметной деятельности и в социальной коммуникации), которое не было бы возможно без опоры на «внешний» в отношении непосредственности сознания знак^¹⁰. Неоценимо важным является то, что этот «внешний» знак, как по происхождению, так и по прагматике является основной единицей существования, передачи, развития и регулирования социального опыта. В последнее время, кроме коммуникативной и когнитивной функций речевой деятельности, все чаще среди основных функций языка называется регулятивная функция (см. Рудяков, 1998: 19-44; Лурия, 1979: 115-134; Лещак, 2008: 51-52; Awdiejew, Habrajska, 2004: 11-12; Awdiejew, Habrajska, 2006: 23-35 и др.). Это вполне оправдано, необходимо только подчеркнуть, что данная функция касается социальных аспектов языка, однако при этом меньше акцентируются либо вовсе не замечаются внутренние, личностные функции языка, которые в раннем онтогенезе кардинально преобразуют способности и возможности индивида, тем самым встраивая его в систему организации социальной деятельности. Пока остаются вне должного внимания важные в идиолектном отношении функции языка, среди которых в первую очередь следует назвать координативную функцию и конвертивную функцию языка (см. раздел 3.3.1. Коммуникативно-социальные функции языковой деятельности, а также раздел 3.3.2. Психофизиологические функции языковой деятельности и языка).

Крайность противопоставленности в генезисе сознания двух полюсов (а языка как наиболее оптимальной связи между этими полюсами) в виде, с одной стороны, сенсорного опыта как предметно-социального мира восприятий, а, с другой стороны, психофизиологического субстрата [в виде универсальных (рациональных) способностей и категорий восприятия] индивидуального внутреннего мира человека предопределила и два традиционно наиболее крайних методических подхода в исследовании сознания и языка – социологический и психологический подходы. Своеобразие понимания онтологии явления (то есть гносеологический аспект исследования) определяет своеобразие методики исследования, но не наоборот (по крайней мере, в значительно меньшей мере исследовательская методика определяет методологию исследования, то есть гносеологию, а соответственно и онтологию объекта исследования). Социологический подход в исследованиях языка своим недостатком имеет утрату (недооценку или игнорирование) факта развития идиолектной формы языка (то есть, факта постепенного и последовательного усложнения языковых единиц, структур и моделей в развитии личности), так как при подобном подходе язык представляется как некое самодовлеющее, неизменное социальное явление, абстрактно существующее где-то помимо его носителей. Психологические подходы к языку, со своей стороны, нередко чрезмерно психологизируют и индивидуализируют языковую способность и языковые явления, которые, по своей онтологии имея психофизиологическую природу, по своему происхождению тем не менее имеют социальную природу.

В онтогенезе субъекта (то есть, в своей онтологии) слово не является простой номинативной единицей, оно постоянно и динамично меняет структуру своих внутренних и внешних отношений. Это происходит обычно в направлении усложнения и прогресса от детского возраста до зрелости, а далее ослабления и регресса многообразия связей в преклонном возрасте. Формально-грамматические схемы и модели, когнитивные и семантические поля субъекта (как в онтологическом, так и в гносеологическом их понимании) являются системно организованными, и это позволяет относительно легко, обычно моментально (однако тем не менее нередко со сбоями, ср., например, эффект end of tongue) находить необходимое слово при речепроизводстве или интерпретировать его при речевосприятии.

Способность субъекта к лексической и грамматической мобильности обусловлена, кроме социальных факторов, наследственной физиологической структурой и непосредственным опытом конкретной личности и основана на валентностных лексических и грамматических связях знаков, имеющих социальную природу происхождения. Вероятность, точность и скорость всплывания вербальных знаков определяют языковую компетенцию субъекта. Разные знаки имеют разную меру грамматической и семантической самостоятельности, широты и глубины семантики, количества связей, их обязательности, вариативности, валентностной неполноты, избыточности, стилистической маркированности и т.д. Все это создает алгоритмические клубки (структуры в разной мере стабильности и воспроизводимости) разнонаправленных функций. Эти факторы (то есть многообразие функций, мера воспроизводимости и мобильности связей) одновременно и облегчают, и затрудняют использование слов в речевой деятельности, количественно и качественно характеризуя актуализацию понятий и знаков при их выборе и использовании.

Как в практике онтогенеза, так и в теории онтогенеза структурными полюсами вербального знака можно считать:

– непосредственно-аффективный статус слова (как правило, у маленького ребенка, однако не только: как мы уже выше отмечали, непосредственно-аффективный статус слово может cохранять или приобретать и у взрослого человека – см.: Выготский, 1982: 136-175), и

– статус слова как вербального знака в отвлеченном когнитивно-рефлексивном осознании его как многовекторной единицы языка во всем системном разнообразии сенсорно-чувственных, аффективных, эмоциональных, логических и эстетических связей знака (у взрослого, достаточно образованного человека).

