Рассказы, сценки, наброски Аннотация - umotnas.ru o_O
Рассказы, сценки, наброски Аннотация - umotnas.ru o_O
|
страница 1страница 2 ... страница 5страница 6
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Похожие работы
|
Рассказы, сценки, наброски Аннотация - страница №1/6
Даниил Иванович Хармс Рассказы, сценки, наброски Аннотация Даниил Иванович Хармс (настоящее имя – Даниил Иванович Ювачев) – поэт, прозаик, один из организаторов и активных авторов группы ОБЭРИУ, классик отечественной литературы. Родился в Петербурге 30 декабря 1905 года в семье бывшего народовольца, христианского проповедника, журналиста И.П.Ювачева. Учился в Петершуле и в Ленинградском электротехникуме. Первое сохранившееся стихотворение датировано 1922 годом. С 1925 года – член«Ордена заумников DSO», возглавляемого А.Туфановым, затем участник «Левого фланга» и один из организаторов группы ОБЭРИУ. Поэзия, игравшая доминирующую роль в творчестве Хармса обэриутского периода, в 30 е годы почти полностью вытесняется прозой. При жизни в печати появилось только два «взрослых» стихотворения Хармса. С 1928 года много пишет и публикует произведений для детей. В конце 1931 года арестован по «Делу детского сектора Госиздата»; отбывает ссылку в Курске (вместе с А.Введенским). Вернулся в Ленинград в ноябре 1932 года. 23 августа 1941 года арестован вторично. Умер, по видимому, в тюремной больнице. Даниил Иванович Хармс (Ювачёв) Рассказы, сценки, наброски * * * 1 Однажды Андрей Васильевич шел по улице и потерял часы. Вскоре после этого он умер. Его отец, горбатый, пожилой человек целую ночь сидел в цилиндре и сжимал левой рукой тросточку с крючковатой ручкой. Разные мысли посещали его голову, в том числе и такая: жизнь – это Кузница. 2 Отец Андрея Васильевича по имени Григорий Антонович, или вернее Василий Антонович, обнял Марию Михайловну и назвал ее своей владычицей. Она же молчала и с надеждой глядела вперед и вверх. И тут же паршивый горбун Василий Антонович решил уничтожить свой горб. 3 Для этой цели Василий Антонович сел в седло и прихал к профессору Мамаеву. Профессор Мамаев сидел в саду и читал книгу. На все просьбы Василия Антоновича профессор Мамаев отвечал одним словом: «Успеется.» Тогда Василий Антонович пошел и лег в хирургическое отделение. 4 Фельдшера и сестры милосердия положили Василия Антоновича на стол и покрыли простыней. Тут в комнату вошел сам профессор Мамаев. «Вас побрить?» – спросил профессор. «Нет, отрежьте мне мой горб»,– сказал Василий Антонович. Началась операция. Но кончилась она неудачно, потому что одна сестра милосердия покрыла свое лицо клетчатой тряпочкой и ничего не видела, и не могла подавать нужных инструментов. А фельдшер завязал себе рот и нос, и ему нечем было дышать, и к концу операции он задохнулся и упал замертво на пол. Но самое неприятное – это то, что профессор Мамаев второпях забыл снять с пациента простыню и отрезал ему вместо горба что то другое,– кажется затылок. А горб только потыкал хирургическим инструментом. 5 Придя домой, Василий Антонович до тех пор не мог успокоиться, пока в дом не ворвались испанцы и не отрубили затылок кухарке Андрюшке. 6 Успокоившись, Василий Антонович пошел к другому доктору, и тот быстро отрезал ему горб. 7 Потом все пошло очень просто. Мария Ивановна развелась с Василием Антоновичем и вышла замуж за Бубнова. 8 Бубнов не любил своей новой жены. Как только она уходила из дома, Бубнов покупал себе новую шляпу и все время здоровался со своей соседкой Анной Моисеевной. Но вдруг у Анны Моисеевны сломался один зуб, и она от боли широко открыла рот. Бубнов задумался о своей биографии. 9 Отец Бубнова, по имени Фы, полюбил мать Бубнова, по имени Хню. Однажды Хню сидела на плите и собирала грибы, которые росли около нее. Но он неожиданно сказал так: – Хню, я хочу, чтобы у нас родился Бубнов. Хню спросила: – Бубнов? Да, да? – Точно так, ваше сиятельство,– ответил Фы. Даниил Иванович Хармс * * * 1 Ольга Форш подошла к Алексею Толстому и что то сделала. Алексей Толстой тоже что то сделал. Тут Константин Федин и Валентин Стенич выскочили на двор и принялись разыскивать подходящий камень. Камня они не нашли, но нашли лопату. Этой лопатой Константин Федин съездил Ольге Форш по морде. Тогда Алексей Толстой разделся голым и, выйдя на Фонтанку, стал ржать по лошадиному. Все говорили: «Вот ржет крупный современный писатель.» И никто Алексея Толстого не тронул. 1934 год Даниил Иванович Хармс * * * Андрей Семёнович плюнул в чашку с водой. Вода сразу почернела. Андрей Семёнович сощурил глаза и пристально посмотрел в чашку. Вода была очень черна. У Андрей Семёновича забилось сердце. В это время проснулась собака Андрея Семёновича. Андрей Семёнович подошел к окну и задумался. Вдруг что то большое и темное пронеслось мимо лица Андрея Семёновича и вылетело в окно. Это вылетела собака Андрея Семёновича и понеслась как ворона на крышу противоположного дома. Андрей Семёнович сел на корточки и завыл. В комнату вбежал товарищ Попугаев. – Что с вами? Вы больны?– спросил товарищ Попугаев. Андрей Иванович молчал и тер лицо руками. Товарищ Попугаев заглянул в чашку, стоявшую на столе. – Что это тут у Вас налито?