страница 1
|
|
Похожие работы
|
Человекоцентрированная семейная терапия нэд Гейлин - страница №1/1
ЧЕЛОВЕКОЦЕНТРИРОВАННАЯ СЕМЕЙНАЯ ТЕРАПИЯ Нэд Гейлин ВВЕДЕНИЕ Я начал свою карьеру как детский психотерапевт, и большая часть моей профессиональной жизни прошла в работе с детьми и их семьями. В самом начале своей деятельности я понял, что семейный подход является наиболее эффективным в работе с трудными детьми. Работа непосредственно в интимном межличностном семейном окружении максимально увеличивала вероятность того, что ребенок изменится в лучшую сторону и эти изменения будут долговременными. Позднее я понял: к такому же результату приводит аналогичная работа со взрослыми людьми. Поэтому замена термина «клиентоцентрированный» на «человекоцентрированный» до сих пор приводит меня в замешательство. Для меня «клиент» — это обычно пара или семья. Тем не менее мне по-прежнему близки и понятны философия и ключевые принципы человекоцентрированного подхода, который подчеркивает уникальность отдельной личности с ее индивидуальным, каждый раз особенным процессом роста. Однако, подобно Джорджу Миду (Mead, 1934), я считаю, что не может быть Я человека вне межличностного контекста. Человеческая жизнь по своей сути носит исключительно межличностный характер. В этом смысле семья, являющаяся контекстом формирования нашей личности, имеет фундаментальное и определяющее значение. Меня все больше не удовлетворяло то, что человекоцентрированный подход подчеркивал «независимость» как одно из основных понятий, характеризующих психологическое благополучие. Поэтому на первой конференции Ассоциации развития человекоцентрированного подхода (1986), проходившей в Чикаго, я, как помню, собрав все свое мужество, возражал Роджерсу по этому вопросу. Кто-то попросил его дать определение понятия «здоровый, полноценно функционирующий человек». Я помню, что меня потрясла масштабность этого вопроса. Однако Роджерс не попытался уклониться от ответа и продолжал размышлять вслух в своей типичной манере. Я не помню всех характеристик, которые он назвал, потому что в начале его списка было свойство «независимость». Я начал ощущать дискомфорт. В нехарактерной для меня манере я перебил его и сказал, что понятие независимого человеческого существа противоречит человеческой природе: на самом деле взаимозависимость определяет нас как биологический род. Я ожидал, что Роджерс начнет спорить. Вместо этого он помолчал, кивнул головой, задумался на минуту и согласился. Вот и все, просто согласился. Но, как мне кажется, я нуждался в споре или по крайней мере в какой-то дискуссии на эту тему. Несмотря на выраженное Роджерсом согласие, человекоцентрированная философия действительно подчеркивает независимую природу человека1. Больше того, я думаю, что упор на отдельную личность замедляет переход человекоцентрированного подхода в ранг более общей теории человеческого существования. Поэтому я до последнего времени продолжал пользоваться старым и более удобным для меня термином «клиентоцентрированная психотерапия» независимо от того, были ли моими клиентами отдельный человек, пара или семья. Однако с некоторого времени я начал употреблять термин «семейноцентрированная терапия» (Gaylin, 1989, 1990) для того, чтобы подчеркнуть специфику применения философии, теории и методов клиентоцентрированного подхода в практике психотерапии пар и семей. По странной иронии только после написания статьи (Gaylin, 19916) о развитии личности в контексте семейноцентрированной терапии я понял, что человекоцентрированная семейная терапия действительно является не терминологическим противоречием, а скорее самой гармоничной из всех форм семейной психотерапии, практикуемых в настоящее время. Можно поставить очень простой вопрос: почему необходимо задумываться над теоретическими и явно абстрактными различиями во взглядах, лежащих в основе психотерапевтической практики? Выражаясь более прагматично, можно спросить: как или почему теория влияет на манеру работы психотерапевтов? Я думаю, ответ состоит не в том, как теория определяет технику работы терапевта, а скорее в том, как она влияет