Экспериментальная психология - umotnas.ru o_O
Главная
Поиск по ключевым словам:
Похожие работы
Экспериментальная психология - страница №1/11





ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

Государственное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

Уральский государственный университет им. А.М. Горького
Факультет психологии

Кафедра общей психологии и психологии личности



ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Учебно-методическое пособие

Екатеринбург

2006


УТВЕРЖДАЮ

Декан психологического факультета

____________________Глотова Г.А.
Учебно-методическое пособие по курсу «Экспериментальная психология» составлено в соответствии с требованиями федерального компонента к обязательному минимуму содержания и уровню подготовки:

дипломированного специалиста по специальности 030301

бакалавра, магистра по направлению «психология»

по циклу СД дисциплин государственного образовательного стандарта высшего

профессионального образования.

Автор-составитель:

к.п.н., доцент кафедры общей психологии и психологии личности Ур ГУ

Боднар А. М.


Рекомендовано к изданию учебно-методической комиссией

психологического факультета

Протокол заседания № от

ВВЕДЕНИЕ

Данное учебно-методическое пособие состоит из цикла лекций по всем темам, предусмотренным программой курса «Экспериментальная психология», а также содержит методические материалы, облегчающие его освоение, такие как: распределение часов курса по темам и видам работ, списки основной и дополнительной литературы, темы и планы семинарских занятий, примерный перечень вопросов к экзамену и вариант экзаменационных билетов, вариант теста для контроля знаний. Кроме того, в приложениях приведены фрагменты текстов, знакомство с которыми представляется принципиально важным при изучении экспериментальной психологии.



Цель курса – обеспечить студентов базовыми знаниями по экспериментальной психологии в соответствии с требованиями действующего Государственного образовательного стандарта по данной дисциплине: рассмотреть основные разделы, главные направления, проблемы, задачи, методы; выработать умение осмысленно читать описания психологических экспериментов в научной литературе, самостоятельно планировать и проводить эмпирические исследования, интерпретировать и описывать полученные результаты, составлять отчет о проделанной учебно-исследовательской работе.

Основными задачами курса являются

  1. Ознакомление с основной проблематикой экспериментальной психологии как науки, ее понятийным аппаратом.

  2. Знакомство со структурой и особенностями методов психологического исследования.

  3. Изучение способов планирования психологического исследования (экспериментальных планов).

  4. Изучение методологии и планирования корреляционных исследований в психологии.

  5. Привитие навыков интерпретации и представления результатов психологического исследования.

Место дисциплины в системе высшего профессионального образования

Данный курс предполагает, что студенты уже знакомы с основами общей психологии, освоили начала математической статистики, выполнили большую часть заданий общего психологического практикума. Освоение содержания курса «Экспериментальная психология» является основой для методически и методологически грамотной самостоятельной учебно-исследовательской работы студента (а в дальнейшем и научно-исследовательской деятельности специалиста-психолога) независимо от специализации и конкретного направления работы.



Требования к уровню освоения содержания курса

По окончанию курса студенты должны



  • понимать, почему научная психология – это экспериментальная психология;

  • знать, что такое метод в широком и узком смысле и какова номенклатура и возможности методов современного психологического исследования;

  • иметь представление о существующих экспериментальных (а также до- и квазиэкспериментальных) планах и уметь пользоваться наиболее часто встречающимися из них;

  • уметь грамотно планировать, осуществлять и представлять результаты своих учебно-исследовательских проектов.


ЛЕКЦИИ ПО ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

Лекция 1.

НАУКА И НАУЧНАЯ МЕТОДОЛОГИЯ
Введение

Что означает термин «экспериментальная психология»?

Классики под экспериментальной психологией понимали систему психологических зна­ний, полученных на основе экспериментального изучения поведе­ния человека и животных (Вундт, Вудвортс, Стивенс, Фресс и Пиаже). В таком понимании научная психология приравнивается к экспериментальной и противопоставляется философской, интро­спективной, умозрительной и гуманитарной версиям психологии.

Сегодня термин «ЭП» понимается более широко и используется для характеристики научной дисциплины, занимающейся проблемой методов психологического ис­следования в целом.

Традицию преподавания ЭП в рос­сийских университетах ввел профессор Г. И. Челпанов в 1909/10 учебном году. С 70-х годов учебный курс «Экспериментальная психология» читается в российских вузах. В Госстандарте образования психолога ему отводится 180 часов. Студенты, прослушав этот курс, должны полу­чить представление о «теоретическом и эмпирическом знании в пси­хологии; специфике психологического эксперимента; экспериментальной психологии деятельности; естественных и искусственных видах деятельности; экспериментальной психологии сознания личности».
Наука и научный метод1

Сегодня существование науки психологи общепризнанно, хотя после чтения некоторых психологических книг или статей у естественников или математиков могут возникнуть обоснованные сомнения на этот счет, ибо если психология – наука, на психологический метод должны распространяться все требования к научному методу.



Наука – это сфера человеческой деятельности, результатом ко­торой является новое знание о действительности, отвечающее кри­терию истинности. Эффективность на­учного знания считается производной от его истинности. Научный работник – это профессионал, который руко­водствуется в своей деятельности принципом «истинность ложность».

Результатом научной деятельности может быть описание реальности, предсказание или объяснение процессов и явлений, которые выражаются в виде текста, структурной схемы, графической зависимости, формулы и т.д. Идеалом научного поиска считается открытие законовтеоретическое объяснение действительности. Но созданию теории предшествует нахождение единичного факта, эмпирическое обобщение, модель, закономерность, закон и только потом – теория. То есть все виды научных результатов можно расположить на шкале «эмпирическое – теоретическое знание»:

В каком виде существует наука? – 1) как система знаний (результат деятельности) и характеризу­ется полнотой, достоверностью, систематичностью; 2) как деятельность. В этом качестве наука характеризуется прежде всего методом. Метод отличает науку от прочих способов получения знания (откровение, интуиция, вера, умозрение, обыденный опыт и т.д.), метод научного исследо­вания – рационален.

