Утопии и экономическое знание Франции XVIII века

Гринкевич А. С.

Магистратура 1 курс, ГУ-ВШЭ

Москва
Утопии и экономическое знание Франции XVIII века

Изучая развитие знания во Франции XVIII веке, нельзя не сделать акцент на глубоких междисциплинарных связях, определяющих распространение одних идей на чрезвычайно разнородные с точки зрения знания в его сегодняшнем состоянии области. Так, можно выделить целый ряд исследований, посвященных влиянию на экономическую мысль этого периода мысли медицинской, физической, естественной истории и др. Более того, помимо сходства отдельных концепций, наблюдается структурная общность знания, логики его построения и развития.

Другая важная особенность знания XVIII века, помимо его однородности, заключается в соотношении научного и ненаучного. В это время не существует четких критериев «научности», постепенно сформировавшихся вместе с выделением дисциплин: астрономия и астрология, месмеризм и политическая экономия — явления одного порядка, по сути являющиеся попыткой философского осмысления мира в различных его проявлениях. Таким образом, представляется возможным и даже целесообразным сопоставление областей, которые сегодня занимают принципиально несводимые позиции.

Наконец, третий факт можно рассматривать и как доказательство, и как причину этого синхронного, но уже стремящегося к расширению, к освоению новых областей, определению собственных границ знания. «Секулярные» труды, рассмотренные даже во всей совокупности, т.е. то, что можно отнести к художественной литературе, практические пособия, энциклопедии, учебники и справочники, публицистика, сочинения о странах Нового света, тематические «научные» труды и пр. - составляют лишь небольшую часть тогдашних печатных изданий; несравнимо большая часть принадлежит трудам религиозной тематики. В результате относительной немногочисленности шансы светских трудов обрести широкую известность в соответствующих кругах были несравненно выше, нежели в последующие периоды. Выдающиеся в своих областях работы вдохновляли «просвещенных» читателей по всей Европе, и влияние идей, в них содержащихся, молниеносно распространялось на другие дисциплины.

Это затянувшееся вступление, не относящееся непосредственно к теме исследования, является необходимой мерой. Лишь поняв, как выглядело знание рассматриваемого периода, возможно правильно оценить наше намерение: показать, что экономическая мысль XVIIIв сопоставима с другими дисциплинами, в том числе ее можно рассматривать в связи с утопиями, и даже — как утопии.

Не всякая экономическая мысль утопична, и не всякая утопия — содержит экономическое знание. Однако существует ряд текстов (классифицируемых как экономические, либо как утопические), на сходство которых нельзя не обратить внимание, и большАя их часть относится к Французскому веку Просвещения.

Тексты XVIII века не подлежали классификации, и порой могли содержать в себе элементы, которые сегодня можно отнести к нескольким дисциплинам; «научные» методы перемежались «ненаучными». Таким образом, существование того или иного текста как экономического или утопического зависит от критериев «экономического» и «утопического», которые мы предъявляем. С определением «научного» экономического текста все относительно ясно: он должен касаться определенного круга вопросов (богатство, деньги, ценность, налоги и пр.) и содержать аналитическую компоненту, по логике и способу аргументации максимально напоминающую способ экономического знания, бытующий в наши дни. В связи с таким критерием, правда, возникает дилемма: включать в список французских экономистов XVIII века одного только Кенэ, или же всех, кто отводил в своих трудах значительное место вопросам, связанным с экономикой (список таких авторов был бы исключительно внушительным). В итоге экономическая история сегодня предлагает некий усредненный вариант.