– спросил он Андрея Ивановича. – Не знаю,– сказал Андрей Иванович. Попугаев мгновенно исчез. Собака опять влетела в окно, легла на свое прежнее место и заснула. Андрей Иванович подошел к столу и вылил из чашки почерневшую воду. И на душе у Андрея Ивановича стало светло. Даниил Иванович Хармс История Абрам Демьянович Пентопасов громко вскрикнул и прижал к глазам платок. Но было поздно. Пепел и мягкая пыль залепила глаза Абрама Демьяновича. С этого времени глаза Абрама Демьяновича начали болеть, постепенно покрылись они противными болячками, и Абрам Демьянович ослеп. Слепого инвалида Абрама Демьяновича вытолкали со службы и назначили ему мизерную пенсию в 36 рублей в месяц. Совершенно понятно, что этих денег не хватало на жизнь Абраму Демьяновичу. Кило хлеба стоило рубль десять копеек, а лук порей стоил 48 копеек на рынке. И вот инвалид труда стал все чаще прикладываться к выгребным ямам. Трудно было слепому среди всей шелухи и грязи найти съедобные отбросы. А на чужом дворе и саму то помойку найти нелегко. Глазами то не видать, а спросить: где тут у вас помойная яма? – как то неловко. Оставалось только нюхать. Некоторые помойки так пахнут, что за версту слышно, другие, которые с крышкой, совершенно найти невозможно. Хорошо, если дворник добрый попадется, а другой так шуганет, что всякий аппетит пропадет. Однажды Абрам Демьянович залез на чужую помойку, а его там укусила крыса, и он вылез обратно. Так в тот день и не ел ничего. Но вот как то утром у Абрама Демьяновича что то отскочило от правого глаза. Абрам Демьянович потер этот глаз и вдруг увидел свет. А потом и от левого глаза что то отскочило, и Абрам Демьянович прозрел. С этого дня Абрам Демьянович пошел в гору. Всюду Абрама Демьяновича нарасхват. А в Наркомтяжпроме, так там Абрама Демьяновича чуть не на руках носили. И стал Абрам Демьянович великим человеком. Даниил Иванович Хармс Вопрос – Есть ли что нибудь на земле, что имело бы значение и могло бы даже изменить ход событий не только на земле, но и в других мирах? – спросил я своего учителя. – Есть,– ответил мне мой учитель. – Что же это? – спросил я. – Это… – начал мой учитель и вдруг замолчал. Я стоял и напряженно ждал его ответа. А он молчал. И я стоял и молчал. И он молчал. И я стоял и молчал. И он молчал. Мы оба стоим и молчим. Хо ля ля! Мы оба стоим и молчим. Хэ лэ лэ! Да, да, мы оба стоим и молчим. 16–17 июля 1936 года Даниил Иванович Хармс * * * Я поднял пыль. Дети бежали за мной и рвали на себе одежду. Старики и старухи падали с крыш. Я свистел, я громыхал, я лязгал зубами и стучал железной палкой. Рваные дети мчались за мной и, не поспевая, ломали в страшной спешке свои тонкие ноги. Старики и старухи скакали вокруг меня. Я несся вперед! Грязные, рахитичные дети, похожие на грибы поганки, путались под моими ногами. Мне было трудно бежать. Я поминутно спотыкался и раз даже чуть не упал в мягкую кашу из барахтающихся на земле стариков и старух. Я прыгнул, оборвал нескольким поганкам головы и наступил на живот худой старухи, которая при этом хрустнула и тихо произнесла: «Замучили!» Я, не оглядываясь, побежал дальше. Теперь под моими ногами была чистая и ровная мостовая. Редкие фонари освещали мне путь. Я подбежал к бане. Приветливый банный огонек уже мелькал передо мной, и банный, уютный, но душный, пар уже лез мне в ноздри, уши и рот. Я, не раздеваясь, пробежал сквозь предбанник, потом мимо кранов, шаек и нар, прямо к полке. Горячее белое облако окружило меня. Я слышу слабый, но настойчивый звон. Я, кажется, лежу. …И вот тут то могучий отдых остановил мое сердце. 1 февраля 1939 года Даниил Иванович Хармс Кирпич Господин невысокого роста с камушком в глазу подошел к двери табачной лавки и остановился. Его черные, лакированные туфли сияли у каменной ступенечки, ведущей в табачную лавку. Носки туфель были направлены вовнутрь магазина. Еще два шага, и господин скрылся бы за дверью. Но он почему то задержался, будто нарочно для того, чтобы подставить голову под кирпич, упавший с крыши. Господин даже снял шляпу, обнаружив свой лысый череп, и, таким образом, кирпич ударил господина прямо по голой голове, проломил черепную кость и застрял в мозгу. Господин не упал. Нет, он только пошатнулся от страшного удара, вынул из кармана платок, вытер им лицо, залепленное кровавыми мозгами, и, повернувшись к толпе, которая мгновенно собралась вокруг этого господина, сказал: – Не беспокойтесь, господа: у меня была уже прививка. Вот видите – у меня в правом глазу торчит камушек. Это тоже был однажды случай. Я уже привык к этому. Теперь мне все трын трава! И с этими словами господин надел шляпу и ушел куда то в сторону, оставив смущённую толпу в полном недоумении. Даниил Иванович Хармс * * * Когда я вижу человека, мне хочется ударить его по морде. Так приятно бить по морде человека! Я сижу у себя в комнате и ничего не делаю. Вот кто то пришел ко мне в гости, он стучится в мою дверь. Я говорю: «Войдите!» Он входит и говорит: «Здравствуйте! Как хорошо, что я застал вас дома!» А я его стук по морде, а потом ещё сапогом в промежность. Мой гость падает навзничь от страшной боли. А я ему каблуком по глазам! Дескать, нечего шляться, когда не звали! А то ещё так. Я предлагаю гостю выпить чашку чая. Гость соглашается, садится к столу, пьет чай и что то рассказывает. Я делаю вид, что слушаю его с большим интересом, киваю головой, ахаю, делаю удивленные глаза и смеюсь. Гость, польщенный моим вниманием, расходится все больше и больше. Я спокойно наливаю полную чашку кипятка и плещу кипятком гостю в морду. Гость вскакивает и хватается за лицо. А я ему говорю: «Больше нет в душе моей добродетели. Убирайтесь вон!» И я выталкиваю гостя. 