В данном направлении (не теряя важности всех отмеченных аспектов – в направлении от аффективно-эмоционального статуса к отвлеченно-рациональному статусу) развивается в нормальных условиях прагматика, структура и семантика вербального знака. Альтернативы данному направлению развития в онтогенезе взаимообусловленных когнитивных, семиотических структур сознания, структуры языка, структуры знака, очевидно, нет. Соответственно и теория вербального знака в онтогенезе идиолекта (в онтодиахронии как в истории идиолекта) является вместе с тем теорией системного развития сознания, и это объясняет прагматику знака как важнейшего средства организации целенаправленной деятельности, то есть средства одновременно социального и индивидуального по своему характеру. Самое простое понимание знака – это восприятие и интерпретация знака сначала только как номината знакомого и конкретного предмета или наглядно-чувственного образа, а уже далее восприятие и осмысление знака как наиболее утвердившейся семиотическиой единицы (единства формы и значения), составляющей ядро семиотической способности человека. Однако даже в случае этого самого простого понимания знака следует помнить, что «слово – не эквивалент чувственно-воспринимаемого предмета, а эквивалент того, как он был осмыслен речетворческим актом в конкретный момент изобретения слова» (Гумбольдт, 1984: 103).

Для иллюстрации причин многочисленных отличий и затруднений в толкованиях знака можно привести следующий пример пропорциональной аналогии во владении знаком в онтогенезе:

[1] с одной (онтодиахронической) стороны, сравнительное отношение между субъектом онтогенеза как ребенком младшего возраста, еще воспринимающим слово аффективно, в процессе непосредственного манипулирования предметами, называемыми данным словом, и тем же ребенком в более старшем возрасте, уже освободившимся от непосредственного наглядно-аффективного восприятия слова,

[2] а, с другой (функционально-синхронической) стороны, сравнительное отношение между человеком как субъектом онтогенеза, владеющим определенным словом и понятием на обыденном, синкретическом уровне восприятия и тем же субъектом онтогенеза, владеющим тем же словом и понятием аналитически, структурно расчлененно, воспринимающим его рефлексивно осмысленно и отвлеченно (в типологии и стилистике речемышления).

Эти две пары отношений демонстрируют соответственно отличия в уровнях осмысления представлений как в соотношении данных аспектов на разных этапах онтогенеза, так и в каждый конкретный момент достаточной зрелости онтогенеза. Особенно показательны как факт развития знака полярные пункты онтогенеза знака – «эмоционально-аффективный» знак ребенка и рефлексивно осмысленный (в научном или философском типах мышления) знак взрослого. Поэтому одним из важных преимуществ идиолектного (психологического, антропоцентрического) подхода в исследовании фактов языковой и речевой деятельности является неизбежность исследования соответствий (аналогий) в онтодиахронии между детской и взрослой речью по параметрам: 1 – «речь, структурно подчиненная непосредственно-аффективному опыту (симпрактизм) – речь, структурно свободная от непосредственно-аффективного опыта (синсемантизм)» (в детской и взрослой речи) и 2 – «рефлексивно неосознанная речь (речь обыденная) – типология рефлексивно осознанной речи (напр., речь научная)» (во взрослой речи). В социолекте в отвлечении от конкретной личности это неизбежно смешивается. Кроме того, социологический подход к языку элиминирует личностный фактор инициативы, творчества и особенно ответственности в вербальной семиотической деятельности.

Компактность знака и распознание его плана выражения

Важнейшим прагматическим качеством знака является его компактность и воспроизводимость. Как было выше отмечено, форма языковой лексической единицы и ее информация оптимально структурированы для адекватности и эффективности ее воспроизведения. Все другие единицы языка являются либо в разной мере меньшими в формальном или когнитивном отношении, либо слишком большими для оперативности кратковременной памяти и актуализации долговременной памяти. Отличительными чертами лексических единиц является прежде всего их эвристический характер в сравнении с морфемами и их номинативный характер в сравнении с текстами или высказываниями. Для своих нужд сознание разными способами преодолевает разницу в грамматических и содержательных крайностях организации информационных единиц. Знак позволяет моментально отвлекать и фиксировать оптимально необходимый в этом отношении объем информации. Причем, в онтогенезе личности знак проходит сложное развитие как в плане выражения, так и в плане содержания. Несмотря на отсутствие «осязаемости» плана содержания, прагматической основой знака является значение и понятие, которые определяют структуру и целостность знака, его тождественность и прагматику («осязаемость» плана выражения знака тоже является относительной или даже иллюзорной, так как возможность осязаемости касается только речевого сигнала, а не языкового или речевого знаков). «Функция – это прежде всего информация, смысл, значимость, релевантность или ценность («valeur»). Отсюда убеждение, что будучи семиотическими сущностями, все вышеуказанные единицы (воспроизводимые единицы – М.Л.) представляют собой прежде всего номинаты (назывные функции), а уже потом некие формальные структуры. …номинативная (или ономасиологическая) роль единицы оказывается более значимой, чем ее внешняя или внутренняя структура (выделение наше – М.Л.)» (Лещак, 2007: 104), см. также: «Как известно, форма выражения знака может быть и нулевой в фонетическом или графическом отношении, в то время как нулевой значимости быть не может» (там же).