Одно из возможных определений метода: метод – это совокупность способов практического и теоретического освоения действительности, которая признана научным сообществом в качестве обязательной нормы, регулирующей поведение исследователя.

Ключевым здесь является понятие нормы, тесно связанное с понятием «парадигма», введенным в научный обиход Т. Куном, который выделяет два разных состояния науки: революционную фазу и фазу «нормальной науки». «Нормальная наука» означает исследование, прочно опирающееся на одно или несколь­ко прошлых научных достижений. Парадигма же – это правила и стандарты научной деятельности, принятые в научном сообществе на сегодняшний день, до очередной научной революции, которая ломает старую парадигму, заменяя ее новой.

Образцы какой науки следует считать эталоном? Ответы на этот вопрос были разными. Так Бэкон считал основой естественных наук физику, Гоббс – геометрию.

У Куна под парадигмой понимается и теория, принятая научным сообществом, и правила и стандарты научной практики, и стандартная система методов. Многозначность потребовала конкретизации, и Кун ввел понятие «дисциплинарная матрица», в соответствии с которым появилась возможность говорить наряду с парадигмой науки в целом о парадигмах отдельных наук – «узкая» парадигма.


Понятие парадигмы используется для характеристики формирования научной дисциплины, описания этапов ее формирования. Так говорят о допарадигмальной науке – когда у нее нет теории, признанной научным сообществом, и парадигмальной науке. Существование парадигмы является признаком зрелости науки или отдельной научной дисциплины.

В научной психологии станов­ление парадигмы определено работами В. Вундта и его научной шко­лы. Взяв за образец естественно-научный эксперимент, психологи конца XIX – начала XX в. перенесли основные требования к экспериментальному методу в психологию. И до сих пор, как подчеркивает Дружинин, какие бы претензии ни выдвигались критиками лабораторного эксперимента, психологи, если они хотят быть научными ра­ботниками, ориентируются на принципы организации естественнонаучного исследования. На основе этих принципов проводятся диссертацион­ные исследования, пишутся научные отчеты, статьи и монографии.
Основные черты современной научной методологии

Каковы же основные черты современной научной методологии? Современная наука начинается с Галилея (1564-1642) и Ньютона (1642-1727), живших в эпоху первой научной революции. Для Ньютона научная деятельность – это поиск ограниченного количества математических законов, позволяющих вывести наблюдаемые в природе закономерности. С помощью открытых им законов движения и тяготения он очень точно описывал движение небесных тел. Главная критика Ньютоновской механики касалась отсутствия объяснения механизма гравитации, но классик отвечал: «Hypotheses non fingo» (гипотез не измышляю). То есть он отказывался объяснять свой принцип гравитации, для него было достаточно постулировать существование силы, посредством которой можно предсказать движение небесных тел.

Философия природы Ньютона приняла крайние формы у Конта (1798-1857) и его последователей-позитивистов. Для них основная задача науки – не объяснять, а описывать: ученый должен наблюдать за природой, ища закономерные события и надежные корреляции, на основании наблюдений он может предлагать научные законы (образцом здесь служит научная деятельность Ньютона). Для них как и для Ньютона научные законы – это математическое выражение наблюдений. Итак, для позитивистов задачей науки №1 является описание, из которого вытекает задача №2 – предсказание (на основе закона тяготения ученые предсказывают будущие затмения, появление комет, рассчитывают орбиты спутников и т.п.). Конечная цель науки, согласно философии позитивизма, – осуществлять контроль. Идеалом Конта было общество, управляемое наукой. И поскольку формирование психологии в 20 в. шло под влиянием идей позитивизма, то желание применить научно-психологические знания для управления обществом заметно повлияло на этот процесс.
Описание, предсказание и контроль для позитивистов – три единственные задачи науки. Желание же людей объяснить, то есть получить ответ на вопрос «Почему?» они считали опасной поблажкой метафизике и теологическим спекуляциям. Однако к середине 20 в. философия науки признала необходимость объяснений, и в 1948 г. Гемпель и Оппенгейм предложили – но в рамках позитивизма – модель объяснения.

Объяснение для Гемпеля-Оппенгейма– следствие научных законов. Свою модель они назвали дедуктивно-номологической (nomos – закон), то есть относящейся к закону, поскольку объяснение показывает, как событие подчиняется определенным научным законам.

Важнейшей чертой модели Гемпеля-Оппенгейма является то, что она подчеркивает: событие, нуждающееся в объяснении (explanandum), не может явно или неявно содержаться в законах или обстоятельствах, привлекаемых для разьяснения (explanans). Нарушение этого правила приводит к тому, что объяснение теряет силу.

Представим себе вопрос: «Почему данное вещество усыпляет?», и ответ на него: «Потому что оно обладает наркотическим действием». На первый взгляд объяснение дано, но когда мы узнаем, что «наркотический» означает «вызывающий сон», то видим, что объяснения нет, ибо по сути утверждается, что вещество усыпляет, потому что оно вызывает сон. То, что надо объяснить (explanandum), причина сна, в неявной форме содержится в разъяснении (explanans).