1939 год Даниил Иванович Хармс Реабилитация Не хвастаясь, могу сказать, что, когда Володя ударил меня по уху и плюнул мне в лоб, я так его схватил, что он этого не забудет. Уже потом я бил его примусом, а утюгом я бил его вечером. Так что умер он совсем не сразу. Это не доказательство, что ногу я оторвал ему ещё днем. Тогда он был еще жив. А Андрюшу я убил просто по инерции, и в этом я себя не могу обвинить. Зачем Андрюша с Елизаветой Антоновной попались мне под руку? Им было ни к чему выскакивать из за двери. Меня обвиняют в кровожадности, говорят, что я пил кровь, но это неверно: я подлизывал кровяные лужи и пятна – это естественная потребность человека уничтожить следы своего, хотя бы и пустяшного, преступления. А также я не насиловал Елизавету Антоновну. Во первых, она уже не была девушкой, а во вторых, я имел дело с трупом, и ей жаловаться не приходится. Что из того, что она вот вот должна была родить? Я и вытащил ребенка. А то, что он вообще не жилец был на этом свете, в этом уж не моя вина. Не я оторвал ему голову, причиной тому была его тонкая шея. Он был создан не для жизни сей. Это верно, что я сапогом размазал по полу их собачку. Но это уж цинизм обвинять меня в убийстве собаки, когда тут рядом, можно сказать, уничтожены три человеческие жизни. Ребенка я не считаю. Ну хорошо: во всем этом (я могу согласиться) можно усмотреть некоторую жестокость с моей стороны. Но считать преступлением то, что я сел и испражнился на свои жертвы,– это уже, извините, абсурд. Испражняться – потребность естественная, а, следовательно, и отнюдь не преступная. Таким образом, я понимаю опасения моего защитника, но все же надеюсь на полное оправдание. 1940 год Даниил Иванович Хармс Происшествие на улице1 Однажды один человек соскочил с трамвая, да так неудачно, что попал под автомобиль. Движение уличное остановилось, и милиционер принялся выяснять, как произошло несчастье. Шофер долго что то объяснял, показывая пальцем на колеса автомобиля. Милиционер ощупал эти колеса и записал в свою книжечку название улицы. Вокруг собралась довольно многочисленная толпа. Какой то человек с тусклыми глазами все время сваливался с тумбы. Какая то дама все оглядывалась на другую даму, а та, в свою очередь, все оглядывалась на первую даму. Потом толпа разошлась, и уличное движение вновь восстановилось. Гражданин с тусклыми глазами ещё долго сваливался с тумбы, но, наконец, и он, отчаявшись, видно, утвердиться на тумбе, лег просто на тротуар. В это время какой то человек, несший стул, со всего размаху угодил под трамвай. Опять пришел милиционер, опять собралась толпа, и остановилось уличное движение. И гражданин с тусклыми глазами опять начал сваливаться с тумбы. Ну а потом все стало хорошо, и даже Иван Семёнович Карпов завернул в столовую. Даниил Иванович Хармс Басня Один человек небольшого роста сказал: «Я согласен на все, только бы быть капельку повыше». Только он это сказал, как смотрит – перед ним волшебница. А человек небольшого роста стоит и от страха ничего сказать не может. «Ну?» – говорит волшебница. А человек небольшого роста стоит и молчит. Волшебница исчезла. Тут человек небольшого роста начал плакать и кусать себе ногти. Сначала на руках ногти сгрыз, а потом на ногах. * * * Читатель, вдумайся в эту басню, и тебе станет не по себе. 19 … год Даниил Иванович Хармс * * * Два человека разговорились. Причем один человек заикался на гласных, а другой на гласных и согласных. Когда они кончили говорить, стало очень приятно – будто потушили примус. 19 … год Даниил Иванович Хармс * * * Антон Гаврилович Немецкий бегает в халате по комнате. Он размахивает коробочкой, показывает на нее пальцем и очень, очень рад. Антон Гаврилович звонит в колокольчик, входит слуга и приносит кадку с землей. Антон Гаврилович достает из коробочки боб и сажает его в кадку. Сам же Антон Гаврилович делает руками замечательные движения. Из кадки растет дерево. Даниил Иванович Хармс Синфония №2 Антон Михайлович плюнул, сказал «эх», опять плюнул, опять сказал «эх», опять плюнул, опять сказал «эх» и ушел. И Бог с ним. Расскажу лучше про Илью Павловича. Илья Павлович родился в 1883 году в Константинополе. Еще маленьким мальчиком его перевезли в Петербург, и тут он окончил немецкую школу на Кирочной улице. Потом он служил в каком то магазине, потом ещё чего то делал, а в начале революции эмигрировал за границу. Ну и Бог с ним. Я лучше расскажу про Анну Игнатьевну. Но про Анну Игнатьевну рассказать не так то просто. Во первых, я о ней почти ничего не знаю, а во вторых, я сейчас упал со стула и забыл, о чем собирался рассказывать. Я лучше расскажу о себе. Я высокого роста, неглупый, одеваюсь изящно и со вкусом, не пью, на скачки не хожу, но к дамам тянусь. И дамы не избегают меня. Даже любят, когда я с ними гуляю. Серафима Измайловна неоднократно приглашала меня к себе, и Зинаида Яковлевна тоже говорила, что она всегда рада меня видеть. Но вот с Мариной Петровной у меня вышел забавный случай, о котором я и хочу рассказать. Случай вполне обыкновенный, но все же забавный, ибо Марина Петровна благодаря мне совершенно облысела, как ладонь. Случилось это так: пришел я однажды к Марине Петровне, а она трах! – и облысела. Вот и все. 9–10 июня 1941 года Даниил Иванович Хармс * * * Григорьев (ударяя Семёнова по морде ) Вот вам и зима настала. Пора печи топить. Как по вашему? Семёнов По моему, если отнестись серьезно к вашему замечанию, то, пожалуй, действительно, пора затопить печку. Григорьев (ударяя Семёнова по морде ) А как по вашему, зима в этом году будет холодная или тёплая? Семёнов Пожалуй, судя по тому, что лето было дождливое, то зима всегда холодная. Григорьев (ударяя Семёнова по морде) А вот мне никогда не бывает холодно. Семёнов Это совершенно правильно, что вы говорите, что вам не бывает холодно. У вас такая натура. Григорьев (ударяя Семёнова по морде ) Я не зябну. Семёнов Ох! Что ох? Ох! Лицо болит! Григорьев Почему болит? и с этими словами хвать Семёнова по морде Семёнов (падая со стула ) Ох! Сам не знаю! Григорьев (ударяя Семёнова ногой по морде ) У меня ничего не болит. Семёнов Я тебя, сукин сын, отучу драться. пробует встать Григорьев (ударяя Семёнова по морде ) Тоже, учитель нашелся! Семёнов (валится на спину ) Сволочь паршивая! Григорьев Ну ты, выбирай выражения полегче! Семёнов (силясь подняться ) Я, брат, долго терпел. Но хватит. Григорьев (ударяя Семёнова каблуком по морде ) Говори, говори! Послушаем. Семёнов (валится на спину ) Ох!