Как в онтогенезе личности, так и в функциональной типологии общества существует огромное многообразие прагматических знаковых типов единиц в диапазоне от простых первообразных единиц до сложносоставных производных единиц. Исходя из признания билатеральной организации знака (см. о теории знака в разделе «1.2.4. Теория знака Ф. де Соссюра») и из понимания трудностей идентификации каждой из сторон знака, тем более ясна сложность объединения в единство данных двух сторон знака и сложность модели распознания знака. При идентификации только одной из сторон знака – его плана выражения – в исследованиях, например, середины ХХ века (исследованиях как интроспективно-интуитивного, так и математического, вероятностно-информационного характера, а также в исследованиях кибернетико-технического характера) одинаково обоснованными признавались, как минимум, два подхода: 1 – задача автоматического распознавания устной речи только на основе анализа отдельных звуков речи или фонем; 2 – задача автоматического распознавания устной речи на основе признания в качестве основной единицы не фонемы, а целого слова (см.: Иванов, 1962: 154-155). Однако ни попытки распознания отдельных вариантов фонем, ни распознание слов порознь не дали ключа к решению задачи. Слишком огромен оказался объем информации, необходимый для идентификации как отдельных акустических вариантов, так и целых слов (причем, этот объем оказался велик как для человеческих способностей, так и для вычислительных устройств того времени).

После первых неудач было предложено другое решение, которое исходило из учета структуры языка и языковой способности. В языке единица высшего уровня состоит из последовательности или модельности единиц низшего уровня. Исходя из этого, чем ниже уровень, тем меньшее число единиц он представляет. Например, лексический уровень языка состаляют сотни тысяч единиц, фонологический уровень представлен количеством, не превышающим 70-80 единиц, а количество различительных признаков, дифференцирующих фонемы в соответствии с теорией Р.Якобсона не превышает 12. Поэтому число двоичных единиц информации, приходящихся на один дифференциальный признак, очень мало. Необходимый объем памяти был бы значительно снижен, если бы оказалась верна гипотеза о том, что единицы хранятся не в виде эталонов, непосредственно соотносимых с акустическими сигналами, а в виде эталонов, организованных на уровне фонем или различительных признаков. В исследованиях предполагалось, что, если бы технические устройства, не совпадающие по своей организации с мозгом, имели объем памяти существенно больше (как у некоего фантастического существа типа черного облака или океана С. Лема), чем у человека, то они могли бы обойтись без деления слов на более мелкие единицы. С другой стороны, небольшой объем памяти и неразложимость единиц общения на уровни (как, например, у приматов) не способствуют созданию дифференцированных коммуниктивных систем. Сложная иерархическая организация языка является относительно поздним достижением человека. В.Иванов акцентирует, что «значительный интерес могло бы представить исследование того, как увеличение системы сигналов, не разлагавшихся на более элементарные единицы, а позднее увеличение словаря слов, делившихся на фонемы, могло способствовать подбору индивидов, у которых генетические мутации приводили к увеличению объема запоминающего устройства» (там же: 159). Изучение подобных систем общения имеет важное значение для осмысления теоретически потенциальных систем общения (или систем общения у возможных высших цивилизаций).

В случае справедливости гипотезы эталонно-фонемной организации речевосприятия распознавание речи должно было бы проходить два этапа: «на первом этапе последовательность акустических сигналов перерабатывается в последовательность фонологических различительных признаков. На втором этапе последовательность признаков сравнивается с эталоном – морфемой или словом, хранящимся в памяти в виде последовательности признаков или фонем» (там же: 157). Вычислительные машины в середине ХХ века обладали двумя видами памяти: быстро действующей оперативной памятью меньшего объема и более медленной памятью большого объема. Напрашивалось предположение, что оперативную память можно использовать для переработки полученных акустических сигналов в различительные признаки, а память большого объема – для хранения всего словаря. Гипотеза о том, что в сознании наличествует эталон идентификации как основание для последующего решения, оказалась эвристически продуктивной.

Параллельно возможностям технического решения в моделировании распознания плана выражения знака также и в теории моделирования знака предполагалось, что распознание и интерпретация акустических сигналов проходит два этапа. На первом этапе происходит обработка акустических сигналов, фильтрация, очищение сигналов от несущественных подробностей (этими первичными решениями предполагались артикуляционные инструкции-эталоны). В интерпретации плана выражения знака имеется несколько в разной мере подсознательно или сознательно осознаваемых семиотических сущностей и операций их интерпретации. Чтобы акустический звук стал сигналом, его нужно воспринять слухом, при этом воспринять именно как звуковое ощущение, которое что-то значит. А чтобы это ощущение стало речевым сигналом, надо включить язык и сынтерпретировать как значимый элемент речи на каком-то языке.

На втором этапе происходит сличение этих решений со слуховыми изображениями слов и фраз. Объем требуемой памяти при этом значительно уменьшается. «Превращение звука в комбинацию артикуляционных команд допускает дальнейшую фонемную классификацию [идентификацию – М.Л.] сигналов уже не по акустическим, а по артикуляционным признакам» (Иванов, 1962: 162). Данная гипотеза возрождала ранее критикуемые как «психологические» идеи И.Бодуэна де Куртенэ «о фонеме как о намерении и о выделении в фонеме кинем (артикуляционных признаков) и акусм (акустических признаков) (там же: 163); см. также подобное мнение (Соссюр, 1990: 134). То есть, было очень вероятно, что «...по данной последовательности акустических сигналов человек (или распознающее устройство) должен восстановить те команды, согласно которым эти сигналы могут быть получены» (там же: 166).