Конечно, можно придумывать красивые названия типа «наркотический эффект», выдавая их за объяснения событий, но максимум, что может скрываться за названиями – это предположение о наличии неких сил, вызывающих события (например, сил, вызывающих наркотический эффект). Предположение о наличии таких сил может стать первым шагом к пониманию, но не является объяснением (известно, что в качестве таких сил выступали бог, дьявол, ангелы, демоны, теплород, флогистон, эфир и т. п. – допущения, которые нельзя прямо или косвенно наблюдать, экспериментально проверить. Они привлекаются в качестве гипотез именно для объяснения непонятного, но такого рода объяснения неприемлемы для науки, и Ньютон и его наследники предпочли вовсе отказаться от объяснений («гипотез не измышляю»), чем дать лазейку суевериям.)

Именно то, что модель Гемпеля-Оппенгейма недвусмысленно указывает на необходимость разделять объясняемое (explanandum) и то, с помощью чего дается объяснение (explanans), делает ее основой для понимания научного объяснения. И это при том, что с момента своего возникновения дедуктивно-номологическая модель много и заслуженно критиковалась.

Самая противоречивая ее черта – уподобление объяснения предсказанию. Дело в том, что с точки зрения позитивистов Гемпеля и Опенгейма объяснить событие означает продемонстрировать, как оно может быть предсказано. Так, объясняя затмения, астрономы обращаются к законам Ньютона, законам, описывающим движение Солнца, Земли и Луны и, зная эти законы, они неоднократно предсказывали затмения в будущем и не ошибались. Отсюда вывод о симметричности объяснения и предсказания. Но такой вывод не всегда верен: если предсказать затмение на основе законов движения планет означает верно объяснить это явление, то правильно предсказать шторм на основе показаний барометра не значит объяснить происхождение шторма (показания барометра – следствие изменений в атмосферных процессах, а поскольку следствие не может предшествовать причине, данное предсказание не может быть объяснением шторма, у его возникновения – другие причины).

Но почему для позитивистов стало возможным уподобление объяснения и предсказания? Дело в том, что они рассматривают объяснения в качестве логических аргументов: ученый логически выводит (= предсказывает) событие из совокупности предпосылок. И поскольку они рассматривают научные законы лишь как человеческие изобретения – обобщение прошлых событий, то считают, что эти законы не управляют природой, то есть не являются причиной происходящего. Это значит, что для позитивиста законы Ньютона не являются причиной и не вызывают затмений; они просто позволяют нам логически заключить, что в будущем затмения будут (и все подобные заключения были верными).

Итак, позитивисты, начиная с их предтечи Ньютона («Гипотез не измышляю») и заканчивая нашими современниками – сторонниками Гемпеля-Оппенгейма – обходили вопрос о реальной каузальной (причинной) структуре природы. Они сосредотачивались на том, как ее можно предсказывать и контролировать. Они оправдывались тем, что есть множество знаний, которыми можно пользоваться, не задаваясь вопросом, почему же они работают (так врачи десятилетиями прописывали аспирин для снятия жара, не зная, почему он помогает, они только сейчас начинают понимать механизм действия аспирина).

Но понимать – хочется! Поэтому в качестве альтернативы дедуктивно-номологичес-кому был предложен каузальный подход. Главная причина его появления – трудности позитивистов в различении предсказания и объяснения.

Мы уже видели, что предсказать – не всегда – объяснить. С другой стороны, квантовая физика показала, что можно объяснять некоторые события, исходя из законов квантовой механики, при том, что предсказать эти события принципиально невозможно. Это значит, что причины событий – истинные, объективные, а не только логические, выведенные из наблюдаемых предпосылок – существуют. Существуют законы природы сами по себе, независимо от оценки их надежности и полезности.

Но этого мало. Для психологов, пытающихся объяснить человеческое поведение, еще важнее то, что мы интуитивно принимаем объяснения, которые вообще ни на каких законах не основываются: большинство объяснений в повседневной жизни и истории получаются из соединения событий в причинные цепочки без упоминания каких-либо законов. На основании каких законов детектив раскрывает преступление? Он не привлекает законов природы, поскольку, даже если они существуют относительно поведения, их никто не знает, поэтому он показывает, как серии частных, уникальных событий привели, одно за другим, к преступлению. Мы чувствуем удовлетворение, узнав, что это жена отравила мужа, потому что у нее был любовник, хотя нет закона природы, гласящего, что все или большинство жен, имеющих любовников, убивают свих мужей. То есть не все объяснения соответствуют модели, включающей закон.

Каузалисты считают, что страх позитивистов перед метафизикой и суевериями и как следствие нежелание выходить за пределы фактов привел их к отказу от смысла и цели науки, которые состоят в проникновение в причинную структуру реальности, в открытие (а не изобретение) законов природы. Ведь наука, говорят они, достигла своих успехов, благодаря тому, что она – более или менее – права относительно того, как работает природа, она может предсказывать и контролировать, благодаря своей истинности, а не логической структурированности. Наука защищается от суеверий, жестко проверяя каждую гипотезу и сомневаясь в каждой теории.

Какой из обсуждавшихся подходов верен? Очевидно, что своя правда есть у каждого. Поэтому естественным представляется существование точки зрения, служащей дополнением к ним. Это прагматический подход, в соответствии с которым научно объяснение обусловлено как логическими (теоретико-познавательными, гносеологическими) факторами, так и факторами общественными и личными (субъективными, интуитивными). «Почему небо синее?» Существует целый ряд приемлемых ответов на этот вопрос – в зависимости от контекста, в котором он задан. Так для людей разного возраста полностью неверным объяснение будет только для малышей: «Потому что это лучший цвет для неба», ответы же, связанные со свойствами света, атмосферы и т.п. будут относительно верны – разными их делает контекст, в котором задан вопрос, ожидания вопрошающего и мнение отвечающего относительно того, каким следует быть самому подходящему ответу. Истина, содержащаяся в этом примере, справедлива для всей истории науки: объяснения меняются по мере того как развивается научное понимание проблемы.