… Даниил Иванович Хармс – Эй, Мышин, вставай! Мышин сказал: – Не встану,– и продолжал лежать на полу. Тогда к Мышину подошел Калугин и сказал: – Если ты, Мышин, не встанешь, я тебя заставлю встать. – Нет,– сказал Мышин, продолжая лежать на полу. К Мышину подошла Селизнева и сказала: – Вы, Мышин, вечно валяетесь на полу в коридоре и мешаете нам ходить взад и вперед. – Мешал и буду мешать,– сказал Мышин. – Ну, знаете,– сказал Коршунов, но его перебил Калугин и сказал: – Да чего тут долго разговаривать! Звоните в милицию. Позвонили в милицию и вызвали милиционера. Через полчаса пришел милиционер с дворником. – Чего у вас тут? – спросил милиционер. – Полюбуйтесь,– сказал Коршунов, но его перебил Калугин и сказал: – Вот. Этот гражданин все время лежит тут на полу и мешает нам ходить по коридору. Мы его и так и этак… Но тут Калугина перебила Селизнева и сказала: – Мы его просили уйти, а он не уходит. – Да,– сказал Коршунов. Милиционер подошел к Мышину. – Вы, гражданин, зачем тут лежите? – сказал милиционер. – Отдыхаю,– сказал Мышин. – Здесь, гражданин, отдыхать не годится,– сказал милиционер. – Вы где, гражданин, живете? – Тут,– сказал Мышин. – Где ваша комната? – спросил милиционер. – Он прописан в нашей квартире, а комнаты не имеет,– сказал Калугин. – Обождите, гражданин,– сказал милиционер,– я сейчас с ним говорю. Гражданин, где вы спите? – Тут,– сказал Мышин. – Позвольте,– сказал Коршунов, но его перебил Калугин и сказал: – Он даже кровати не имеет и валяется на голом полу. – Они давно на него жалуются,– сказал дворник. – Совершенно невозможно ходить по коридору,– сказала Селизнева. – Я не могу вечно шагать через мужчину. А он нарочно ноги вытянет, да ещё руки вытянет, да ещё на спину ляжет и глядит. Я с работы усталая прихожу, мне отдых нужен. – Присовокупляю,– сказал Коршунов, но его перебил Калугин и сказал: – Он и ночью здесь лежит. Об него в темноте все спотыкаются. Я через него одеяло свое разорвал. Селизнева сказала: – У него вечно из кармана какие то гвозди вываливаются. Невозможно по коридору босой ходить, того и гляди ногу напорешь. – Они давеча хотели его керосином пожечь,– сказал дворник. – Мы его керосином облили,– сказал Коршунов, но его перебил Калугин и сказал: – Мы его только для страха облили, а поджечь и не собирались. – Да я бы не позволила в своем присутствии живого человека жечь,– сказала Селизнева. – А почему этот гражданин в коридоре лежит? – спросил вдруг милиционер. – Здрасьте пожалуйста!– сказал Коршунов, но Калугин его перебил и сказал: – А потому что у него нет другой жилплощади: вот в этой комнате я живу, в той – вот они, в этой – вот он, а уж Мышин тут, в коридоре живет. – Это не годится,– сказал милиционер.– Надо, чтобы все на своей жилплощади лежали. – А у него нет другой жилплощади, как в коридоре,– сказал Калугин. – Вот именно,– сказал Коршунов. – Вот он вечно тут и лежит,– сказала Селизнева. – Это не годится,– сказал милиционер и ушел вместе с дворником. Коршунов подскочил к Мышину. – Что?– закричал он. – Как вам это по вкусу пришлось? – Подождите,– сказал Калугин и, подойдя к Мышину, сказал: – Слышал, чего говорил милиционер? Вставай с полу! – Не встану,– сказал Мышин, продолжая лежать на полу. – Он теперь нарочно и дальше будет вечно тут лежать,– сказала Селизнева. – Определенно,– сказал с раздражением Калугин. И Коршунов сказал: – Я в этом не сомневаюсь. Parfaitement! Даниил Иванович Хармс Пьеса Шашкин (стоя посредине сцены) У меня сбежала жена. Ну что же тут поделаешь? Все равно, коли сбежала, так уж не вернешь. Надо быть философом и мудро воспринимать всякое событие. Счастлив тот, кто обладает мудростью. Вот Куров этой мудростью не обладает, а я обладаю. Я в Публичной библиотеке два раза книгу читал. Очень умно там обо всем написано. Я всем интересуюсь, даже языками. Я знаю по французски считать и знаю по немецки живот. Дер маген. Вот как! Со мной даже художник Козлов дружит. Мы с ним вместе пиво пьем. А Куров что? Даже на часы смотреть не умеет. В пальцы сморкается, рыбу вилкой ест, спит в сапогах, зубов не чистит… тьфу! Что называется – мужик! Ведь с ним покажись в обществе: вышибут вон, да ещё и матом покроют – не ходи, мол, с мужиком, коли сам интеллигент. Ко мне не подкопаешься. Давай графа – поговорю с графом. Давай барона – и с бароном поговорю. Сразу даже не поймешь, кто я такой есть. Немецкий язык, это я, верно, плохо знаю: живот – дер маген. А вот скажут мне: «Дер маген фин дель мун»,– а я уже и не знаю, чего это такое. А Куров тот и «дер маген» не знает. И ведь с таким дурнем убежала! Ей, видите ли, вон чего надо! Меня она, видите ли, за мужчину не считает. «У тебя,– говорит,– голос бабий!» Ан и не бабий, а детский у меня голос! Тонкий, детский, а вовсе не бабий! Дура такая! Чего ей Куров дался? Художник Козлов говорит, что с меня садись да картину пиши. 1939–1940 гг. вариант окончания в книге «Меня называют капуцином»: …И ведь с таким дурнем убежать! Сука! Истинно что сука! Ей, видите ли, вон чего надо! Она меня, видите ли, за мужчину не считает. А чем я виноват, что меня ещё в детстве оскопили? Ведь не сам же я себе это самое отрезал! «У тебя,– говорит,– голос бабий!» Ан и не бабий, а детский у меня голос! Тонкий, детский, а вовсе не бабий! Дура такая! Чего ей Куров дался? Художник Козлов говорит, что с меня садись да картину пиши: истинный, говорит, кострат. Это значит почти папа римский. А она от меня к Курову! Смехота! Даниил Иванович Хармс * * * Когда жена уезжает куда нибудь одна, муж бегает по комнате и не находит себе места. Ногти у мужа страшно отрастают, голова трясется, а лицо покрывается мелкими черными точками. Квартиранты утешают покинутого мужа и кормят его свиным зельцем. Но покинутый муж теряет аппетит и преимущественно пьет пустой чай. В это время его жена купается в озере и случайно задевает ногой подводную корягу. Из под коряги выплывает щука и кусает жену за пятку. Жена с криком выскакивает из воды и бежит к дому. Навстречу жене бежит хозяйская дочка. Жена показывает хозяйской дочке пораненную ногу и просит ее забинтовать. Вечером жена пишет мужу письмо и подробно описывает свое злоключение. Муж читает письмо и волнуется до такой степени, что роняет из рук стакан с водой, который падает на пол и разбивается. Муж собирает осколки стакана и ранит ими себе руку. Забинтовав пораненный палец, муж садится и пишет жене письмо. Потом выходит на улицу, чтобы бросить письмо в почтовую кружку. Но на улице муж находит папиросную коробку, а в коробке 30 000 рублей. Муж экстренно выписывает жену обратно, и они начинают счастливую жизнь. 