Результаты исследований не позволили сделать однозначные выводы: «...нельзя считать доказанным тезис о том, что каждый признак может быть одновременно определен с точки зрения его производства, акустических свойств, отражаемых на спектрограмме, и восприятия... между этими тремя сторонами звуковой речи существуют весьма сложные (отнюдь не взаимнооднозначные) отношения» (там же: 170). Во всяком случае, создание модели идентификации означающего знака демонстрирует онтологическую сложность опознания знака даже на одном его уровне – плане выражения. Важным в данных наблюдениях является то, что во всех случаях для распознания некоей онтологической структуры плана выражения знака моделируется определенная структура распознавания, которая организует по многочисленным критериям (в данном случае по акустическим и по артикуляционным) восприятие знаковых единиц (как простых, так и сложных) на основании имеющихся образцов. Изменение характера понятия в семиотическом знаке неизбежно и последовательно влечет за собой изменение плана выражения (например, разного рода валентностных способностей) этого знака, что требует полного учета критериев идентификации и отождествления знака на разных этапах онтогенеза. Онтологией знака является его тождественность как единство грамматической формы знака и значения, то есть единство грамматического и лексического значения знака.

1.1.3. Тождество знака

Категория тождества знака является основополагающей как для онтологии и практики (практики социальной коммуникации в диахронии и синхронии), так и для теории знака. В связи с соотношением внешней (диахронической и синхронической) социально-коммуникативной обусловленности знака, с одной стороны, а также общесистемной внутриязыковой обусловленности знака и внутренней структурированности знака, с другой стороны, в исследованиях остается актуальной традиционная и нерешенная проблема онтологической структуры знака, то есть проблема тождественности знака и его границ (ограничения вариативности знака). Определение онтологии знака как лексической единицы (и его семантики как семантики лексической единицы) в языкознании ХХ-го века не увенчалось успехом и пошло по пути исследования синтаксической сущности знака. В целом можно утверждать, что формальный (по преимуществу) подход иследования знака уступил семантическоиу (по преимуществу). В практике социальной коммуникации тождественность знака носителями языка определяется интуитивно и достаточно гибко в соответствии с (1) интуитивным знанием субъектом системности многообразных структур сознания и с (2) прагматикой предметно-производственной и семиотической коммуникации. Сложнее обстоит дело с теорией знака, где недостаточно интуитивных практических знаний, а, наоборот, требуется рефлексивная теоретизация и последовательная рационализация и формализация структурных связей различных аспектов и единиц семиотических способностей.

Проблема онтологического тождества знака в языкознании была поставлена и в своем методологическом и методическом своеобразии решена в теориях языка А.Потебни, Ф. де Соссюра, Л.Щербы, а позже вновь была поставлена исследователями и развита несколько иначе (и с различной степенью противоречивости) в связи с практическими и теоретическими проблемами лексикологии, словообразования и фразеологии. Достаточно много внимания ей уделяли: В.Виноградов (в теории лексико-семантического варианта), О.Ахманова, А.Смирницкий, Д.Шмелев, И.Торопцев, Ю.С. Степанов и мн. др. Например, Д.Шмелев утверждает: «Тождество слова является непременным условием функционирования языка в целом. Основой тождества слова является его материальная закрепленность, его «звуковая оболочка» (Шмелев, 1977: 73-74). В данном утверждении следует отметить то, что подобное понимание «основы» тождества слова характерно только для гносеологии семиотики (и то не для всех теорий; например, оно противоречит теориям знака Ф. де Соссюра, И. Бодуэна де Куртенэ, И. Торопцева и др.). Ср., например, утверждения И.Торопцева о примате функции и содержания над формой в лингвистических исследованиях вообще и в вопросе статуса фразеологизмов, в частности: «Фразеологизмы имеют общие признаки со словами по характеру идельной стороны, а со свободным словосочетаниями – по характеру материальной. Однако примат идеального над материальным в единицах языка позволяет отнести фразеологизмы к лексическим единицам» (Торопцев, 1980: 5). В практике социальной коммуникации слово подбирается как соответствующее интенции высказывания не только по форме, но одновременно и по его семантике, и даже прежде всего по семантике (см. об этом: Соссюр, 1990: 152, de Sausurre, 2004: 114, а также см., например, исследования семантики знака объективными методами – Лурия, 1979: 95-111).

Категория содержания, так же как и категория формы – это принципиальные и базовые категории языкознания. Никто из исследователей не подвергает сомнению то, что основой знака является баланс содержания и формы. Проблемы возникают в понимании данных категорий. При сложности их категоризирования и взамен этих категорий многими исследователями как синоним используется терминологически недостаточно определенная категория семантика, под которой, не особо дифференцируясь, понимается в зависимости от методологического подхода совокупность информации – языковой и речевой, лексической и синтаксической, грамматической и лексико-понятийной, семиотической и несемиотической (информационно-психической и даже психофизиологической, например, наглядно-образной или сенсорной), врожденной и социально-приобретенной и др. Данные противоречия обусловлены прежде всего неразличением (или недостаточным различением), с одной стороны, информации несемиотической и семиотической (ср. требование Соссюра говорить о семантике только в неразрывной связи содержания с формой [Соссюр, 1990: 151]), а, с другой стороны, в вербальном типе коммуникации, неразличением информации языковой и речевой. На наш взгляд, неправомочно или, по крайней мере, стратегически неоправданно говорить о семантике, игнорируя категорию знака.