Однако до сих пор не существует единого определения утопии. Различные аналитики предъявляют свои требования к их содержанию и значению^¹. Потому не существует единого, окончательного списка литературы, относимой к утопиям. Есть мнение, что классификация утопий как единого массива работ, принадлежащего к одному жанру, вообще невозможна^². Показательно, что можно выделить два основных подхода к утопиям: «научный», оценивающий их с точки зрения теоретической состоятельности (таким образом зачастую утопии объединяют в единый вектор мысли, конечной координатой которого является марксизм)^³ и «социально-психологический», рассматривающий утопии, как выражение общественного сознания, чаяний и желаний общества^⁴ (таким образом понятие утопии подходит близко к понятию мифа). Но главное — до конца XVIII века понятие утопии не сформировалось и встречалось чрезвычайно редко^⁵. То, что сегодня классифицируется, как утопия, в XVIII веке скорее всего назвали бы «политическим романом». Его отличием от утопий XVI, XVII веков является то, что она уступает им в том, что касается «способности изобретать и создавать»^⁶ во всех аспектах, кроме социальной теории (о том, что социальная направленность является для утопии общей с экономическими трудами чертой — чуть ниже).

Более того, хотя о тиражах и читателях утопий известно немного, есть все основания предполагать, что произведения утопистов не опускались на уровень «популярной» литературы^⁷ — таким образом, уже на уровне «потребителя», мы делаем вывод, что «утопии» и «экономические» труды принадлежали к одному кругу «серьезной» литературы, отнюдь не относившейся к средству развлечения и проведения досуга. (Впрочем, это касается известных сегодня сочинений - «популярную» литературу этого периода историки мысли чаще всего вовсе исключают из анализа).

Не будем подробно останавливаться на авторах утопий^⁸ и экономических трудов, скажем лишь основное. По оценкам Бачко, в промежуток с 1700 по 1789 годы было создано 150-200 утопий^⁹ и точно не меньше трудов по политической экономии. Несколько обобщая, заметим, что авторы-экономисты и авторы-утописты принадлежали к одному кругу, и если не были лично знакомы, то знали труды друг друга. Так, клуб Антресоль, где обсуждались актуальные экономические и политические вопросы, регулярно посещали «экономист» д'Аржансон, (экономист-утопист) Сен-Пьер, автор «Путешествий Кира» Рамсей и Фонтенель, автор «Республики философов»^¹⁰. Ошибочным является представление утопий этого периода как исключительно социалистических^¹¹ (по понятным причинам весьма распространенное). Авторы-утописты, как и политические экономисты, представляли весь спектр общественных взглядов: существуют монархические, республиканские, социалистические, физиократические, меркантилистские утопии и утопии, которым с уверенностью нельзя присвоить ни один из существующих политических или экономических ярлыков. Примером физиократической утопии может служить «Неизвестный остров» Гийома Гривеля 1783г. Гривель был хорошо знаком с физиократической литературой, издавал Мирабо и преподавал политическую экономию в рамках курса законодательства (législation) в Коллеже четырех наций (Collège de Quatre-Nations)^¹². Хотя физиократы и не признавали его «своим», в «Неизвестном острове» можно найти большинство их основных идей (кроме тех, что содержатся в Таблице Кенэ, им, как и большинством современников, не понятой). Безотносительно данного произведения, Гривель дополнял и исправлял взгляды физиократов, например о падении населения Франции — в своих оценках сходясь с сегодняшними исследователями. Что касается утопического в «экономической» литературе, примеры могут быть бесконечны. Сам за себя говорит один только тот факт, что в работах, посвященных утопиям (а не экономической мысли Франции) XVIII века к утопиям отнесены признанные историками экономической мысли труды Фенелона, Сен-Пьера, отдельные статьи Тюрго и др. Так, работы Сен-Пьера, собранные воедино, представляют собой удивительную смесь серьезных социально-экономических размышлений и абсолютно фантастических проектов. Утопична сама система, соответствующая естественному порядку, к описанию которой стремились авторы (см. критику Мирабо Руссо). Хотя при этом, конечно, существуют и реалистичные предложения, как например проект налоговой реформы Гралена^¹³ (никем не замеченный). Симптоматично, что популяризация идей часто происходила путем переводом «серьезного» труда в пространство утопии (осуществляемое зачастую самим же автором) – это в большой степени относится к Просветителям, но касается и «экономистов».