Итак, мы видим, что ответ на вопрос о том, что считать объяснением, зависит от исторического, социального и личного контекста, и с этим фактом должна считаться любая общая теория объяснения. Мы видим также, что различия между каузальным и номологическим подходами к объяснению очень глубоки, поскольку основываются на принципиально различных идеях относительно того, чего может достичь наука. С точки зрения номологистов мы можем надеяться описать мир таким, каким видим его в нашем опыте; каузалисты считают, что можно пойти глубже и постичь тайную, невидимую причинную структуру Вселенной.

Этот спор известен как спор о реализме в науке. Проиллюстрируем его примером из истории науки. С конца 19 в. широкое признание получила атомарная теория, с помощью которой объясняли поведение газов и правила комбинаций химических элементов. Но как интерпретировать концепцию атомов? Позитивисты во главе с физиком Эрнстом Махом утверждали, что поскольку атомы нельзя увидеть, мнение об их существовании является верой, а не наукой. Мах говорил, что атомы – это гипотеза, придающая фактам смысл, но само их существование нельзя подтвердить. Во главе атомистов стоял Д. И. Менделеев, считавший, что атомы реально существуют, а их свойства и взаимодействия объясняют закономерности изобретенной им периодической таблицы. Для атомиста-реалиста Менделеева за пределами наблюдений лежит царство невидимых, но реальных вещей, о которых наука строит теории (то есть теории отражают реальность, содержат элемент истины). Для позитивиста-антиреалиста Маха единственная вещь, которую должна объяснять наука – это сами наблюдения. Теории же – это инструменты, орудия, помогающие предсказывать и объяснять события. Если это удается, теория считается полезной (без обсуждения вопроса о реальности, стоящей за ней, то есть о ее истинности), если нет, ее отбрасывают.

Видимо, большинство людей (и ученых) в глубине души – реалисты. Но открытия квантовой физики, в том числе ее последние открытия подтверждают скорее правоту антиреалистов (правоту Бора, а не Эйнштейна). Бор писал: «Не существует квантового мира, существует всего лишь квантовое описание». Последние же открытия квантовой механики позволяют предположить, что если за наблюдениями скрывается какая-то реальность, то она очень странная, поскольку в ней потенциально каждое событие во Вселенной мгновенно связывается с любым другим событием. Но точка в этом споре не поставлена, и наука объясняет мир с помощью теорий, независимо от того, кто, каузалисты-реалисты или номонологи-антиреалисты их продуцируют.
Лекция 2

НАУКА И НАУЧНАЯ МЕТОДОЛОГИЯ (продолжение)
Что представляют собой теории

В связи с этим очень интересно и важно понять природу научных теорий. Сделать это непросто, поскольку, как указывают философы-науковеды, вопрос о природе научных теорий – самая неустойчивая часть философии.

Среди множества подходов к теориям выделяют три широких подхода, объединяющих мелкие: 1) синтаксический – теория как собрание аксиоматических утверждений о природе; 2) семантический, в соответствии с которым теории – это отвечающие фактам модели мира и 3) натуралистический, утверждающий, что теории – это аморфные собрания идей, величин, практик и примеров. Суть этих подходов мы должны обсудить, поскольку все они так или иначе оказали огромное влияние на становление и развитие психологии.

Синтаксический (от греч.syntaxis составление – характерные для конкретных языков средства и правила создания речевых единиц) подход. В споре о существовании атомов победили атомисты, и наследники Конта и Маха были вынуждены признать, что, несмотря на философские сомнения, наука может включать в свои теории гипотетические понятия («измышлять гипотезы»). Они попытались показать, как это можно сделать, не прибегая к метафизике и создали логический позитивизм, который оказал огромное влияние на науку, став в первой половине 20 в. общепринятым взглядом на теории.

Логические позитивисты разделили язык науки на три набора терминов: термины наблюдения, теоретические термины и математические термины. Фундаментом науки для них были описания природы, содержащие только термины наблюдения, за которыми стояли непосредственно наблюдаемые свойства природы, считавшиеся несомненно истинными. Те данные наблюдений, которые поддавались обобщениям, считались аксиомами (истинами, не требующими доказательств) – «кандидатами» в законы природы. Аксиомы содержат теоретические термины («атом», «магнитное поле» и т.п.), в сочетании с логико-математическими. Но, допуская в науку теоретические термины, логические позитивисты, страхуясь от опасности метафизики и охраняя антиреализм, настаивали, что смысл эти термины имеют только тогда, когда им даны операциональные определения. Операциональные определения – это такие предложения, которые содержат теоретический термин и связанный с ним термин наблюдения.

Картина науки в этом случае напоминает слоеный пирог: внизу лежат термины наблюдения (единственная реальность для позитивистов); наверху – чисто гипотетические теоретические термины, организованные в аксиомы, а между ними – операциональные определения, связывающие теорию с фактами.

Чтобы уяснить этот общепринятый взгляд, рассмотрим пример из физики. Важной аксиомой классической физики служит уравнение F=М·А (сила равна массе, умноженной на ускорение). Сила, масса и ускорение – термины теоретические. Мы не наблюдаем их непосредственно, но должны дать им определение в терминах того, что наблюдаем, – чаще всего, с помощью неких процедур (операций). Именно поэтому операциональные определения и получили свое название (например, массу определяют как вес объекта на уровне моря, ускорение как путь, пройденный за квадрат времени движения). Таким образом, согласно общепринятому – антиреалистическому – взгляду, теории являются утверждениями (аксиомами), термины которых четко определяются в терминах наблюдения. Это взгляд естественным образом ведет к модели объяснения Гемпеля-Оппенгейма (объясняемое не может явно или неявно содержаться в том, что мы привлекаем для объяснения): законы природы представляют собой теоретические утверждения, из которых мы логически выводим явления или, точнее, утверждения наблюдения.

