Олимпиада школьников Союзного государства «Россия и Беларусь: историческая и духовная общность» - umotnas.ru o_O
Олимпиада школьников Союзного государства «Россия и Беларусь: историческая и духовная общность» - umotnas.ru o_O
|
страница 1
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Похожие работы
|
Олимпиада школьников Союзного государства «Россия и Беларусь: историческая и духовная - страница №1/1
Олимпиада школьников Союзного государства «Россия и Беларусь: историческая и духовная общность» 2012год - Олимпиада проводится в целях содействия укреплению дружеских связей молодежи Российской Федерации и Республики Беларусь, повышения интереса учащихся к изучению исторического и культурного наследия Республики Беларусь и Российской Федерации. - В олимпиаде на добровольной основе принимают участие обучающиеся 10 и 11 классов учреждений общего среднего образования Республики Беларусь и государственных, муниципальных и негосударственных образовательных организаций Российской Федерации, реализующих основные общеобразовательные программы основного общего и среднего (полного) общего образования. - Олимпиада проводится по учебным предметам «Русский язык», «Литература». - Олимпиада проходит в два этапа: отборочный этап, заключительный этап. Участник олимпиады самостоятельно выбирает форму письменной работы (историко-литературный комментарий к одному поэтическому или прозаическому произведению или сравнительный историко-литературный анализ двух произведений). Для сравнительного историко-литературного анализа участник олимпиады может выбрать два поэтических произведения или поэтическое и прозаическое произведения. Выбор произведения должен быть обоснован Жанр и тема письменной работы определяются участником олимпиады. Объем письменной работы должен быть не менее 2-3 страниц формата А 4 (шрифт 14, интервал 1,5). - анкета по форме; - письменная работа на бумажном и электронном носителях. Руководитель несет ответственность за безопасность и здоровье участников олимпиады в пути следования и в дни проведения заключительного этапа олимпиады. Анкета участника отборочного этапа олимпиады школьников Союзного государства «Россия и Беларусь: историческая и духовная общность» Фамилия, имя, отчество_________________________________________ Страна________________________________________________________ Регион________________________________________________________ Учреждение образования________________________________________ ______________________________________________________________ Класс_________________________________________________________ Тема письменной работы________________________________________ Контактные телефоны___________________________________________ Домашний адрес_______________________________________________ ______________________________________________________________ e-mail_________________________________________________________ Тексты для отборочного этапа Олимпиады: I . Анализ поэтического произведения 1 вариант Баратынский Евгений Абрамович * * * Есть милая страна, есть угол на земле, Куда, где б ни были — средь буйственного стана, В садах Армидиных, на быстром корабле, Браздящем весело равнины океана, — Всегда уносимся мы думою своей; Где, чужды низменных страстей, Житейским подвигам предел мы назначаем, Где мир надеемся забыть когда-нибудь И вежды старые сомкнуть Последним, вечным сном желаем. .................................. .................................. Я помню ясный, чистый пруд; Над сению берез ветвистых, Средь мирных вод его три острова цветут; Светлея нивами меж рощ своих волнистых, За ним встает гора, пред ним в кустах шумит И брызжет мельница. Деревня, луг широкой, А там счастливый дом... туда душа летит, Там не хладел бы я и в старости глубокой! Там сердце томное, больное обрело Ответ на все, что в нем горело, И снова для любви, для дружбы расцвело И счастье вновь уразумело. Зачем же томный вздох и слезы на глазах? Она, с болезненным румянцем на щеках, Она, которой нет, мелькнула предо мною. Почий, почий легко под дерном гробовым: Воспоминанием живым Не разлучимся мы с тобою! Мы плачем... но прости! Печаль любви сладка. Отрадны слезы сожаленья! Не то холодная, суровая тоска, Сухая скорбь разуверенья. 