Таким образом мы сформировали общее представление о статусе утопии в XVIII веке. Теперь, переходя к сопоставлению анализируемых областей, сэкономим время, одновременно совершая два действия. Характеризуя отличительные черты утопии, будем (не без удивления) отмечать, что каждая из приведенных характеристик одновременно выражает сходство утопии с экономическим знанием этого периода. Во-первых, в отличие от других идеальных построений (и наравне с экономическими текстами) утопия отличается непременным наличием социальной критики — она невозможна без социальной направленности воображения^¹⁴. Во-вторых, утопия (и экономическое знания) основаны на понятии естественного порядка и естественного права, которые выступают универсальными критериями оценки явлений. В-третьих, среди утопистов можно выделить «серьезных» авторов и «прожектеров» (так же, как в экономической литературе первые, скорее всего, относятся к «фискальным» авторам, вторые — к «финансистам»).

Наконец, основная и самая важная для нас отличительная черта, присущая как утопиям, так и экономическим трудам XVIII века: они противопоставлены реформам (и одновременно дополняют их). «Хороший утопист для начала должен быть последовательным реалистом»^¹⁵ - в утопиях важно то, что они не произвольны, но строго подчинены логике. В отличие от мифа, в утопии нет места иррациональному и даже диалектическому: утопия обоснована бинарными логическими построениями. И в этом смысле она также не уступает в «серьезности» и «научности» соответственной литературе политических экономистов (моральных философов). Так где же в утопиях содержится «утопическое»?

Первый напрашивающийся ответ: действие утопии происходит в вымышленном государстве - выглядит незначащим^¹⁶, более того, оказывается следствием того, что мы, вслед за Бачко, определим как источник ирреального. Нереальное в утопиях связано не с самим описанным социально-экономическим строем, а с его практической реализацией, применением в условиях повседневности^¹⁷.

Это спорное утверждение требует дополнительного пояснения, и здесь нам поможет анализ трудов политических экономистов XVIII века. Структурный анализ общего массива литературы этого периода выявляет фундаментальный изъян, заключающийся в отсутствии перехода из нормативной области рекомендаций к их реальному применению. Авторы представляют подобие позитивного анализа реально существующей ситуации, основываясь на выявленных проблемах, строят нормативную теорию, однако момент перехода к реформам, способы преобразования существующего положения к желаемому виду, принципиально опущены.

Так же устроены и утопии XVIII века. Принципиально (явно или имплицитно) отвергая реальность^¹⁸, они предлагают альтернативную нормативную систему, однако не интересуются способами ее актуализации. Реальность в утопия поставлена «с ног на голову». В иной ситуации «у»-топичность и «у»-хронизм утопии были бы логически невозможны: в потенциале она существовала бы здесь и сейчас (во Франции 1795г.) и классифицировалась бы нами под другой категорией.

В связи с этим неизбежен другой важный вопрос: реализуема ли утопия? (подспудно подразумевающий вопрос — реализуемы ли рецепты авторов в области политической экономии?) Существуют ли в рамках нашего исследования «конкретные»^¹⁹ утопии, «конкретное» экономическое знание? Пожалуй, единственным весомым аргументом в данном случае может быть исторический пример. Экономические труды и утопии вступают в сложные отношения с (реальными) реформами. Утопия и труды политических экономистов противостоят реформам в том смысле, что не направлены в практическую область, иначе говоря состояться, достичь экзистенциальной цели для тех и других не значит стать реальной экономической политикой (при этом не отрицается сама возможность их реализации). Но в то же время они (что также отмечает Бачко) диалектически дополняют область реформ, содержа в себе потенциал возможных альтернатив. Таким образом, «утопия» не значит «невозможное», а «экономические рецепты» не тождественны «практической экономической программе». И то, и другое принципиально а-практичны, не зависят от плоскости практики и намеренно не влияют на нее. Эти проекты (как одна из возможных альтернатив будущего) могут пересекаться с практикой, могут же существовать независимо.