В традиционных исследованиях языка основанием знака прежде всего считалась форма знака (акустический или визуальный образ). Отсчет в координации сложных соотношений составляющих структуры знака и речевых процессов традиционно шел от формы: тождественность знака определялась на основании формы, но не понятия, а тем более не по критерию отношения (баланса) формы и понятия. Ф. де Соссюр также отмечал данную особенность исследований: «Trudność polega na tym, by odróżnić parasemiczny twór od wpływu, jaki parasemy wzajemnie na siebie wywierają; wpływu, który może całkowicie zmienić znaczenie semu, a my wcale nie będziemy sobie zdawali sprawy z tego, że jest to jakiś inny sem. Gdy z kolei zmienia się „forma”, zgodnie stwierdzamy, że jest to inny sem. Czy ta różnica ma uzasadnienie?» (de Saussure 2004: 113)^¹¹; «Слово форма употребляется для обозначения апосемы, семы и, наконец, материальной части семы в синхронии» (Соссюр, 1990: 149); «...не может быть никакой морфологии без учета смысла, хотя изменение материальной формы легче всего проследить» (Соссюр, 1990: 151). То есть, Фердинанд де Соссюр в данном случае задается вопросом, является ли оправданным то, что при незначительных онтологических изменениях в означающем утверждается возникновение нового знака, в то время как нередко значительные изменения в означаемом не считаются основанием для констатации появления нового знака.

Симптоматично, что подобно этому и в теории русского языка никогда не ставился вопрос о том, что, например, лексические единицы «чудесный – прекрасный» могли бы являться одной лексической единицей (или сравните также «спешить – торопиться). Однако вместе с этим лексическая единица «поднимать» в значениях, например, «поднимать книгу с земли», «поднимать руку», «поднимать глаза» или «поднимать вопрос» и др. традиционно считается одной лексической единицей. Хотя Ф. де Соссюр и утверждает, что «принципиальной основой семы является избранный материальный знак» (Соссюр, 1990: 150), но вместе с тем нельзя забывать и о том, что существует «вторая» принципиальная, если так можно выразиться, основа семы. А о том, что так выразиться можно, красноречиво свидетельствует множество утверждений, например: «В числе прочего [категория] «сема» сразу позволяет избежать отрыва звуковой стороны знака от его понятийной стороны и придания преобладающего значения одной из сторон. Это слово представляет знак как целое, то есть и знак, и его значение, которые вместе придают знаку индивидуальность» (там же: 148-149). На основании вышеотмеченного можно высказать следующее допущение: Ф. де Соссюр в логико-структурной системе языка основой знака утверждает баланс формы и значения в семе (баланс апосемы и понятия), однако в функционально-прагматическом аспекте можно считать в его теории основой знака форму в речевосприятии и понятие в речепроизводстве.

Широко известна традиционная структуралистская дефиниция знака (поскольку образ знака может быть лишь представлением конкретной формы знака, вполне очевидно, что речь в данном случае идет о речевом знаке): знак – это связь акустического/визуального образа с понятием. Однако в дефиниции знака как связи (отношения) формы и понятия данное отношение является не любым отношением, а отношением сбалансированным. В исследованиях это определение чаще используется поверхностно, то есть так, как удобно при раздельном исследовании конкретных фактов языковой, а чаще речевой формы или семантики. Слишком часто игнорируется тот факт (хотя теоретически провозглашается обратное), что в отдельности ни акустический образ, ни понятие не являются знаком: «ani dźwięki, ani pojęcia nie są obiektami językowymi» (de Saussure 2004: 232), «ни звуки, ни понятия не являются объектами лингвистического исследования» (Соссюр, 1990: 135); «fakt językowy polega niezmiennie na równowadze [między faktem akustycznym a pojęciem]» (de Saussure 2004: 231), «языковой факт основывается на равновесии между звуками и понятиямии» (Соссюр, 1990: 134). В исследованиях почти полностью игнорируется следующее замечание Ф. де Соссюра: «Oznaczanie (signifier) – to w tej samej mierze przyoblekanie znaku w pojęcie, co przyoblekanie pojęcia w znak» (de Saussure 2004: 114), «Означивать (signifier) – это не только наделять знак понятием, но также и подбирать знак понятию» (Соссюр, 1990: 152). При этом следует заметить, что воплощение понятия в знак в динамике языка происходит столь же часто, как и наоборот, воплощение знака в понятие. Несмотря на то, что понятие гораздо быстрее подвергается качественным изменениям, чем форма знака, при идентификации знака решающим фактором все равно остается именно форма. Ф. де Соссюр в знаке никогда не давал преимущества ни форме, ни содержанию: «Jest czymś błędnym (i niewykonalnym) przeciwstawiać formę znaczeniu» (de Saussure 2004: 35) «противопоставление формы значению является ошибочным (и не осуществимым) (перевод наш – М.Л.)». Важным здесь является то, что ни звук, ни понятие как несемеотические категории не являются ни знаком, ни даже частями знака. Знаком является значимая зависимость между звуками и понятиями, а уже в пределах данной значимой зависимости можно выделять две стороны или два аспекта знака – значение и форму (см. также раздел «Теория знака Фердинанда де Соссюра»).