1834 Глинка Федор Песнь сторожевого воина перед Бородинскою битвою Друзья! Мы на брегах Колочи, Врагов к нам близок стан; Мы ану не покоряем очи, Не слышим боли ран!.. Друзья, бодрей! Друзья, смелей! Не до покоя нам! Идет злодей, грозит злодей Москвы златым верхам! Там в пепле край, вот в божий храм С конем вломился враг! Тут лечь костьми, тут биться нам: До града предков — шаг! Славян сыны! Войны сыны! Не выдадим Москвы! Спасем мы честь родной страны Иль сложим здесь главы!.. Уж гул в полях, уж шум слышней! День близок роковой... Заря светлей, огни бледней... Нас кличет враг на бой! Идет на нас, к нему пойдем В широкие поля; Прими ты нас, когда падем, Родимая земля!.. ...Так воин на брегах Колочи Друзьям пред боем пел; И сон не покорял их очи, И дух в них пламенел! Между 1812–1816 Иванчин-Писарев Николай Дмитриевич НАДПИСЬ НА ПОЛЕ БОРОДИНСКОМ Стой, Росс! Ты подошёл к полям Бородина! Здесь грозные лежат полки надменна галла. Они бросали гром — вселенна трепетала; Но здесь их встретила гранитная стена. Не ратников число, не ряд огромных башен, Их встретила любовь к Отечеству, к царю. О, Росс! В ней мощь твоя, ты ею силен, страшен, Ты ею засветил спокойствия зарю. Она пылала здесь, и глас её священный Носился меж рядов: «О Росс! сам Бог твой щит! Умри, умри иль будь спасителем вселенной! Будь верен мне: тебя никто не победит!» И русские сердца рвались с кровавой клятвой, Иль сбить врага, иль всем костьми в полях сих лечь. Здесь утомилась смерть столь новой, тучной жатвой! Здесь бились Русские! Здесь их носился меч! Ревели громы здесь — и дол, и холм стонали! Затмился солнца свет, земля тряслась, и дым Нагнал на Россов мрак, но в них сердца пылали! Сквозь дым, сквозь мрак врага указывали им. Но вера их светоч и верность, вождь надежный, Вели бесстрашных в бой — и Росс врага сломил; И враг, погибели страшася неизбежной, Содрогся и с стыдом с полей сих отступил. Здесь робко на поля иноплеменник взглянет И мимо сих холмов со страхом поспешит; Но Росс здесь мощь свою и славу воспомянет И скажет с гордостью: «Кто русских покорит?» Сюда придёт старик и внучат за собою С благоговением, как к храму, приведёт. «О дети! Слушайте». И повестью простою В их юные сердца жар доблестный прольёт: «Я помню, приходил враг с силой исполинской И жёг, и грабил всё. Здесь русских встретил он. Я помню славный день, день битвы Бородинской! Здесь дрогнул в первый раз злодей Наполеон! Здесь он почувствовал, что может горсть героев Против несчётных орд, со всех скоплённых стран. Сей беспримерный бой из всех известных боев Явил, что может дух великих россиян! Здесь бился Божий меч, князь русский Михаил. Я помню, как он шёл украшен сединами, Как он пред битвою с полками говорил. Он страшен был, когда сражался со врагами. Тогда на месте сем парил над ним орел; В час сечи роковой над старцем опустился; Вождь обнажил чело и духом ополчился. Ура! воскликнул Росс, ударил, загремел!.. Тогда на месте сем и русских много пало. О дети, кланяйтесь! Они легли за нас; Паденьем славным их Отечество восстало. Вовек священным их да будет прах для вас! Российский Марафон! село Бородино! Ты славою Славян в бессмертьи заблистаешь; Твоим святым холмам отныне суждено Вещать: о смертный, стой! бессмертных попираешь!» 1813 г. Жуковский Василий Андреевич Вождю победителей Послание Писано после сражения под Красным О вождь славян, дерзнут ли робки струны Тебе хвалу в сей славный час бряцать? Везде гремят отмщения перуны, И мчится враг, стыдом покрытый, вспять. И с россом мир тебе рукоплескает!.. Кто пенью струн средь плесков сих внимает? Но как молчать? Я сердцем славянин! Я зрел, как ты, впреди своих дружин, В кругу вождей, сопутствуем громами, Как божий гнев, шел грозно за врагами. Со всех сторон дымились небеса; Окрест земля от громов колебалась... Сколь мысль моя тогда воспламенялась! Сколь дивная являлась мне краса! О старец-вождь! я