Отметим, что психология с 1930-х до 1960-х гг. находилась под сильным влиянием логического позитивизма, а концепция операциональных определений влияет на нее до сих пор. Однако, позитивистский взгляд на теории порождает такое серьезное затруднение как разрыв теории и данных. Так постулат позитивистов о том, что наблюдения (данные) первичны и полностью независимы от теории, ведет к упрощенной концепции восприятия: ведь очевидно, что наблюдать все и постоянно – невозможно, значит, необходимо иметь какое-то предварительное представление о том, что можно наблюдать в данной конкретной ситуации, некоторые соображения о том, какие события важны, а какие не относятся к делу. Но эти предварительные представления и соображения (а также учет открытого психологами влияния ожиданий и ценностей людей) и есть теория, поэтому значение события определяется теорией.

Проиллюстрировать значение теории для наблюдения можно отрывком из рассказа о Шерлоке Холмсе «Серебряный», где Холмс, руководствуясь теорией, одерживает верх над полисменом-позитивистом:

«Холмс взял сумку, спустился в яму и подвинул рогожу ближе к середине. Потом улегся на нее и, подперев руками подбородок, принялся внимательно изучать истоптанную глину.

— Ага! — вдруг воскликнул он. — Это что?

Холмс держал в руках восковую спичку, покрытую таким слоем грязи, что с первого

взгляда ее можно было принять за сучок.

— Не представляю, как я проглядел ее, — с досадой сказал инспектор.

— Ничего удивительного! Спичка была втоптана в землю. Я заметил ее только потому, что искал.

— Как! Неужели вы ожидали найти ее?


  • Я не исключал такой возможности».

Здесь мы видим, насколько важно иметь теорию, которая указывает, на что следует обратить внимание. Холмс обнаружил спичку, потому что у него уже была теория о преступлении, которая побудила его искать спичку, тогда как полицейские-«позитивисты», у которых не было теории, не смогли найти спичку, несмотря на старание. Для собирателя фактов все факты равны. Для исследователя, руководствующегося теорией, каждому факту отводится свое место в общей схеме событий.

Семантический (от греч. semanticos, обозначающий – смысловая сторона единиц языка) подход стал альтернативой общепринятому взгляду. Семантический подход рассматривает теории как упрощенные модели мира, как абстрактные математические структуры, которые применимы не к реальному, а к идеализированному миру, очищенному от соображений, не относящихся к делу.

Теория здесь – это очень идеализированная модель реальности, частная имитация мира. Она описывает, на что был бы похож мир, если бы лежащая в основе теория была верна и если бы на поведение влияли только переменные, входящие в эту теорию. Если на полу снижающегося самолета лежит чемодан, скользящий вниз, то физическая теория механики описывает эти объекты как систему из трех точечных масс, не обладающих пространственными измерениями и трением и соответствующих чемодану, самолету и земле. В реальном мире эти тела располагаются в пространстве и между чемоданом и самолетом существует трение; в модели подобные факторы, не относящиеся к делу и вызывающие затруднения, исчезают. Таким образом, модель является упрощенной, идеализированной версией реальности, с каковой и может обращаться теория.

Очень важно понимать, что научная теория – ограничена. Она нацелена на объяснение лишь некоторых явлений и лишь некоторых их аспектов. Научная теория работает не с тем реальным миром, который мы воспринимаем, а с абстрактными, идеализированными моделями. Реальный мир, в отличие от моделей, слишком сложен, чтобы его можно было объяснить с помощью теорий. Психологический пример: теория научения описывает идеального научаемого, без неврозов или факторов мотивации, которые, конечно, определяют запоминание у реальных субъектов.

Эти модели дают ученым огромную власть. Прежде всего, они освобождают ученого от непосильной задачи описывать всю реальность, которая, из-за бесконечной сложности, никогда не будет соответствовать теории. Модели позволяют ученому представить, каков мир, и примерить и подогнать теории так, чтобы справиться с этим миром. Многие из величайших физических экспериментов были мысленными экспериментами, которые никогда не осуществлялись на деле. Эйнштейн построил свою теорию относительности на множестве подобных экспериментов.

Во-вторых, эти идеализированные теории и модели олицетворяют собой идеалы природного порядка, описания идеализированного мира. Эти описания, хотя и не наблюдаемые, дают основу для объяснения того, что удается наблюдать.

Теория Ньютона, например, предоставляет собой идеал естественного порядка, в соответствии с которым все природное движение объектов в пространстве происходит по прямой, продолжающейся в бесконечности. Подобное движение нельзя наблюдать. Реальное движение, не соответствующее этому идеалу, объясняется воздействием других факторов. Например, мяч, катящийся по траве, быстро останавливается, но мы можем сказать, что движение продолжалось бы вечно, если бы не трение. Ученый не объясняет идеал естественного порядка, а использует его (и другие факторы) для того, чтобы объяснить явления, которые не отвечают этому идеалу, например останавливающийся мяч. Научное объяснение всегда косвенно и метафорично. Ученый способен лишь описать, каким мог бы быть этот мир, если бы теория была верна, а затем объяснить, почему мир на самом деле не таков.