19 … год Даниил Иванович Хармс Сказка Жил был один человек, звали его Семёнов. Пошел однажды Семёнов гулять и потерял носовой платок. Семёнов начал искать носовой платок и потерял шапку. Начал искать шапку и потерял куртку. Начал куртку искать и потерял сапоги. – Ну,– сказал Семёнов,– этак все растеряешь. Пойду лучше домой. Пошел Семёнов домой и заблудился. – Нет,– сказал Семёнов,– лучше я сяду и посижу. Сел Семёнов на камушек и заснул. 19 … год Даниил Иванович Хармс Северная сказка Старик, не зная зачем, пошел в лес. Потом вернулся и говорит: – Старуха, а старуха! Старуха так и повалилась. С тех пор все зайцы зимой белые. Даниил Иванович Хармс * * * Одному французу подарили диван, четыре стула и кресло. Сел француз на стул у окна, а самому хочется на диване полежать. Лег француз на диван, а ему уже на кресле посидеть хочется. Встал француз с дивана и сел на кресло, как король, а у самого мысли в голове уже такие, что на кресле то больно пышно. Лучше попроще, на стуле. Пересел француз на стул у окна, да только не сидится французу на этом стуле, потому что в окно как то дует. Француз пересел на стул возле печки и почувствовал, что он устал. Тогда француз решил лечь на диван и отдохнуть, но, не дойдя до дивана, свернул в сторону и сел на кресло. – Вот где хорошо!– сказал француз, но сейчас же прибавил: – А на диване то, пожалуй, лучше. 19 … год Даниил Иванович Хармс Пашквиль Знаменитый чтец Антон Исаакович Ш.– то самое историческое лицо, которое выступало в сентябре месяце 1940 года в Литейном лектории,– любило перед своими концертами полежать часок другой и отдохнуть. Ляжет оно, бывало, на кушет и скажет: – Буду спать,– а само не спит. После концертов оно любило поужинать. Вот оно придет домой, рассядется за столом и говорит своей жене: – А ну, голубушка, состряпай ка мне что нибудь из лапши. И пока жена его стряпает, оно сидит за столом и книгу читает. Жена его хорошенькая, в кружевном передничке, с сумочкой в руках, а в сумочке кружевной платочек и ватрушечный медальончик лежат, жена его бегает по комнате, каблучками стучит, как бабочки, а оно скромно за столом сидит, ужина дожидается. Все так складно и прилично. Жена ему что нибудь приятное скажет, а оно головой кивает. А жена порх к буфетику и уже рюмочками там звенит. – Налей ка, душечка, мне рюмочку,– говорит оно. – Смотри, голубчик, не спейся,– говорит ему жена. – Авось, пупочка, не сопьюсь,– говорит оно, опрокидывая рюмочку в рот. А жена грозит ему пальчиком, а сама боком через двери на кухню бежит. Вот в таких приятных тонах весь ужин проходит. А потом они спать закладываются. Ночью, если им мухи не мешают, они спят спокойно, потому что уж очень они люди хорошие! 1940 год Даниил Иванович Хармс Упадание Два человека упали с крыши пятиэтажного дома, новостройки. Кажется, школы. Они съехали по крыше в сидячем положении до самой кромки и тут начали падать. Их падение раньше всех заметила Ида Марковна. Она стояла у окна в противоложном доме и сморкалась в стакан. И вдруг она увидела, что кто то с крыши противоположного дома начинает падать. Вглядевшись, Ида Марковна увидела, что это начинают падать сразу целых двое. Совершенно растерявшись, Ида Марковна содрала с себя рубашку и начала этой рубашкой скорее протирать запотевшее оконное стекло, чтобы лучше разглядеть, кто там падает с крыши. Однако сообразив, что, пожалуй, падающие могут увидеть ее голой и невесть чего про нее подумать, Ида Марковна отскочила от окна за плетеный треножник, на котором стоял горшок с цветком. В это время падающих с крыш увидела другая особа, живущая в том же доме, что и Ида Марковна, но только двумя этажами ниже. Особу эту тоже звали Ида Марковна. Она, как раз в это время, сидела с ногами на подоконнике и пришивала к своей туфле пуговку. Взгянув в окно, она увидела падающих с крыши. Ида Марковна взвизгнула и, вскочив с подоконника, начала спешно открывать окно, чтобы лучше увидеть, как падающие с крыши ударятся об землю. Но окно не открывалось. Ида Марковна вспомнила, что она забила окно снизу гвоздем, и кинулась к печке, в которой она хранила инструменты: четыре молотка, долото и клещи. Схватив клещи, Ида Марковна опять подбежала к окну и выдернула гвоздь. Теперь окно легко распахнулось. Ида Марковна высунулась из окна и увидела, как падающие с крыши со свистом подлетали к земле. На улице собралась уже небольшая толпа. Уже раздавались свистки, и к месту ожидаемого происшествия не спеша подходил маленького роста милиционер. Носатый дворник суетился, расталкивая людей и поясняя, что падающие с крыши могут вдарить собравшихся по головам. К этому времени уже обе Иды Марковны, одна в платье, а другая голая, высунувшись в окно, визжали и били ногами. И вот наконец, расставив руки и выпучив глаза, падающие с крыши ударились об землю. Так и мы иногда, упадая с высот достигнутых, ударяемся об унылую клеть нашей будущности. 