В лингвистическом исследовании при идентификации знака чаще бывает очень трудно сохранить синхронический и диахронический баланс компонентов знака, баланс означающих языкового знака и речевого знака, с одной стороны, и инвариантного понятия и актуального понятия, с другой стороны, не поддавшись соблазну иногда кажущейся и ошибочной тождественности близких по форме и содержанию (смежных и сходных) означающих и понятий. Всегда был и остается сложным вопрос меры минимального изменения знака, которая позволила бы утверждать о появлении нового знака, а не об актуализации языкового инварианта либо минимальном изменении (например, появлении или пропуске какого-либо категориального признака или добавлении определенного денотативного признака) его характеристики (хотя любое изменение в составе категориальных признаков – свидетельство появление нового знака). Окказиональная актуализация языкового знака означает создание речевого знака, но не обязательно образование нового языкового знака. И.Торопцев отстаивает принцип тождественности языкового и речевого знака в дискуссии с А.Потебней при анализе понятия актуализации и ее видов – актуализации узуальной и актуализации окказиональной: «При актуализации (речевом синтаксическом использовании) новых слов не образуется. Между тем многие языковеды, чтобы не связывать разные функции звуковой оболочки с одним и тем же словом, готовы удвоить язык... Такие представления вряд ли соответствуют устройству языка» (Торопцев, 1980: 7). По сути дела, проблема сводится к способу обозначения анализируемого явления: И.Торопцев окказиональную актуализацию считает (как и А.Потебня) образованием нового слова.

Нельзя не признать правомочность утверждения, что перенос значения не обязательно предшествует появлению нового знака, но может являться его результатом (при этом, уточним, что перенос значения не обязательно связан с образованием нового знака): «...не следовало бы связывать возникновение семем с переносом наименований. Семемы возникают до переноса и вызывают его к жизни» (там же: 28). Следует допустить так же и то, что, возможно, не все новые знаки возникают только в момент «прерыва» коммуникативного контекста (хотя это и наиболее типичный ход словообразования): «...лексические единицы возникают не в обычном, коммуникативном контексте, а в особом, специальном, ономасиологическом контексте, до коммуникативного контекста, для него. Если новое слово возникает, создается после того, как процесс речеобразования (коммуникативный контекст) уже начался, то и в этом случае ономасиологический и коммуникативный контексты не объединяются, не образуют целого. Коммуникативный контекст прерывается и заканчивается только после завершения ономасиологического контекста, в котором находит свое воплощение словопроизводственный процесс. Результат последнего включается в прерванный коммуникативный процесс» (там же: 29). Актуализация языкового знака в пределах его объема в аналитическом типе суждения не создает нового знака, однако актуализация знака в синтетическом типе суждения может приводить к появлению (не обязательно сознательно контролируемому) окказиональной речевой единицы или синтагмы, а при их закреплении в сознании и в коммуникации к появлению нового языкового знака.

1.1.4. Диахрония и синхрония знака.

В данном разделе обратим внимание на те следствия для онтологии и гносеологии знака, которые вытекают из выделения, учета и противопоставления категорий «филогенез – онтогенез», «диахрония – синхрония», «социолект – идиолект», «язык – сознание», «язык – мышление», «язык – речь» и др. Заметна резкая несимметричность в отношениях некоторых из данных традиционных дихотомий, или антиномий, например, асимметрия в дихотомиях «филогенез – онтогенез», «диахрония – синхрония», «социолект – идиолект». Категория диахронии в большей степени органичности соответствует категории филогенеза, в то время как категория синхронии более органично связана с категорией онтогенеза. Вместе с тем, мы вполне обоснованно можем говорить о диахронии в онтогенезе, но уже проблематичнее говорить о синхронии в филогенезе. Реальность диахронии в онтогенезе можно назвать онтогенетической диахронией, или онтодиахронией. Реальность диахронии в филогенезе (филогенетическая, историческая диахрония, или филодиахрония) столь же органична, сколь реальность синхронии в онтогенезе (онтосинхрония). Однако значительно проблематичнее говорить о филогенетической синхронии, или филосинхронии. В филогенезе не может быть синхронии, так как филогенез – это разорванное, или прерывистое развитие отдельных онтогенезов. Возможно лишь условное, относительное обозначение синхронии в филогенезе для определенных тактических целей научного моделирования (см., например, рассуждения Ф. де Соссюра об условности синхронии в филогенезе: «Punkt widzenia ANACHRONICZNY, sztuczny, intencjonalny i czysto dydaktyczny, sprowadzający się do rzutowania pewnej morfologii (lub pewnego wcześniejszego stanu języka) na pewną inną morfologię (albo na inny stan języka późniejszego)» (de Suassure, 2004: 38), «Точка зрения ВНЕВРЕМЕННАЯ, искусственная, интенциональная и чисто дидактическая, направленная на то, чтобы набросить определенную морфологию (или определенное предшествующее состояние языка) на определенную другую морфологию (или на другое состояние языка) (перевод наш – М.Л.)».

Среди многих других категорий следует также брать во внимание категории «происхождение знака» и «использование знака» (причем, не в традиционном понимании данных свободных словосочетаний, но в применении их к языку как идиолекту). Категории «происхождение знака» и «использование знака» лишь частично дублируют такие традиционные категории как «речевосприятие» и «речепроизводство», а также такие категории как, с одной стороны, «образование знака» (словопроизводство), «диахрония знака» и, с другой стороны, «актуализация знака», «синхрония знака». Последних из указанных категорий недостаточно по той причине, что они нивелируют, размывают различия между традиционно понимаемыми социолектом и идиолектом. Категории «происхождение знака»^¹² и «использование знака»^¹³ релевантны только для идиолекта, онтогенеза, но не для социолекта и не для диахронии филогенеза. Категория «происхождение знака» означает либо появление знака (как в раннем, так и в позднем онтогенезе), либо изменение знака, тождественное появлению нового знака (омонимия или традиционная полисемия) в идиолекте на основании восприятия внешней речи в социальной коммуникации (реже в случае самостоятельного создания нового слова). Категория «использование знака» означает воспроизводство знака.