мнил, что над тобою Тогда сам Рок невидимый летел; Что был сокрыт вселенныя предел В твоей главе, венчанной сединою! Закон судьбы для нас неизъясним. Надменный сей не ею ль был храним? Вотще пески ливийские пылали — Он путь открыл среди песчаных волн; Вотще враги пучину осаждали — Его промчал безвредно легкий челн; Ступил на брег — в руке его корона; Уж хищный взор с похищенного трона Вселенную в неволю оковал; Уж он царей-рабов своих созвал... И восстают могущие тевтоны, Достойные Арминия сыны; Неаполь, Рим сбирают легионы; Богемец, венгр, саксон ополчены; И стали в строй изменники сарматы; Им нет числа; дружины их крылаты; И норд и юг поток сей наводнил! Вождю вослед, а вождь их за звездою, Идут, летят — уж всё под их стопою, Уж росс главу под низкий мир склонил... О замыслы! о неба суд ужасный! О хищный враг!.. и труд толиких лет, И трупами устланный путь побед, И мощь, и злость, и козни — все напрасно! Здесь грозная Судьба его ждала; Она успех на то ему дала, Чтоб старец наш славней его низринул. Хвала, наш вождь! Едва дружины двинул — Уж хищных рать стремглав бежит назад; Их гонит страх; за ними мчится глад; И щит и меч бросают с знаменами; Везде пути покрыты их костями; Их волны жрут; их губит огнь и хлад; Вотще свой взор подъемлют ко спасенью... Не узрят их отечески поля! Обречены в добычу истребленью, И будет гроб им русская земля! И скрылася, наш старец, пред тобою Сия звезда, сей грозный вождь к бедам; Посол Судьбы, явился ты полкам — И пред твоей священной сединою Безумная гордыня пала в прах. Лети, неси задними смерть и страх; Еще удар — и всей земле свобода, И нет следов великого народа! О, сколь тебе завидный жребий дан! Еще вдали трепещет оттоман — А ты уж здесь! уж родины спаситель! Уже погнал, как гений-истребитель, Кичливые разбойников орды; И ряд побед — полков твоих следы; И самый враг, неволею гнетомый, Твоих орлов благословляет громы: Ты жизнь ему победами дарить... Когда ж, свершив погибельное мщенье, Свои полки отчизне возвратишь, Сколь славное тебе успокоенье!.. Уже в мечтах я вижу твой возврат: Перед тобой венцы, трофеи брани; Во сретенье бегут и стар и млад; К тебе их взор; к тебе подъемлют длани; «Вот он! вот он! сей грозный вождь, наш щит; Сколь величав грядущий пред полками! Усейте путь спасителя цветами! Да каждый храм мольбой о нем гремит! Да слышит он везде благословенье!» Когда ж, сложив с главы своей шелом И меч с бедра, ты возвратишься в дом, Да вкусишь там покоя наслажденье Пред славными трофеями побед — Сколь будет ток твоих преклонных лет В сей тишине величествен и ясен! О, дней благих закат всегда прекрасен! С веселием водя окрест свой взор, Ты будешь зреть ликующие нивы, И скачущи стада по скатам гор, И хижины оратая счастливы, И скажешь: мной дана им тишина. И старец, в гроб ступивший уж ногою, Тебя в семье воспомянув с мольбою, В семействе скажет: «Им сбережена Мне мирная в отечестве могила». И скажет мать, любуясь на детей: «Его рука мне милых сохранила». На пиршествах, в спокойствии семей, Пред алтарем, в обители царей, Везде, о вождь, тебе благословенье! Тебя предаст потомству песнопенье! 10 ноября 1812 года II . Поэтические произведения для сопоставительного анализа 1 вариант. Сравнительный анализ: Великопольский И. «Здесь все Отечества о славе говорит…» и Висковатов А. «В глубоку думу погружен…» Великопольский И. «Здесь все Отечества о славе говорит…» Здесь все Отечества о славе говорит И гордый дух его геройством наполняет! Здесь все имеет жизнь, язык имеет свой, Повсюду виден след протекшей бранной силы: Тут мхом поросший ров, там черные могилы, А там над нивой золотой, Как вечный страж равнины боя, Белеет памятник, став гордою стопой Над прахом падшего героя. 1822 В глубоку думу погружен, Простря свой взор в туман далекий, Сидел от дряхлости согбен, Под древом старец одинокий;<�…> Вкруг старца тихо, все молчит… Пред ним — могильные курганы; У ног — разбитый шлем лежит, И в ржавчине оружья бранны<�…> Ты вестник славы нашей был, День Россам вечно-незабвенный! И путь к спасенью проложил Для нас от власти чужеземной<�…> Поля, холмы Бородина! Для чад пребудьте отдаленных В веков грядущих времена, Как обелиск побед свершенных. 