на понимание нами процесса изменения клиента. Это понимание, в свою очередь, формирует практический подход к работе с клиентом. За последние двадцать лет в процессе становления в качестве самостоятельной дисциплины семейная терапия включила в себя различные «системные» модели (см.: Nicols, 1984; Auerswald, 1987). Все системные парадигмы, несмотря па свою порой противоречивую природу, подчеркивают, что семья — это уникальный организм, не тождественный сумме его отдельных составляющих. Не случайно общий элемент практически всех семейных системных моделей — избегание фокусирования (как в теории, так и на практике) на внутренней динамике отдельных членов семьи. С другой стороны, в русле человекоцентрированного подхода традиционно значимой считается именно внутренняя динамика человека. Рост личности, или самоактуализация есть главная цель терапевтической сессии. Несмотря на то, что такой личностный рост неизбежно происходит в контексте какой-либо семьи, этот контекст приобретает значение только в том случае, если клиент случайно обнаруживает его в процессе терапии. Хотя Роджерс (Rogers, 1959, 1961, 1977) иногда упоминал о семье и внутрисемейных отношениях, такие ссылки были очень краткими и всегда делались с целью продемонстрировать, какое влияние оказывает взаимодействие между членами семьи — позитивное или негативное — на способность к актуализации отдельного человека. Психология Роджерса, как и психология Зигмунда Фрейда, явно ориентирована на отдельную личность, а контекст имеет в лучшем случае второстепенное значение. Я же выступаю против любого ошибочного противопоставления в теоретическом плане индивидуальной и семейной терапии, частично обусловленного традиционным индивидуализмом человекоцентрированного подхода, частично — умышленным разграничением, проводимым теми, кто видел в семейной терапии уникальный антидогматический и революционный подход (Haley, 1963; Jackson, 1965; Minuchin, 1967). Я выступаю за человекоцентрированную терапию, которая с уважением относится к отдельному индивиду, но принимает также во внимание контекст, в котором этот индивид развивается. А таким контекстом практически для каждого из нас является семья. Семья — живое органичное целое, никогда не остающееся неизменным в любой момент времени. Она находится в постоянном движении, потому что любой человек состоит из многих Я-элементов, каждый из которых все время претерпевает изменения. Такие изменения отдельных членов семьи обусловлены их личностным ростом. Они, в свою очередь, порождают перемены, часто незаметные, а иногда драматичные, в отношениях между Я-элементами одного человека и Я-элементами других членов семьи. Семью можно представить в качестве органического калейдоскопа, состоящего из многих Я, элементы которых находятся в постоянном движении. Хотя целое имеет некий узнаваемый общий вид, оно не остается неизменным. Характер общения между членами семьи постоянно меняется в результате едва ощутимых изменений, вызванных как внешними, так и внутренними силами. Так, существуют по меньшей мере три источника постоянного воздействия на семью: (а) внутренняя динамика каждого отдельного члена семьи, которая меняется в результате взросления и накопления опыта; (б) межличностное общение ее отдельных членов и (в) внешние силы (как естественные, так и социальные), воздействующие на семью извне. Человекоцентрированная теория позволяет нам понять целостность индивида, в то время как семейная терапия облегчает понимание межличностной природы человека и процесса его самоактуализации. Поэтому я считаю, что человекоцентрированная семейная терапия ведет к более глубокому пониманию психологии пар и семей, одновременно улучшая наше понимание индивидов, так как саморазвитие происходит в процессе межличностного общения. Одно из явных упущений человекоцентрированной литературы — это отсутствие объяснения процесса развития Я. Критическим для понимания этого процесса является знание того, как индивид впервые знакомится с обществом. Это знакомство осуществляется с помощью семьи — посредника между человеком и обществом. Именно семья «пеленает» развивающегося младенца в те условия, которые Роджерс (Rogers, 1957) считал необходимыми и достаточными для роста и изменения личности, — эмпатию и безусловное позитивное принятие. Эти условия порождают также любовь и доверие и составляют эмоциональную основу семьи (Gaylin, 1991а). Действительно, даже терапевтические отношения бледнеют на фоне способности семьи актуализировать и стимулировать личностный рост своих членов (Gaylin, 1990). Согласно теории человекоцентрированного подхода, в основе терапевтических отношений лежат принципы воспитания индивида в семье в первые месяцы и годы его развития. Несмотря на эту параллель между преисполненными любви и доверительными семейными отношениями и теми же самыми качествами, обнаруживаемыми в терапевтическом взаимодействии, человекоцентрированная теория практически игнорирует сложность развивающихся отношений человека с членами его семьи. Еще одним упущением не только человекоцентрированной или гуманистической литературы, но и поведенческих наук в целом является недостаток внимания к тому, какое влияние на семейные отношения оказывает новорожденный. Каждый человек уникален благодаря уникальности его генофонда. Мы все зачаты с различным генетическим набором, определяющим наш темперамент (Thomas, Chess, 1977). Личность формируется при взаимодействии нашего темперамента с нашим столь же уникальным и сложным семейным окружением. С другой стороны, с самого рождения каждый из нас оказывает определенное влияние на свое семейное окружение (Bell, 1971). Это сложное двустороннее взаимодействие начинается с рождения, а возможно, даже с момента зачатия, и продолжается всю жизнь. Хотя в теории человекоцентрированный подход подчеркивает уникальность каждого человека, на практике существует тенденция игнорировать эту уникальность, потому что, согласно теории, во время терапевтической сессии со всеми людьми нужно обращаться одинаково. Часто упускается из виду тот факт, что отношения терапевта с клиентом очень специфичны: каждая пара терапевт-клиент взаимодействует совсем не так, как другие пары. Семейная терапия позволяет сфокусировать внимание на отношениях между людьми как центральном аспекте процесса исцеления. За исключением проблемных семей в основе отношений между взрослыми и детьми лежат забота и любовь, безусловные по своей природе, а также глубокая эмпатия к нуждам ребенка. Эта основа является единственным руководством к действию для семьи, у которой нет теоретических пособий по осуществлению важной задачи воспитания новых членов, и потому семья по-разному относится к каждому своему члену. И с каждым ребенком в семье, начиная с первых месяцев жизни, обращаются особым образом. По мере развития ребенка любовь родителей становится обусловленной: она часто зависит от поведения малыша и настроения родителя. Это процесс социализации: ребенок учится жить в согласии с другими, узнает, что существуют права и привилегии, а также долг и обязанности (Gaylin, 1980). Я растущего ребенка возникает и формируется внутри семейного окружения одновременно с чувством собственного достоинства. Индивидуальные различия и соответствующее «качество вписанности» (Chess, Thomas, 1987) в ближайшее семейное окружение оказывают огромное влияние на отношение каждого из нас к себе и окружающему миру на протяжении всей нашей жизни. Эмпатия, по всем показаниям, является врожденным человеческим свойством и проявляется у младенца с рождения (Sagi, Hoffman, 1976). Маленький человек общается с другими посредством эмпатии, и в процессе этого общения постепенно возникает его Я. Возникновение Я человека начинается с процесса самосознания и продолжается в процессе самодифференциации в течение первого года жизни (Brunner, 1986); Я кристаллизуется в конце второго года жизни (Mahler, Pine and Bergman, 1975). Так, чувствительность и гуманность развиваются посредством эмпатии, в результате постановки себя на место другого. В ходе первых двух лет развивается речь ребенка. Его Я изначально определяется в контексте отношений с близкими людьми. Это контекстуальное или относительное Я становится сплавом многих