Говоря о знаке, обычно не уточняют множество важнейших аспектов, избежать которых в любого рода семиотических исследованиях оказывается невозможным. Исследуя знак, нелегко одновременно учесть (хотя это всегда необходимо) представление о знаке в филогенезе и в онтогенезе, о знаке в языке и в речи, а если в речи, то в типе речи продуктивном и репродуктивном, о знаке в порождении речи и в восприятии речи и т.д. Очевидно, эту трудность имела в виду А.Уфимцева, когда говорила о знаке: «будучи образован в результате скрещивания двух мыслительных рядов – дифференциации и отождествления – словесный знак потенциально является омонимом и синонимом одновременно» (Уфимцева, 1974: 202), это же, очевидно, имеют в виду, говоря об асимметричной природе знака. В любом из вышеотмеченных аспектов знака при обобщении достаточно легко смешать все остальные аспекты, которые, хотя и нелегко разграничить (а это основная причина упрощений в теориях), но которые следует оговаривать в максимальной степени.

Традиционно понимаемая категория «происхождение знака», в первую очередь, связана с филогенезом, в той же мере она связана с социолектом (в традиционном понимании его как синкретичной совокупности идиолектов, речевой деятельности и текстов). Исходя из понимания идиолектной онтологии языка, любой вид коммуникации (непосредственно живой устной коммуникации или опосредованной письменной) потенциально представляет для индивида очередной вариант или источник происхождения знака. То есть, в случае узуального использования знака адресат коммуникации подтверждает для себя (воспроиводит) идентичность знака, а в случае окказионального его использования адресантом адресат уточняет для себя знак (например, соотношение формы и значения в знаке) или фиксирует для себя наличие в социолекте (то есть в идиолекте адресанта) ранее не известного ему знака и одновременно появление нового для себя знака (то есть, появление нового знака в своем идиолекте).

Категория «использование знака» прежде всего характеризует идиолект и онтогенез, при этом множество таких повторяющихся и усредненных идиолектных использований собственно и представляет собой социолект (социолект как часть идиолекта). Использование знака – это прежде всего актуализация инвариантной семантики языкового знака при реализации собственной интенции говорящего. Происхождение знака – это актуализация инвариантной семантики языкового знака в восприятии под воздействием реализации интенции собеседника в речевой деятельности (при совпадении сигнификативного значения знаков адресанта и адресата). Если сигнификативное значение знака адресанта и адресата не совпадают (по категориальным критериям семантики), это может быть причиной появления в лексической системе языка адресата нового знака.

Отмеченная выше проблематика фактически во многом соответствует часто акцентируемой Фердинандом де Соссюром проблеме соотношения знака в диахронии и знака в синхронии, то есть соотношения этимологии знака и прагматики знака: «...среди тысячи иных вопросов следовало бы задуматься над тем, чем является слово (во времени), может ли оно изменяться в отношении формы и значения» (Saussure, 2004: 55). Ф. де Соссюр совершенно справедливо считает, что два вышеотмеченных аспекта знака являются двумя, хотя и смежностно связанными, но совершенно разными проблемами: «...изменение значения не имеет совсем и ни в каком отношении ценности как факт, происходящий из времени» (там же), а также: «значение является единственно способом выражения ценности определенной формы. ...изменением значения можно овладеть только в общих чертах, в отнесении к данному соотношению структур (там же).

Учет в теоретическом исследовании категорий «происхождение знака» и «использование знака» подчеркивает в первую очередь наличие в социальной коммуникации процессов верификации знака, а именно верификации такой основополагающей категории знака как его тождественности, то есть постоянства в меняющихся условиях социальной деятельности, в частности, семиотической.

1. 2. Гносеология знака

1.2.1. Традиции в исследовании категории знака.