1822 2 вариант. Сравнительный анализ: Рыленков Н. «Бессмертие» и Тарковский А. «Русь моя, Россия, дом, земля и матерь!» Рыленков Н. «Бессмертие» Что я? Сосуд скудельный, горстка праха? Нет, я зерно, живая связь времён. Гром топоров и колокольный звон Я помню от княженья Мономаха. За мной судьба недаром шла, как сваха. Стрелой ужален и копьём пронзён, Я падал в битвах, попадал в полон, А хлеб мой рос и пряла лён мой пряха. Мне на Москве за бунт грозила плаха, Отходную читал мне дьяк-неряха, А я всё жил, жил со всего размаха, Кормя Россию и шатая трон. И верил я, что в руку будет сон. Сто раз истлела на плечах рубаха, Пока я снова в муках был рождён, И потому — гляжу вперёд без страха, С родной землёй навеки обручён. 1967 Тарковский А. «Русь моя, Россия, дом, земля и матерь!» Русь моя, Россия, дом, земля и матерь! Ты для новобрачного — свадебная скатерть, Для младенца — колыбель, для юного — хмель, Для скитальца — посох, пристань и постель, Для пахаря — поле, для рыбаря — море, Для друга — надежда, для недруга— горе, Для кормщика — парус, для воина — меч, Для книжника — книга, для пророка — речь, Для молотобойца — молот и сила, Для живых — отцовский дом, для мертвых — могила, Для сердца сыновнего — негасимый свет. Нет тебя прекрасней и желанней нет. Разве даром уголь твоего глагола Рдяным жаром вспыхнул под пятой монгола? Разве горький Игорь, пленом смерть поправ, Твой не красил кровью бебряный рукав? Разве киноварный плащ с плеча Рублева На ветру широком не полощет снова? Как душе — дыханье, руке — рукоять. Хоть бы в пропасть кинуться — тебя отстоять! 3 вариант. Сравнительный анализ фрагментов прозаических произведений: Глинка С.Н. «Из записок о 1812 годе» и Дурова Н. Из записок «Кавалерист-девица» Глинка С.Н. «Из записок о 1812 годе» 15 июля 1812 года Собрание Дворянское и Купеческое. Совещание в Дворянском собрании Между тем, когда час от часу более наполнялись залы Дворянского и Купеческого собрания, в комнате, перед залою Дворянскою, завязался жаркий разговор. Один из чиновных бояр сказал: "Мы -- должны спросить у государя, сколько у нас войска и где наше войско?" Степан Степанович Апраксин возразил: "Если б мы и вправе были спросить об этом у государя, то государь не мог бы нам дать удовлетворительного ответа. Войска наши движутся сообразно движениям неприятеля, которые могут изменяться каждый час: такому же изменению подлежит и число войск". Вслед за этим мужчина лет в сорок, высокий ростом, плечистый, статный, благовидный, речистый в русском слове и в мундире без эполетов (следственно отставной), о имени его некогда было спросить, возвыся голос, сказал: "Теперь не время рассуждать: надобно действовать. Кипит война необычайная, война нашествия, война внутренняя. Она изроет могилы и городам и народу. Россия должна выдержать сильную борьбу, а эта борьба требует и небывалой доселе меры. Двинемся сотнями тысяч, вооружимся чем можем. Двинемся быстро в тыл неприятеля, составим дружины конные, будем везде тревожить Наполеона, отрежем его от Европы и покажем Европе, что Россия восстает за Россию!" В пылу рвения душевного раздался и мой голос, я воскликнул: "Ад должно отражать адом. Я видел однажды младенца, который улыбался при блеске молнии и при раскатах грома, но то был младенец. Мы не младенцы: мы видим, мы понимаем опасность, мы должны противоборствовать опасности". Среди общего безмолвия пламенела моя речь. И меня час от часу более вдвигали в залу собрания, где по обеим сторонам стола, накрытого зеленым сукном, сидело более семидесяти чиновных вельмож в лентах. Сжатый отовсюду, я принужден был остановиться за стульями к стене посреди заднего ряда. Не прерывая слов моих, или, лучше сказать, увлекаясь душою, я предлагал различные меры ко внутренней безопасности и к обороне Отечества. Наконец сказал: "Мы не должны ужасаться, Москва будет сдана". Едва вырвалось из уст моих это роковое слово, некоторые из вельмож и превосходительных привстали. Одни