Можно найти концепций политической экономии, которые легли в основу практических реформ. Наиболее известным из них является пример Тюрго, который в статусе интенданта Лимузена вводил и в своей провинции, а в качестве премьер-министра - на уровне страны, элементы концепции физиократов: «освобождал» цены на хлеб, уменьшал расходы двора и жалованья министров, отменил некоторые дворянские привилегии, ликвидировал барщину (corvée) и ввозные пошлины (octroi и городские сборы), создавал кадастр (призванный служить более честному распределению тальи), пытался обновить сельское хозяйство Однако даже в этом случае — общего концептуального согласия Тюрго (самого все-таки физиократом не являющегося) с положениями Экономистов — их концепции неизбежно трансформируются реальными условиями, т. е. фактически то, что вводилось Тюрго — это уже не система физиократов, а реформа Тюрго, представляющая ее отдельные, преобразованные элементы. Таким образом, представим очередное высказывание, относящееся и к утопиям, и к экономическому знанию XVIII века: их пространство и пространство реформ принципиально замещаемы (одно смещает другое и занимает его место), но не совместимы вследствие отсутствия «переходника», переводящего теорию в практику.

Примером утопии, понимаемой как практическое пособие управленца (правда, выходящим за рамки очерченной нами области изучения, но чрезвычайно показательным), может быть «Океания» Харрингтона. 6го июня 1659 года в Парламент была предъявлена петиция с предложением устройства государства по харрингтонским принципам (правда, вскоре после этого Харрингтон был заключен в тюрьму^²⁰) Однако если рассматривать и «Океанию» и «Экономическую таблицу» как практическую модель управления, то это чрезвычайно несостоятельные практические модели (их невозможно практиковать).

Наилучшим, на наш взгляд, примером подвижности^²¹ категорий экономического знания, утопии и реформ является ситуация с французской Корсикой XVIIIв. Здесь физиократические рецепты стали реформами, и произошло это именно потому, что неизвестный остров Корсика непременно отождествляется с пространством утопии^²². С одной стороны это указывает на мистическое (не реалистическое на сегодняшний взгляд) видение мира (т. е. принципиально отличную перцепцию утопий), с другой — на то, что экономические концепции тогдашних авторов (высказываемые в Французском государстве и о Французском государстве) принципиально с ним не ассоциировались, в повседневной жизни присутствовали скорее в области морали, и именно потому нашли популярность как инструменты политической риторики^²³.

Итоги тех немногих реформ, что руководствовались принципами экономической или утопической литературы, всегда были не воодушевляющими. В случае свободных цен на хлеб, одного из основных предложений физиократов — это спекуляции, реимпорт, голод и хлебные бунты. На Корсике был введен единый налог, но при этом не упразднены (как предполагалось в теории) все остальные. При этом на пути реформ стоял "рой некомпетентных мелких чиновников, наводнивших остров, и медлительность в проведении политики"^²⁴ — один проект мог рассматриваться десять и более лет. В обычной же ситуации, после многих дебатов, правительством учреждались старые, «проверенные» меры.

Мы надеемся, что родство утопий и экономических трудов XVIII века, на котором мы так настаиваем, стало очевидным. Но все же нельзя говорить о тождественности двух корпусов рассматриваемых работ. Так в чем же их отличие?

Как уже было сказано, зачастую утопии оказываются вторичными относительно «серьезных» трудов, посвященных экономическим вопросам (обратные случаи, по всей видимости, нечасты — хотя, например, утопию «Телемах» Фенелона принято рассматривать, как политико-экономическое сочинение, что очевидно связано со скудостью источников литературы, посвященной экономическим вопросам, в этот период). В каком-то смысле утопия представляет собой методическую уловку, позволяющую избежать критики теории в несостоятельности^²⁵. Реализуемое (т. е. нормативное) в экономических трудах авторы переводят в реализованное (фактически - позитивное^²⁶) в утопиях. Литературное^²⁷ (а им, надо сказать, страдают и экономические труды) здесь является плотью, покрывающей остов истинных намерений. Критикуемость сравнения «экономической» литературы и утопий состоит в том, что в утопиях большее место отводится социальному и политическому и меньшее — традиционным вопросам политической экономии (т. е. их можно рассматривать, как «политические», а не «экономические» произвдения). Однако нет ни одного труда по политической экономии, не уделяющего внимания вопросам политики и социального устройства (больше — у «фискальных» авторов, в меньшей степени — у «финансовых») - так же, как немногие «серьезные» утопии оставили в стороне, скажем, фискальный вопрос. Вспомним еще один изъян, который становится очевидным каждому читателю тематической французской литературы XVIII века, посвященной экономическим вопросам: неразделение авторами позитивной и нормативной части анализа, выливающаяся в логический сумбур, смешение желаемого и действительного, обосновании теории практикой^²⁸. В этом смысле в некой абсолютной степени приведения неразличение авторами позитивного и нормативного анализа означает упразднение границы между утопиями и экономическими трудами, а вместе с этим и окончательную несостоятельность ретроспективно применяемых нами критериев научного и ненаучного.