Натуралистический подход. Ранее упоминалось, что метод науки рационален. Позитивизм признает рациональность науки. Картина науки у позитивистов свободна от содержания: они исходили из того, что во все времена и в любой науке существовала единая логическая (рациональная) структура. Но история науки показывает, что позитивисты не замечали одного важного факта: наука не является чисто рациональной сферой деятельности, поскольку ученые – это люди, подверженные тем же ограничениям, пристрастиям и ошибкам, какие присущи и всем остальным. В результате в начале 1960-х гг. возникло движение метанауки, отрицавшее предположение о врожденной рациональности науки, которая отграничивает ее от прочих форм человеческой деятельности. Поскольку оно считало науку институтом, которому надлежало руководствоваться скорее практикой, а не философией, это новое направление получило название натуралистического подхода к науке и включало в себя философов, историков, социологов и психологов науки.

Рассмотрим три способа применить натуралистический подход к науке.



  1. Первый способ, оказавший непосредственное влияние на психологию на протяжении последних трех десятилетий, связан с именем Томаса Куна. Т. Кун описал историю науки как циклически повторяющиеся последовательности стадий и показал, каким образом научная практика формируется под влиянием мировоззрения (о чем работающие ученые могут и не подозревать). Одним из открытий Т. Куна было то, что он подчеркивал социальную природу науки: наукой занимаются сообщества ученых, подчиняющиеся неким писанным и неписаным нормам. Чтобы понять научную работу, мы должны понять эти нормы. Науку, которая делается в соответствии с нормами, принятыми научным сообществом, Кун назвал нормальной наукой.

По поводу чего должны быть выработаны нормы, достигнуто согласованное мировоззрение? По поводу целей науки, основных характеристик реального мира, являющихся предметом науки, того, что считать достоверным объяснением явлений, допустимых исследовательских методов и математических приемов – без этого невозможно движение науки вперед. Кун называл такое согласованное мировоззрение парадигмой. При наличии соглашения по этим вопросам ученые могут подходить к анализу природы с коллективной унифицированной точки зрения; при ее отсутствии было бы гораздо больше бесполезных дискуссий по спорным вопросам. Кун описывает науку как некое здание, возведение которого требует согласованного усилия множества рук, а также рабочих чертежей и фундамента. Парадигмы и обеспечивают ученых чертежами и фундаментом.

Парадигма представляет собой определенное историческое достижение, при котором один или несколько ученых устанавливают новый научный стиль, основанный на выдающемся успехе в понимании природы. На протяжении периодов нормальной науки парадигма (чертеж) принимается как должное. Эксперименты направлены не на проверку парадигмы, а лишь на попытки решать загадки, существующие в ее рамках. Если ученый не в состоянии разрешить головоломку, то это неудача самого ученого, а не парадигмы. Вспомним, что происходит во время ученических лабораторных работ. Учащийся следует всем инструкциям, но «правильные» результаты получаются не всегда. Узнав об этом, преподаватели не делают вывод: «Наши теории неверны!» Напротив, они предполагают, что ошибся учащийся, и ставят плохую оценку. Те же самые вещи происходят с учеными в нормальной науке. в науке, предпочитают рассматривать ее развитие по аналогии с развитием живой природы по Дарвину: наука эволюционирует путем естественного отбора идей, то есть ученые совершенствуют свою область науки, предлагая различные идеи, сообщество обсуждает их и подвергает эмпирической проверке; выбираются те концепции, которые получают признание, а затем они передаются следующему поколению ученых посредством учебников и инструкций; отвергнутые идеи вымирают. В результате набор концепций, принятых научным сообществом Если загадки решаются одна за другой, то считается, что в пределах нормальной науки имеется прогресс.



Однако Кун заметил, что парадигмы разрушаются и заменяются, когда перестают быть успешным руководством для исследований, то есть нормальная наука – всего лишь одна из фаз научного развития. Научные изменения, по Куну, не всегда происходят постепенно и непрерывно. Бывает, что наука претерпевает радикальные изменения в течение короткого времени – настолько радикальные, что те, кого ранее считали великими людьми, становятся забытыми, а концепции и проблемы, которые прежде владели умами ученых, исчезают. Подобные изменения представляют собой революцию, а не эволюцию. Кун высказал предположение, что примером подобной революции была замена геоцентрической космологии Птолемея гелиоцентрической космологией Коперника, а некоторые наблюдатели полагают, что в психологии происходили ее собственные революции.

  1. Однако, не все историки науки согласны с адекватностью модели научных изменений Куна, особенно в отношении существования революций. Некоторые историки не нашли доказательств того, что в науке когда-либо происходили революционные изменения, и сам Кун также отошел от своих заявлений о революционности. С другой стороны, выдающийся историк науки Бернард Коэн продолжал разрабатывать тему Куна, подробно изучая случаи успешных, неуспешных, реальных и предполагаемых революций в науке. То есть адекватность специфической исторической модели Куна до конца не принята, но он, несомненно, установил, что наука – не изолированная, самодостаточная система, и изучение ее должно включать в себя исторические, общественные и личные влияния, выходящие за пределы научной методологии.

Исследователи, не находившие доказательств революционных изменений, может полностью измениться в процессе естественного научного отбора. Однако в этой эволюционной модели научные революции отсутствуют. Могут быть периоды относительно быстрой эволюции концепций, но эти периоды не являются революциями, поскольку обычные процессы изменения, отбора и сохранения присущи и быстрой, и медленной эволюции.

  1. Но существуют ортодоксальные сторонники натурализма, для которых ни эволюционный, ни куновский анализ науки не были в достаточной степени натуралистическими, поскольку не распространяли исторический взгляд на саму научную методологию, которая поэтому оставалась как бы независимой от времени и людей, а потому неизменной, то есть во все времена ученые пользовались одним и тем же Методом.