кричали: "Кто вам это сказал?" Другие спрашивали: "Почему вы это знаете?" Не смущаясь духом, я продолжал: "Милостивые государи! Во-первых, от Немана до Москвы нет ни природной, ни искусственной обороны, достаточной к остановлению сильного неприятеля. Во-вторых, из всех отечественных летописей наших явствует, что Москва привыкла страдать за Россию, В-третьих (и дай бог, чтоб сбылись мои слова), сдача Москвы будет спасением России и Европы". Речь мою, продолжавшуюся около часа с различными пояснениями, требуемыми различными лицами, прервал вход графа Ростопчина. Все оборотились к нему. Высвободясь из осады, я поспешил к московскому градоначальнику. Указывая на залу Купеческого собрания, граф сказал: "Оттуда польются к нам миллионы, а наше дело выставить ополчение и не щадить себя". После мгновенного совещания положено было выставить в ратники десятого. Совещание в зале Купеческого собрания Между тем в зале Купеческой по отпетии молебствия готовились к пожертвованиям. Государь начал речь, и с первым словом слезы брызнули из очей его. Жалостью сердечной закипели души русского купечества. Казалось, что в каждом гражданине воскрес дух Минина. Гремел общий голос: "Государь! Возьми все -- и имущество и жизнь нашу!" Вслед за удалявшимся государем летели те же клики и души ревностных граждан. Бородино. Вечером вся наша армия расположилась биваками близ села Бородино. Кутузов хочет дать сражение, которого так давно все желают и ожидают. Наш полк, по обыкновению, занимает передовую линию. В эту ночь я сколько ни свертывалась, сколько ни куталась в шинель, но не могла ни согреться, ни заснуть. Шалаш наш был сделан a jour (на один день, временный (франц.)), и ветер свистал сквозь него, как сквозь разбитое окно. Товарищи мои, которых шинели теплы, спят покойно: охотно бы легла я у огня, но его нет и не разводили. 24-го августа. Ветер не унялся! на рассвете грозно загрохотала вестовая пушка. Гул ее несся, катился и переливался по всему пространству, занятому войском нашим. Обрадовавшись дню, я тотчас оставила беспокойный ночлег свой! Еще не совсем замолк гул пушечного выстрела, как все уже было на ногах! Через четверть часа все пришло в движение, все готовится к бою! Французы идут к нам густыми колоннами. Все поле почернело, закрывшись несметным их множеством. 26-го. Адский день! Я едва не оглохла от дикого, неумолкного рева обеих артиллерий. Ружейные пули, которые свистали, визжали, шикали и, как град, осыпали нас, не обращали на себя ничьего внимания; даже и тех, кого ранили, и они не слыхали их: до них ли было нам!.. Эскадрон наш ходил несколько раз в атаку, чем я была очень недовольна: у меня нет перчаток, и руки мои так окоченели от холодного ветра, что пальцы едва сгибаются; когда мы стоим на месте, я кладу саблю в ножны и прячу руки в рукава шинели: но, когда велят идти в атаку, надобно вынуть саблю и держать ее голою рукой на ветру и холоде. Я всегда была очень чувствительна к холоду и вообще ко всякой телесной боли; теперь, перенося днем и ночью жестокость северного ветра, которому подвержена беззащитно, чувствую, что мужество мое уже не то, что было с начала кампании. Хотя нет робости в душе моей и цвет лица моего ни разу не изменялся, я покойна, но обрадовалась бы, однако ж, если бы перестали сражаться. Ах, если б я могла согреться и опять почувствовать, что у меня есть руки и ноги! Теперь я их не слышу. Желание мое исполнилось; нужды нет, каким образом, но только исполнилось; я не сражаюсь, согрелась и чувствую, что у меня есть руки и ноги, а особливо левая нога очень ощутительно дает мне знать, что я имею ее; она распухла, почернела и ломит нестерпимо: я получила контузию от ядра. Вахмистр не допустил меня упасть с лошади, поддержал и отвел за фронт. Несмотря на столько битв, в которых была, я не имела никакого понятия о контузии; мне казалось, что получить ее не значит быть ранену, и потому, не видя крови на колене своем, воротилась я к своему месту. Подъямпольский, оглянувшись и видя, что я стою перед фронтом, спросил с удивлением: "Зачем ты воротился?" - "Я не