Итак, наш основной вывод с точки зрения истории экономической мысли Франции XVIII века сводится к следующим утверждениям. Утопии реализуемы, но содержат фундаментальный разрыв с реальностью. Экономическое знание структурно и содержательно соответствует структуре и содержанию утопий. Следовательно, экономическое знание этого периода практически несостоятельно.

Настаивать на безусловном близком родстве, и более того, подобии (в структурном, тематическом плане) утопий и экономических трудов во Франции XVIII века — позиция радикальная. Однако это необходимая мера для того, чтобы изменить стереотипное представление об утопиях как фантазийном художественном изображении «потерянного рая», с одной стороны, и трудах по политической экономии как «научных» способах решения современных им экономических проблем — с другой. Изучая «научные» утопии и экономическую литературу, сможем осознать положение и того, и другого в системе знания XVIII века, кроме того — лучше поймем саму сущность этого знания. Важным шагом для истории экономической мысли XVIII века будет изучение утопий, в том числе известных сегодня, только как социальные произведения, с точки зрения экономической мысли.

Библиография
Baczko B. Lumières et Utopie: Problèmes de recherches // Annales. Économies, Sociétés, Civilisations. 1971. Volume 26, No 2. P. 355-386

Baczko B. L'énigme des Lumières (note critique) // Annales. Économies, Sociétés, Civilisations. 1973. Volume 28, No 6. P. 1515-1520

Baczko B. The Shifting Frontiers of Utopia // The Journal of Modern History. 1981. Vol. 53, No. 3 P. 468-476

Conan J. Une Utopie Physiocratisante: L'”Ile Inconnue” de Guillaume Grivel // Annales historiques de la Révolution française. 1986. Volume 265, No 1. P. 268-284

Furter P. Utopie et marxisme selon Ernst Bloch // Archives des sciences sociales des religions. 1966. Volume 21, No 1. P. 3 — 21

Graslin, J-J-L. (1767). Essai analytique sur la richesse et sur l'impôt : Paris, Librairie Paul Geuthner, 1911

Hall E. Thought and Practice of Enlightened Government in French Corsica // The American Historical Review. 1969. Vol. 74, No. 3. P. 880-905

Hartig G., Soboul A. Notes pour une Histoire de L'Utoipie en France au XVIIIe Siècle // Annales historiques de la Révolution française.1976. Volume 224, No1. P. 161-179

Negley G. Review: Recent Works on Utopian Literature // Journal of the History of Ideas. 1979. Vol. 40, No. 2. P. 315-320

Polin R. Économique et Politique au XVIIe Siècle: L'”Oceana” de James Harrington // Revue française de Science politique, 1952. P. 24-41.

Pons A. Sur la “Dixième Époque”: Utopie et Histoire chez Condorcet // Mélanges de l'Ecole française de Rome. Italie et Méditerranée. 1996. Volume 108, No 2. P. 601-608

Клэйс Г. Утопии: Итуэлл Дж., Милгейт M., Ньюмен П. (ред.) "Невидимая рука" рынка / Пер. с англ. под науч. ред. Н.А. Макашевой. М.: ГУ-ВШЭ, 2009

1Один из крупнейших исследователей утопий Бронислав Бачко приводит следующие способы представления утопий: противопоставление утопии и науки в марксизме (утопический и научный марксизм), противопоставление утопии идеологии у Мангейма, «принцип надежды» у Блоха, утопия, помещаемая в область снов и бессознательного в психоанализе [Baczko (3), p.469]

2Hartig, Soboul

3Baczko (1), p.360

4Парадоксальным образом выраженный в утопии «социальный энтузиазм» проявляется в условиях изоляции, ощущаемой автором (и наоборот, социальная общность не порождает утопий), на что указывает Бачко (Baczko (2)).