Но «настоящие» натуралисты считают, что не существует лежащего с основании науки постоянного процесса, единого Метода – кроме того, суть которого сформулировал физик Бриджмен: «Научный метод по сути дьявольский метод, не стесняющийся в выборе средств». Другими словами наука, скорее, формируется представлениями ученых о природе мира, в соответствии с которыми выбираются и средства, т.е. методы. А представления эти могут быть весьма различными, о чем свидетельствует анализ тем, которыми во все времена занимались ученые.

Показано, что темы представляют собой метатеоретические, даже метафизические (буквально – после физические, непосредственно не выводимые из опыта) обстоятельства, мотивирующие работу ученых и руководящие ею (образно говоря, не только ученые выбирают темы, но и темы выбирают ученых). Нередко они образуют пары. Например, в физике древней парой противоположностей являются: вера в то, что Вселенную можно анализировать, разложив на малое количество дискретных частей, и вера в то, что не существует никаких конечных частей, что она представляет собой континуум. Каждую из этих тем можно проследить по крайней мере вплоть до Древней Греции, и ни одна из них так и не стала главенствующей.

Выше мы говорили, что метод науки – рационален. Это так, но, с точки зрения натуралистов, рациональность – не родовая черта научного метода. У науки, говорят они, вообще нет специального метода. Вот люди – рациональны, поскольку им важно достичь разумного понимания друг друга: политических и личных установок, искусства и т. д., они и привносят рациональность в науку. Отсюда основание науки – лишь человеческое основание, примененное к природе, и, в рамках науки, основания определяются историческими темами, которые навязывают ученым определенные методы работы.

Однако доводы натуралистов не убедили философов, считающих науку несомненно рациональным занятием (т.е. стремящихся к открытию объективной истины, существующей независимо от исторического и личностного контекста). Поэтому далее мы специально рассмотрим проблему рациональности науки.


Лекция 3

НАУКА И НАУЧНАЯ МЕТОДОЛОГИЯ

(продолжение)
Проблема рациональности науки

Рациональность представляет собой нормативную концепцию. В этом отношении она подобна морали, и потому проблема рациональности науки очень важна. Быть моральным и рациональным – значит быть таким, каким следует быть человеку, и философы всегда пытались разработать стандарты рациональности, с которыми могли бы сверяться люди, точно так же, как они оценивают свое моральное или аморальное поведение. Потенциальная угроза отказа от норм рациональности подобна опасности отказа от норм морали: если это произойдет, то как мы убережемся от анархии, тирании и невежества? Как мы сможем отличить правильное от ложного, а хорошее от плохого? Если даже наука не рациональна, что же тогда рационально в этом мире?

Самой серьезной критике натурализм подверг Карл Поппер (1902-1994). Философия науки Поппера представляет особый интерес, поскольку она активно занималась вопросом о том, как наука меняется с нормативной, а не с исторической точки зрения. Поппер верил в преимущественную рациональность науки, в то, что должны существовать некоторые методологические правила, составляющие научную рациональность, и он хотел знать, когда ученые должны менять свои теории (не дожидаясь, пока, как это вытекает из позиции ортодоксального натурализма, «тема овладеет их сознанием»).

Поппер ответил на этот вопрос, сравнивая науку и псевдонауку и провозгласив демаркационный критерий, отделяющий их друг от друга. В Вене, во времена его молодости, многие системы мышления провозглашали себя наукой, в том числе теория относительности и психоанализ. Но к каким притязаниям отнестись серьезно, а какие отвергнуть? Он подошел к этой проблеме, рассмотрев сначала примеры бесспорной науки, например физику Ньютона, а затем — явные примеры псевдонауки, такие как астрология, пытаясь сформулировать существующие между ними различия.



Позитивисты подчеркивали, что показателем научного статуса теории является ее доступность проверке. То есть исходя из теории с правильно разработанными операциональными определениями, мы можем логически вывести ряд прогнозов, подтверждение которых придаст достоверность самой теории. Псевдонаучные или метафизические теории не в состоянии дать операционального определения своих терминов, и поэтому на их основе невозможно сделать предсказания событий и подтвердить их притязания. Хорошие теории накапливают множество подтверждений; слабые — не делают этого.

Однако Поппер увидел, что все не так просто, ибо псевдонауки могут заявить о множестве фактов подтверждения. Астролог может указать на сбывшиеся предсказания и оправдывать несбывшиеся такими причинами, как неучтенное влияние минорных планет. Подтверждение теорий мало помогает и в неопределенных случаях, таких как релятивистская теория или психоанализ, которые время от время заявляют о подтверждении своих теорий.

Но, слушая психоаналитиков и сравнивая их с Эйнштейном, Поппер обнаружил что, каким бы сложным ни казался случай психоанализа, хороший аналитик – равно как и хороший астролог – всегда мог подвергнуть его новой интерпретации в свете аналитической теории.

Иначе обстояли дела в физике. Проверка предсказания релятивистской теории о том, что световой пучок изгибается в присутствии гравитационного поля, показала, что лучи света изгибаются в соответствии с теорией Эйнштейна. Хотя на первый взгляд эта успешная проверка удовлетворяла требованиям позитивистов о логическом подтверждении, Поппер нашел решающее отличие релятивистской теории от психоанализа: оба направления могли заявлять о подтверждении, верификации своих теорий, но только теория относительности рисковала оказаться фальсификацией. В отношении предсказаний Эйнштейна важным было не то, что не могла быть доказана их истинность, а то, что можно было доказать их ложность. Были некоторые события, которые релятивизм, предположительно не мог объяснить. Напротив, психоанализ (как и астрология) был готов объяснить все что угодно. Другими словами, по мнению Поппера, научная рациональность состоит не в поиске доказательств правоты, но в допущении того, что предположение может оказаться неверным – в наличии риска положить голову на плаху фактов. Устойчивые к постоянным попыткам фальсификации теории Поппер считал возможно истинными (с ударением на слове «возможно»). В 1959 г. он сформули­ровал правило: «Мы не знаем – мы можем только предполагать», т. е. теория, поскольку она может быть опровергнута экспериментом – всего лишь предположе­ние.