ранен", - отвечала я. Ротмистр, полагая, что меня ударила пуля на излете, успокоился, и мы продолжали стоять и выдерживать огонь до самой ночи. Тогда неприятель зачал освещать нас светлыми ядрами, живописно скачущими мимо нашего фронта; наконец и эта забава кончилась, все затихло. Полк наш отступил несколько назад и спешился; но эскадрон Подъямпольского остался на лошадях. Я не в силах была выдерживать долее мучений, претерпеваемых мною от лома в ноге, от холода, оледенявшего кровь мою, и от жестокой боли всех членов (думаю, оттого, что во весь день ни на минуту не сходила с лошади). Я сказала Подъямпольскому, что не могу более держаться на седле и что если он позволит, то я поеду в Вагенбург, где штаб-лекарь Карнилович посмотрит, что делается с моею ногой; ротмистр позволил. Наконец пришло то время, что я сама охотно поехала в Вагенбург! В Вагенбург, столько прежде презираемый! Поехала, не быв жестоко раненною!.. Что может храбрость против холода!! Оставя эскадрон, пустилась я, в сопровождении одного улана, по дороге к Вагенбург едва удерживаясь от болезненного стона. Но я не могла ехать далее Бородина и остановилась в этом селении; оно из конца в конец было наполнено ранеными. Ища бесполезно избы, куда б меня пустили, и получая везде отказ, решилась я войти и занять место, не спрашивая согласия; отворив дверь одной обширной и темной, как могила, избы крестьянской, была я встречена двадцатью голосами, болезненно кричащими ко мне из глубины этого мрака: "Кто там! Зачем? Затвори двери! Что тебе надобно? Кто такой пришел..." Я отвечала, что я уланский офицер, ранен, не могу найти квартиры и прошу их позволить мне переночевать здесь. "Нельзя, нельзя! – закричало вдруг несколько голосов, - здесь раненый полковник, и нам самим тесно!" - "Ну, так раненый полковник должен по себе знать, что в таком положении трудно искать квартиры, и как бы ни было вам тесно, но вы должны были бы предложить мне остаться между вами, а не выгонять". На эту проповедь отвечал мне кто-то отрывисто: "Ну, пожалуй, оставайтесь, вам негде будет лечь". - "Это уже моя забота", - сказала я и, обрадовавшись, что наконец вижу себя в тепле, взлезла на печь и легла на краю не только что во всем вооружении, но даже не снимая и каски. Члены мои начали оттаивать и боль утихать; одна только ушибленная нога была тяжела, как бревно: я не могла пошевелить ее без боли. Изнуренная холодом, голодом, усталостию и болью, я в одну минуту погрузилась в глубочайший сон. На рассвете, видно, я хотела повернуться на другую сторону, но как спала на краю печи, то сабля моя от этого движения свесилась и загремела; все проснулись и все кричали: "Кто тут! Кто ходит!" Голос их показывал сильный испуг; один из них прекратил эту тревогу, напомня товарищам обо мне, выражаясь весьма обязательно: "Это возится тот улан, вот что с вечера еще черт принес к нам". После того они опять все заснули, но я уже не спала; нога моя жестоко болела, и, вместо вчерашнего озноба, во мне был сильный жар. Я встала и, рассмотрев сквозь трещины ставня, что заря уже занималась, отворила дверь, чтоб выйти и оставить гостеприимный кров, под которым провела ночь; у самого порога стоял мой улан с обеими лошадьми; терзательная боль, когда надобно было стать и опереться левою ногой на стремя, выжала невольные слезы из глаз моих. Отъехав с полверсты, я хотела уже сойти с лошади и лечь в поле, отдавшись на волю судьбы: нога моя затекла и причиняла мне боль невыносимую! К счастию, улан мой увидел вдали телегу; на ней лежала пустая бочка, в которой отвозили вино в армию; сейчас он поскакал и привел эту телегу ко мне; пустую бочку сбросили, а я заняла ее место и легла на ту солому, на которой она лежала. Улан повел моего Зеланта в поводу, и таким образом прибыла я в вагенбург, где нашла доброго приятеля своего полкового казначея Бурого, и теперь сижу в его теплом шалаше, в его тулупе; в руках у меня стакан горячего чаю; нога обвязана бинтами, намоченными спиртом; надеюсь, что и это поможет за неимением лучших средств. Карниловича нет здесь, он при полку. |
|
|