5О том, что «Утопия» Мора нашла расцвет своей актуальности уже в наше время, свидетельствует письмо Вольтера: по его признанию он сам никогда не читал Мора, но однажды, находясь в Брюсселе, решил устроить праздник, темой которого значилась Утопия. Однако в городе не нашлось ни одного человека, который понимал значение слова «утопия». (Hartig, Soboul, p.164: op.cit. Lettre à Helvétius, juillet 1739). Уже позже, в 1767 году, Руссо пишет Мирабо старшему: «Ваша система чрезвычайно хороша для жителей утопии (gens de l'utopie), но абсолютно не подходит для сыновей Адама» [Rousseau Mirabeau, 26 juillet 1767, in: C.E. Vaughan, Political Writings of J.-J. Rousseau, Cambridge, 1915, vol. 2, pp. 159-161]

6Hartig, Soboul p.170

7Baczko (1), p. 367

8Как и на анализе конкретных экономических утопий: их краткий список приведен в приложении

9Хотя их количество может сильно варьироваться; так, один и тот же текст можно причислять либо к утопиям, либо к труду по политической экономии (либо и туда, и туда)

10Baczko (1), p.368

11Интересно, что одним из сюжетов, повлекшим за собой заметный интерес авторов к описанию различного рода коммун, является «умалчиваемая община» (communauté taisible), явление французской сельской местности (Hartig p.174)

12Conan, p.271

13Graslin

14Baczko (1), p. 364

15Ортега-и-Гассет

16Изменение хотя бы одной из пространственно-временных координат, характеризующих Францию XVIII века, в утопиях является непременным условием, поскольку социально-экономические условия в них отличны от бытовавших во Франции в это время: т. е., например, во Франции июля 1794г. у власти стоит буржуазное термидорианское правительство — власть в некоем государстве принадлежит ученым — следовательно, это государство — не Франция июля 1794г. Утопии не допускают парадоксов.

17«Не бывает утопии без идеала, противостоящего реальности — но любой идеал не является утопией... Утопия противоположна реформам» (Baczko (1), p.363)

18“В отличие от реформиста, она (утопия) не желает «принимать во внимание (prévoyer) настоящее»» (Ibid.)

19Интересно, что и Блох, автор понятия, не упоминает средства воплощения утопии, т. е. «условия существования и функционирования посредников, которые утопия должна включить в себя, чтобы стать конкретной» (Furter, p.18)

20Polin p. 25

21 «Непостоянные (Shifting) границы между уторией и прагматизмом» у Бачко (Baczko (3), p. 472)

22Известно, что «островные» утопии наиболее популярны в этот период, в отличие, скажем, от утопий XX века, чаще всего связанных с переносом во времени.

23Что является темой отдельного исследования

24Hall

25А именно к практической несостоятельности сводилась основная критика физиократов, по каким-то причинам сегодня чрезвычайно мало освещаемая в литературе. При определенных предпосылках земельная теория стоимости и идея единого налога логически верны — однако представьте только , к каким катастрофическим последствиям приведет введение такого налога. Пускай только земледелие может быть источником экономического роста (заметим, что многие современные комментаторы считают этот пункт позитивным описанием промышленно неразвитой Франции XVIII века) — однако почему же самая большая прибыль, на порядок превышающая все возможные нормы в это время, связана с международной морской торговлей?

26«В реальности экономические реформы связаны с политикой; в утопии политика неотделима от экономики» (Бачко, стр. ??)

27С которым прежде всего ассоциируются утопии

28Логически приблизительно аналогичное следующему высказыванию: «