Лексическая единица «слово» сохраняет свою важность для разговорно-обиходного типа общения, однако она в значительной степени утратила когнитивную и терминологическую способность обозначения в научном типе коммуникации. «Несмотря на кажущуюся простоту, определить лингвистически понятие слова необычайно трудно» (Теньер, 1988: 37), эта трудность граничит с невозможностью: «понятие слова оказывается принципиально неопределимым» (там же: 39). В последние десятилетия можно констатировать снижение релевантности также категории «знак» как достаточно однозначного термина семиотических исследований (в частности, в языкознании). Условия и причины снижения когнитивного потенциала единиц «слово» и «знак» в определенном смысле одинаковы – это явное пасование, отступление перед онтологической сложностью данных категорий. Разница состоит лишь в том, что в отношении единицы «слово» мифологизация ее значения объясняется типологической прагматикой обиходно-разговорного стиля языка, а в отношении единицы «знак» отмеченное отступление можно объяснить временной задержкой в интерпретации перед огромным нагромождением противоречивого материала лингвистических исследований. Употребляемая в обыденном, научном и других стилях языка лексическая единица «слово» (которая не может быть названа термином) в научном отношении требует уточнения. В строгом научном понимании такой единицы как слово не существует (и это понимание, с одной стороны, не является новостью не только в лингвистике, но и в других науках, а, с другой стороны, оно слишком часто в лингвистике игнорируется). Подобное утверждение однако не может отрицать очевидный факт существования чего-то достаточно привычного в нашей каждодневной деятельности, называемого словом (в обыденности словом обычно считается единица раздельного написания в тексте письменном или же звуковая единица с одним ударением в речи устной, соотносимая при этом мысленно с ее написанием, хотя даже эти простые представления часто не удовлетворяют фактам языка и речи). Ср.: «…для говорящих слово – несомненная реальность, и этот факт нельзя игнорировать» (Падучева, 2004: 14). Вышеотмеченная онтологическая сложность структуры слова содержит в себе причину невозможности применения обыденного понимания слова к многообразию фактов речи даже в одном языке, не говоря уже о других типологически отличных языках (с последующей гносеологической констатацией иллюзорности обыденного понимания слова).

Одной из причин высокой отвлеченности и обобщенности лексической единицы «слово» является применение этой единицы в большей мере к самым простым фактам социолектной формы языка, что, в свою очередь, обусловлено современной и уже устоявшейся традицией (научной и интуитивно-обыденной) главным образом социоцентрического подхода к восприятию многообразия межличностного речевого общения. Восприятие фактов коммуникации с точки зрения теории идиолекта, несомненно, способно изменить существующий социоцентристский status quo, кроме несомненных преимуществ имеющий и выразительные недостатки, в частности, мифологизацию и даже фетишизацию при социологическом подходе многих абстрактных категорий, таких как, например, «слово», «язык», «знак», «значение», «восприятие» и мн.др^¹⁴.

Другой причиной несоответствия (в гносеологии исследований) термина «слово» онтологии вербальной деятельности является, подобно как и в случае социологического подхода, применение этого термина к самым простым случаям идиолектной формы языка (оперирование, в основном, такими конкретными и наглядными единицами как «стол», «окно», «дерево» и под.), то есть, преимущественно отнесение к ранним или базовым для онтогенеза формам функционирования слова. Поэтому термин «слово» в исследованиях не способен в полной мере охватить более сложные и поздние для онтогенеза случаи функционирования единиц речевой деятельности. В этом и состоит современная проблема гносеологического статуса категории «знак».

Носителя обыденного сознания удивляет тот факт, что единицы «идти», «шел» и «буду идти» – это одно слово (строго говоря, один языковой знак), а не три или четыре слова. Но это нисколько не удивляет языковеда. Обыденный человек по вполне понятным причинам обычно игнорирует проблемы структуры языка и слова в пользу смысла, то есть прагматики, а потому типичным считается мнение, что языковед слишком усложняет то, что обыденному сознанию и так понятно с точки зрения здравого смысла. Категория здравого смысла имеет в науке, бесспорно, важнейшее значение, позволяя интуитивно решать многие проблемы, но при этом часто научные выводы и открытия опровергают, казалось бы, незыблемые принципы здравого смысла^¹⁵. В языкознании при определении категории «слово» неизбежно применяются понятия формы слова, значения слова, многозначности слова, слова в языке (языковой знак), слова в речи (речевой знак), понятия аналитического слова и синтетического слова, слова внутреннего, слова служебного, слова фонетического, слова графического, слова фразематического и т.д. Вышеотмеченные аспекты не фиксируются в обыденном понимании слова, они также ни в коей мере не являются праздными: их актуализация подтверждается в последнее время потребностями компьютерной формализации процессов коммуникации, а также стимулируется современным уровнем семиотических исследований.

Типичным является понимание знака, близкое пониманию слова в традиции копенгагенской школы, то есть понимание слова как места пересечения многочисленных понятийно-семиотических отношений^¹⁶ (отметим, что это чаще всего лишь часть слова, а именно лексическая семантика). Естественно, что отличия в понимании слова объясняются отличиями в глубине, объеме и детальности учета данных бесконечных отношений при теоретическом определении слова. Категория «знак» используется по-прежнему в исследованиях в качестве одной из основных единиц языкознания, однако она все больше вытесняется на фоновый план такими категориями, как семантика, значение, смысл, а особенно разного рода воспроизводимыми сверхсловными единицами (например, такими аналитическими единицами номинативного или предикативного типа, как языковое клише, фразеологизм, фразем, перифраза, языковой стереотип, речевой штамп, коммуникативная формула, коммуникативный фрагмент, клишированное выражение и мн.др.), а также такими сложными понятийно-семиотическими структурами как концепт, актантная группа, синтаксический концепт, конверсив, диатеза, модельная конструкция, лексическая модель, предикативно-аргументная структура, семантический стандарт и др.^¹⁷

Эта тенденция (если это не тенденция, то во всяком случае достаточно важная особенность современных лингвистических исследований, а также особенность онтологии лингвосемиотической коммуникации) свидетельствует, с одной стороны, о недостаточности соответствия традиционого понимания категории «знак» современному уровню семиотических знаний, а, с другой стороны, о желании сохранить традиционную категорию «знак», а одновременно о необходимости дать этой категории интерпретацию, соответствующую современным требованиям.

следующая страница >>