7 сентября 1940 года Даниил Иванович Хармс * * * Жил был человек, звали его Кузнецов. Однажды сломалась у него табуретка. Он вышел из дома и пошел в магазин купить столярного клея, чтобы склеить табуретку. Когда Кузнецов проходил мимо недостроенного дома, сверху упал кирпич и ударил Кузнецова по голове. Кузнецов упал, но сразу же вскочил на ноги и пощупал свою голову. На голове у Кузнецова вскочила огромная шишка. Кузнецов погладил шишку рукой и сказал: – Я гражданин Кузнецов, вышел из дома и пошел в магазин, чтобы… чтобы… чтобы… Ах, что же это такое! Я забыл, зачем я пошел в магазин! В это время с крыши упал второй кирпич и опять стукнул Кузнецова по голове. – Ах!– вскрикнул Кузнецов, схватился за голову и нащупал на голове вторую шишку. – Вот так история!– сказал Кузнецов.– Я гражданин Кузнецов, вышел из дома и пошел в… пошел в… пошел в … куда же я пошел? Я забыл, куда я пошел! Тут сверху на Кузнецова упал третий кирпич. И на голове Кузнецова вскочила третья шишка. – Ай ай ай!– закричал Кузнецов, хватаясь за голову.– Я гражданин Кузнецов, вышел из… вышел из… вышел из погреба? Нет. Вышел из бочки? Нет! Откуда же я вышел? С крыши упал четвертый кирпич, ударил Кузнецова по затылку, и на затылке у Кузнецова вскочила четвертая шишка. – Ну и ну!– сказал Кузнецов, почесывая затылок.– Я… я… я… Кто же я? Никак я забыл, как меня зовут? Вот так история! Как же меня зовут? Василий Петухов? Нет. Николай Сапогов? Нет. Пантелей Рысаков? Нет. Ну кто же я? Но тут с крыши упал пятый кирпич и так стукнул Кузнецова по затылку, что Кузнецов окончательно позабыл все на свете и, крикнув «О го го!», побежал по улице. Даниил Иванович Хармс * * * Когда два человека играют в шахматы, мне всегда кажется, что один другого околпачивает. И я до некоторой степени прав, потому что тот, кто проиграл, может считаться околпаченным. Особенно, если они играли на деньги. Вообще мне противна всякая игра на деньги. Я запрещаю играть в своем присутствии. Когда я вхожу куда нибудь, где в тот момент ведется игра, все моментально стушевывются. Все таки я фигура удивительная, хотя я и не люблю очень часто говорить об этом. Я долго изучал женщин и теперь могу сказать, что знаю их на пять с плюсом. Прежде всего женщина любит, чтобы ее не замечали. Пусть она стоит перед тобой или стонет, а ты делай вид, что ничего не слышишь и не видишь, и веди себя так, будто и нет никого в комнате. Это страшно разжигает женское любопытство. А любопытная женщина способна на все. Я другой раз нарочно полезу в карман с таинственным видом, а женщина так и уставится глазами, мол, дескать, что это такое? А я возьму и выну из кармана нарочно какой нибудь подстаканник. Женщина так и вздрогнет от любопытства. Ну, значит, и попалась рыбка в сеть! Даниил Иванович Хармс О равновесии Теперь все знают, как опасно глотать камни. Один даже мой знакомый сочинил такое выражение: «Кавео», что значит: «Камни внутрь опасно». И хорошо сделал. «Кавео» легко запомнить, и как потребуется, так и вспомнишь сразу. А служил этот мой знакомый истопником при паровозе. То по северной ветви ездил, а то в Москву. Звали его Николай Иванович Серпухов, а курил он папиросы «Ракета», 35 коп. коробка, и всегда говорил, что от них он меньше кашлем страдает, а от пятирублевых, говорит, я всегда задыхаюсь. И вот случилось однажды Николаю Ивановичу попасть в Европейскую гостиницу, в ресторан. Сидит Николай Иванович за столиком, а за соседним столиком иностранцы сидят и яблоки жрут. Вот тут то Николай Иванович и сказал себе: «Интересно,– сказал себе Николай Иванович,– как человек устроен». Только это он себе сказал, откуда ни возьмись, появляется перед ним фея и говорит: – Чего тебе, добрый человек, нужно? Ну, конечно, в ресторане происходит движение, откуда, мол, эта неизвестная дамочка возникла. Иностранцы так даже яблоки жрать перестали. Николай то Иванович и сам не на шутку струхнул и говорит просто так, чтобы отвязаться: – Извините,– говорит,– особого такого ничего мне не требуется. – Нет,– говорит неизвестная дамочка,– я,– говорит,– что называется, фея. Одним моментом что угодно смастерю. Только видит Николай Иванович, что какой то гражданин в серой паре внимательно к их разговору прислушивается. А в открытые двери метродотель бежит, а за ним ещё какой то субъект с папироской во рту. «Что за черт!– думает Николай Иванович,– неизвестно что получается». А оно и действительно неизвестно что получается. Метродотель по столам скачет, иностранцы ковры в трубочку закатывают, и вообще черт его знает! Кто во что горазд! Выбежал Николай Иванович на улицу, даже шапку в раздевалке из хранения не взял, выбежал на улицу Лассаля и сказал себе: «Ка ве О! Камни внутрь опасно! И чего чего только на свете не бывает!» А придя домой, Николай Иванович так сказал жене своей: – Не пугайтесь, Екатерина Петровна, и не волнуйтесь. Только нет в мире никакого равновесия. И ошибка то всего на какие нибудь полтора килограмма на всю вселенную, а все же удивительно, Екатерина Петровна, совершенно удивительно! Даниил Иванович Хармс Шапка Отвечает один другому: – Не видал я их. – Как же ты их не видал,– говорит другой,– когда сам же на них шапки надевал? – А вот,– говорит один,– шапки на них надевал, а их не видал. – Да возможно ли это? – говорит другой с длинными усами. – Да,– говорит первый,– возможно,– и улыбается синим ртом. Тогда другой, который с длинными усами, пристает к синерожему, чтобы тот объяснил ему, как это так возможно – шапки на людей надеть, а самих людей не заметить. А синерожий отказывается объяснять усатому, и качает своей головой, и усмехается своим синим ртом. – Ах ты дьявол ты этакий,– говорит ему усатый. – Морочишь ты меня старика! Отвечай мне и не заворачивай мне мозги: видел ты их или не видел? Усмехнулся ещё раз другой, который синерожий, и вдруг исчез, только одна шапка осталась в воздухе висеть. – Ах, так вот кто ты такой!