Таким образом, к имеющемуся, выдвинутому Контом, признаку научности знания – его верифицируемости, т. е. фактической подтверждаемости тео­рии (верификация бывает прямая и косвенная, то есть логические соотношения между утверждениями могут проверяться прямо, а могут быть непосредственно непроверяемыми; верифицируемость понимается как возможность верификации, ее условия – предмет анализа логико-методологического исследования), Поппер добавляет второй – и более сильный признак – фальсифицируемость: научным может быть признано только такое знание, которое допускает возможность своего опровержения, т. е. фальсификации. И здесь мы видим ответ на исходный вопрос, который ставил перед собой Поппер: когда ученые должны менять теории? Он очевиден: когда теории фальсифицированы.

У Поппера были предшественники. Еще в 17 в. Паскаль указывал: «Во всех предметах, в которых обоснование состоит в опытах, а не в доказательствах, нельзя допустить никакого универсального утверждения без всеобщего перечисления всех частей или всех различных случаев… так как одного единственного случая достаточно, чтобы помешать всеобщему выводу». Можно, например, привести 100 примеров, которые обеспечат индуктивное подтверждение суждения «Все птицы летают», но достаточно одной нелетающей птицы (например, киви), чтобы разрушить, фальсифицировать его.

Таким образом, формулируя принцип фальсификации, Поппер подчеркивал фундаментальное ограничение эмпирических фактов при обобщении их в теорию. На это же ранее указывал Выготский, когда писал, что эмпирическое знание ограничивается научной теорией. Соотношение теории и эмпирии удобно пояснить с помощью схемы Эйлера, в соответствии с которой правдоподобность теории определяется соотношением малого и большого кругов. Чем меньше площадь кольца вокруг малого круга, тем более правдоподобна теория. И наоборот.

То есть научная теория утверждается в процессе «ограничения правдоподобных конкурентных гипотез».

Однако в простом демаркационном критерии фальсифицируемости Поппера не были учтены два важных фактора.



Во-первых, никогда не удается нанести поражение той или иной теории одним решающим экспериментом, поскольку всегда можно защитить истинность теории от ложных фактов, усомнившись в валидности самих фактов (действительно, любой единичный эксперимент можно сделать недействительным, неверно выбрав аппаратуру, отобрав объекты эксперимента, сделав ошибку в статистических методах или где-либо еще).

Во-вторых, Поппер считал, что на арене науки действуют два участника: реальный мир и объясняющая его теория. На самом же деле теории соревнуются не только с природой, но и друг с другом. Дело в том, что обладание теорией настолько важно для ученых (вспомним Шерлока Холмса!), что они предпочитают иметь слабые теории, чем не иметь их вовсе. Поэтому теорий, объясняющих некоторое явление, как правило, больше одной (например, в психофизике существуют на равных теория порога и теория сенсорной непрерывности. В психологии личности конку­рируют и имеют эмпирические подтверждения несколько фактор­ных моделей личности (модель Айзенка, модель Кеттела, мо­дель «Большая пятерка» и др.). В психологии памяти аналогичный статус имеют модель единой памяти и концепция, основанная на вычленении сенсорной, кратковременной и долговременной памя­ти, и т.д.), И научное исследование – это не двустороннее соревнование между теорией и реальным миром, а, как минимум, трехстороннее, в котором участвуют две соперничающие (альтернативные) теории и реальный мир.

Учитывая все эти положения, последователи Поппера были вынуждены дополнить критерий фальсификации третьим критерием – критерием успешности решения проблем. Поскольку единичный эксперимент не способен опровергнуть теорию, для ее проверки нужна исследовательская программа, и рациональный ученый должен принять ту программу, которая решает максимальное количество проблем посредством минимального количества методологических приемов. Второе, что позволяет делать хорошая программа – она способствует порождению новых проблем. Последнее означает, что теория, в рамках которой решена проблема, обладает предсказательной силой, то есть позволяет сформулировать гипотезы, проверка которых может привести к решению новых проблем.

Но что считать проблемой? Ведь, в принципе, каждый из нас может считать проблемой любую свою прихоть, а потом строить свои собственные теории для решения этих проблем. И тогда: «Неважно, что представляет собой реальный мир, давайте просто решать наши собственные проблемы!» – точка зрения анархо-натурализма, пережившего пик популярности в 60-е г.г. Для рационалистов-реалистов вопрос о том, что представляет собой реальный мир – важен, и мы помним, что за наблюдениями этого мира для них лежит объективная Истина, представления о которой служат нормативным регулятором научного процесса, в частности, помогают отделять научные проблемы от псевдопроблем.

Подводя итог разговору о природе изменений в науке, мы должны констатировать следующее. Вопрос о том, рациональна ли наука, и если да, то почему (как, впрочем, и остальные обсуждавшиеся нами проблемы) остается нерешенным. Ясно одно: крайние точки зрения как среди анархо-натуралистов, так и среди рационалистов уступили место более скромным притязаниям. Можно даже говорить о дрейфе противоборствующих лагерей навстречу друг другу, поскольку некоторые методологически ориентированные ученые надеются, что развитие статистики (особенно разделов, касающихся теоремы Баеса), которая гласит, что вера превращается в гипотезу при наличии фактов, может создать новый фундамент для рационализма.

следующая страница >>