– сказал усатый старик и протянул руку за шапкой, а шапка от руки в сторону. Старик за шапкой, а шапка от него, не дается в руки старику. Летит шапка по Некрасовской улице мимо булочной, мимо бань. Из пивной народ выбегает, на шапку с удиылением смотрит и обратно в пивную уходит. А старик бежит за шапкой, руки вперед вытянул, рот открыл; глаза у старика остеклянели, усы болтаются, а волосы перьями торчат во все стороны. Добежал старик до Литейной, а там ему наперерез уже милиционер бежит и ещё какой то гражданин в сером костюмчике. Схватили они безумного старика и повели его куда то. Даниил Иванович Хармс Четвероногая ворона Жила была четвероногая ворона. Собственно говоря, у нее было пять ног, но об этом говорить не стоит. Вот однажды купила себе четвероногая ворона кофе и думает: «Ну вот, купила я себе кофе, а что с ним делать?» А тут, как на беду, пробегала мимо лиса. Увидала она ворону и кричит ей: – Эй,– кричит,– ты, ворона! А ворона лисе кричит: – Сама ты ворона! А лиса вороне кричит: – А ты, ворона, свинья! Тут ворона от обиды рассыпала кофе. А лиса прочь побежала. А ворона слезла на землю и пошла на своих четырех, или точнее, пяти ногах в свой паршивый дом. Даниил Иванович Хармс Кассирша Нашла Маша гриб, сорвала его и понесла на рынок. На рынке Машу ударили по голове, да ещё обещали ударить ее по ногам. Испугалась Маша и побежала прочь. Прибежала Маша в кооператив и хотела там за кассу спрятаться. А заведующий увидел Машу и говорит: – Что это у тебя в руках? А Маша говорит: – Гриб. Заведующий говорит: – Ишь какая бойкая! Хочешь, я тебя на место устрою? Маша говорит: – А не устроишь. Заведующий говорит: – А вот устрою!– и устроил Машу кассу вертеть. Маша вертела, вертела кассу и вдруг умерла. Пришла милиция, составила протокол и велела заведующему заплатить штраф – 15 рублей. Заведующий говорит: – За что же штраф? А милиция говорит: – За убийство. Заведующий испугался, заплатил поскорее штраф и говорит: – Унесите только поскорее эту мертвую кассиршу. А продавец из фруктового отдела говорит: – Нет, это неправда, она была не кассирша. Она только ручку в кассе вертела. А кассирша вон сидит. Милиция говорит: – Нам все равно: сказано унести кассиршу, мы ее и унесем. Стала милиция к кассирше подходить. Кассирша легла на пол за кассу и говорит: – Не пойду. Милиция говорит: – Почему же ты, дура, не пойдешь? Кассирша говорит: – Вы меня живой похороните. Милиция стала кассиршу с пола поднимать, но никак поднять не может, потому что кассирша очень полная. – Да вы ее за ноги,– говорит продавец из фруктового отдела. – Нет,– говорит заведующий,– эта кассирша мне вместо жены служит. А потому прошу вас, не оголяйте ее снизу. Кассирша говорит: – Вы слышите? Не смейте меня снизу оголять. Милиция взяла кассиршу под мышки и волоком выперла ее из кооператива. Заведующий велел продавцам прибрать магазин и начать торговлю. – А что мы будем делать с этой покойницей?– говорит продавец из фруктового отдела, показывая на Машу. – Батюшки,– говорит заведующий,– да ведь мы все перепутали! Ну, действительно, что с покойницей делать? – А кто за кассой сидеть будет?– спрашивает продавец. Заведующий за голову руками схватился. Раскидал коленом яблоки по прилавку и говорит: – Безобразие получилось! – Безобразие,– говорит хором продавцы. Вдруг заведующий почесал усы и говорит: – Хе хе! Не так то легко меня в тупик поставить! Посадим покойницу за кассу, может, публика и не разберет, кто за кассой сидит. Посадили покойницу за кассу, в зубы ей папироску вставили, чтобы она на живую больше походила, а в руки для правдоподобности дали ей гриб держать. Сидит покойница за кассой, как живая, только цвет лица очень зеленый, и один глаз открыт, а другой совершенно закрыт. – Ничего,– говорит заведующий,– сойдет. А публика уже в двери стучит, волнуется. Почему кооператив не открывают? Особенно одна хозяйка в шелковом манто раскричалась: трясет кошелкой и каблуком уже в дверную ручку нацелилась. А за хозяйкой какая то старушка с наволочкой на голове, кричит, ругается и заведующего кооперативом называет сквалыжником. Заведующий открыл двери и впустил публику. Публика побежала сразу в мясной отдел, а потом туда, где продается сахар и перец. А старушка прямо в рыбный отдел пошла, но по дороге взгянула на кассиршу и остановилась. – Господи,– говорит,– с нами крестная сила! А хозяйка в шелковом манто уже во всех отделах побывала и несется прямо к кассе. Но только на кассиршу взгянула, сразу остановилась, стоит молча и смотрит. А продавцы тоже молчат и смотрят на заведующего. А заведующий из за прилавка выглядывает и ждет, что дальше будет. Хозяйка в шелковом манто повернулась к продавцам и говорит: – Это кто у вас за кассой сидит? А продавцы молчат, потому что не знают, что ответить. Заведующий тоже молчит. А тут народ со всех сторон сбегается. Уже на улице толпа. Появились дворники. Раздались свистки. Одним словом, настоящий скандал. Толпа готова была хоть до самого вечера стоять около кооператива, но кто то сказал, что в Озерном переулке из окна старухи вываливаются. Тогда толпа возле кооператива поредела, потому что многие перешли в Озерный переулок. Даниил Иванович Хармс Новая анатомия У одной маленькой девочки на носу выросли две голубые ленты. Случай особенно редкий, ибо на одной ленте было написано «Марс», а на другой – «Юпитер». 1935 год Даниил Иванович Хармс Тетрадь Мне дали пощечину. Я сидел у окна. Вдруг на улице что то свистнуло. Я высунулся на улицу из окна и получил пощечину. Я спрятался опять в дом. И вот теперь на моей щеке горит, как раньше говорили, несмываемый позор. Такую боль обиды я испытал раньше только один раз. Это было так. Одна прекрасная дама, незаконная дочь короля, подарила мне роскошную тетрадь. Это был для меня настоящий праздник: так хороша была тетрадь! Я сразу сел и начал писать туда стихи. Но когда эта дама, незаконная дочь короля, увидала, что я пишу в эту тетрадь черновики, она сказала: – Если бы я знала, что вы сюда будете писать свои бездарные черновики, никогда бы не подарила я вам этой тетради. Я ведь думала, что эта тетрадь вам послужит для списывания туда умных и полезных фраз, вычитанных вами из различных книг. Я вырвал из тетради написанные мной листки и вернул тетрадь даме. И вот теперь, когда мне дали пощечину через окно, я ощутил знакомое мне чувство. Это было то же чувство, какое я испытал, когда вернул прекрасной даме ее роскошную тетрадь. 12 октября 1938 года Даниил Иванович Хармс Новые альпинисты Бибиков залез на гору, задумался и свалился под гору. Чеченцы подняли Бибикова и опять поставили его на гору. Бибиков поблагодарил чеченцев и опять свалился под откос. Только его и видели. Теперь на гору залез Аугенапфель, посмотрел в бинокль и увидел всадника. – Эй!– закричал Аугенапфель.– Где тут поблизости духан? Всадник скрылся под горой, потом показался возле кустов, потом скрылся за кустами, потом показался в долине, потом скрылся под горой, потом показался на склоне горы и подъехал к Аугенапфелю. – Где тут поблизости духан? – спросил Аугенапфель. Всадник показал себе на уши и рот. – Ты что, глухонемой? – спросил Аугенапфель. Всадник почесал затылок и показал себе на живот. – Что такое? – спросил Аугенапфель. Всадник вынул из кармана деревянное яблоко и раскусил его пополам. Тут Аугенапфелю стало не по себе, и он начал пятиться. А всадник снял с ноги сапог да как крикнет: – Хаа галлай! Аугенапфель скаканул куда то вбок и свалился под откос. В это время Бибиков, вторично свалившийся под откос ещё раньше Аугенапфеля, пришел в себя и начал подниматься на четвереньки. Вдруг чувствует: на него сверху кто то падает. Бибиков отполз в сторону, посмотрел оттуда и видит: лежит какой то гражданин в клетчатых брюках. Бибиков сел на камушек и стал ждать. А гражданин в клетчатых брюках полежал не двигаясь часа четыре, а потом поднял голову и спрашивает неизвестно кого: – Это чей духан? – Какой там духан? Это не духан,– отвечает Бибиков. – А вы кто такой? – спрашивает человек в клетчатых брюках. – Я альпинист Бибиков. А вы кто? – А я альпинист Аугенапфель. Таким образом Бибиков и Аугенапфель познакомились друг с другом. 1–2 сентября 1936 года Даниил Иванович Хармс Судьба жены профессора Однажды один профессор съел чего то, да не то, и его начало рвать. Пришла его жена и говорит: – Ты чего? А профессор говорит: – Ничего. Жена обратно ушла. Профессор лег на оттоманку, полежал, отдохнул и на службу пошел. А на службе ему сюрприз, жалованье скостили: вместо 650 руб. всего только 500 оставили. Профессор туда сюда – ничего не помогает. Профессор и к директору, а директор его в шею. Профессор к бухгалтеру, а бухгалтер говорит: – Обратитесь к директору. Профессор сел на поезд и поехал в Москву. По дороге профессор схватил грипп. Приехал в Москву, а на платформу вылезти не может. Положили профессора на носилки и отнесли в больницу. Пролежал профессор в больнице не больше четырех дней и умер. Тело профессора сожгли в крематории, пепел положили в баночку и послали его жене. Вот жена профессора сидит и кофе пьет. Вдруг звонок. Что такое? – Вам посылка. Жена обрадовалась, улыбается во весь рот, почтальону полтинник в руку сует и скорее посылку распечатывает. Смотрит, а в посылке баночка с пеплом и записка: «Вот все, что осталось от Вашего супруга». Жена профессора очень расстроилась, поплакала часа три и пошла баночку с пеплом хоронить. Завернула она баночку в газету и отнесла в сад имени 1 ой пятилетки, б. Таврический. Выбрала жена профессора аллейку поглуше и только хотела баночку в землю зарыть, вдруг идет сторож. – Эй,– кричит сторож,– ты чего тут делаешь? Жена профессора испугалась и говорит: – Да вот хотела лягушек в баночку изловить. – Ну,– говорит сторож,– это ничего, только смотри: по траве ходить воспрещается. Когда сторож ушел, жена профессора зарыла баночку в землю, ногой вокруг притоптала и пошла по саду погулять. А в саду к ней какой то матрос пристал. – Пойдем да пойдем,– говорит,– спать. Она говорит: – Зачем же днем спать? А он опять свое: спать да спать. И действительно, захотелось профессорше спать. Идет она по улицам, а ей спать хочется. Вокруг люди бегают, какие то синие, да зеленые, а ей все спать хочется. Идет она и спит. И видит сон, будто идет к ней навстречу Лев Толстой и в руках ночной горшок держит. Она его спрашивает: «Что же это такое?» А он показывает ей пальцем на горшок и говорит: – Вот,– говорит,– тут я кое что наделал и теперь несу всему свету показывать. Пусть,– говорит,– все смотрят. Стала профессорша тоже смотреть и видит, будто это уже не Толстой, а сарай, а в сарае сидит курица. Стала профессорша курицу ловить, а курица забилась под диван и оттуда уже кроликом выглядывает. Полезла профессорша за кроликом под диван и проснулась. Проснулась. Смотрит: действительно лежит она под диваном. Вылезла профессорша из под дивана, видит – комната ее собственная. А вот и стол стоит с недопитым кофем. На столе записка лежит: «Вот все, что осталось от Вашего супруга». Всплакнула профессорша ещё раз и села холодный кофе допивать. Вдруг звонок. Что такое? – Поедемте. – Куда?– спрашивает профессорша. – В сумасшедший дом,– отвечают люди. Профессорша стала кричать и упираться, но люди схватили ее и отвезли в сумасшедший дом. И вот сидит совершенно нормальная профессорша на койке в сумасшедшем доме, держит в руках удочку и ловит на полу каких то невидимых рыбок. Эта профессорша – только жалкий пример того, как много в жизни несчастных, которые занимают в жизни не то место, которое им занимать следует. Даниил Иванович Хармс следующая страница >> |
|
|