суб-Я, которые индивид накапливает на протяжении всего жизненного пути2. Каждый из нас начинает свою жизнь ребенком, явно зависимым от своих первых опекунов. Зависимое Я ребенка возникает одним из первых вместе с началом процесса осознания себя как действующего и взаимодействующего существа. Вскоре это Я может расшириться в зависимости ОТ состава семьи за счет Я брата или сестры. Так мы начинаем процесс определения себя через общение и отношения с другими людьми в нашем окружении, который длится всю жизнь. Мы начинаем накапливать набор суб-Я и создаем Я-комплекс (Gaylin, 1991b), посредством которого определяем самих себя. Понимание Я-комплекса и трудно уловимых взаимодействий наших различных суб-Я внутри него является основным для теории психологического здоровья. Наша самооценка в любой момент времени находится под воздействием этого постоянно меняющегося набора суб-Я, который уникален для каждого из нас и зависит от нашей биографии, внутреннего склада и внешних условий, в которых мы функционируем. Так, на нашу самооценку могут повлиять и наши внутренние состояния (такие, как голод и усталость), и внешние силы (погода, угроза со стороны другого лица и т. д.). Более того, эта самооценка испытывает влияние одного из наших многочисленных суб-Я, преобладающего в данный конкретный момент. Например, когда я дома, ведущее значение имеет мое супружеское или родительское суб-Я, а в университете главную роль в моей оценке собственного Я может играть учительское или коллегиальное суб-Я. Эти оценки постоянно изменяются в зависимости от времени и места, а также от биологического состояния и настроения человека3. Возникает вопрос: как мы управляем Я-комплексом, как поддерживаем некое ощущение интеграции Я, целостности или тождественности самому себе? Именно этот вопрос интересовал многие поколения философов и продолжает волновать теоретиков психологии. Человек уникален потому, что он помнит прошлое и способен передавать свой жизненный опыт в устной и письменной форме. Это межвременное осознание тесно связано по крайней мере с двумя нашими уникальными биологическими особенностями: (а) с высоко развитой деятельностью коры больших полушарий головного мозга и (б) нашей длительной зависимостью от взрослых в детском возрасте (Gaylin, 1985; 1991а). Джеймс (James, 1890) говорит об осознании Я и о продолжительности этого осознания во времени как о «потоке сознания», который позволяет нашему Я оставаться неизменным, перетекающим от одного жизненного опыта к другому. Я предпочитаю чуть менее динамичный образ тканого полотна или шпалеры, основа которой сформирована нашей биологической конституцией, генетической наследственностью и определена самым ранним межличностным опытом, обретенным в семье. Эта основа составляет фундамент нашей ткани, а последующий опыт служит в качестве утка. Таким образом, наше ощущение себя как Я подобно ткущемуся полотну, которое сохраняет целостность во времени, несмотря на изменения структуры, цвета и дизайна. В основе человекоцентрированного подхода лежит единство постулатов относительно содержания Я и опыта. Как уже отмечалось, Я-комплекс состоит из многих суб-Я, которые развиваются и постоянно видоизменяются в ходе нового опыта общения. Процесс психотерапии — один из видов такого опыта, но этот вид концентрируется непосредственно на процессе переживания как таковом. Находясь в безопасном межличностном окружении, клиент внимательно изучает и вновь переживает аспекты своего Я-комплекса. Психотерапия — современный научный аналог других обогащающих человека межличностных отношений, таких, как преисполненные любви семейные отношения, близкая дружба и связь с Богом, способствующие исцелению и развитию человека. О таких исцеляющих взаимоотношениях и переживаниях сообщалось и в религиозной, и светской литературе задолго до появления психотерапии. Они и сейчас являются источником утешения для подавляющего большинства людей. Возможно, настал момент, когда психотерапии следует поучиться у этих взаимоотношений и включить их исцеляющие свойства в свои теорию и практику. Предпосылкой любой индивидуальной психотерапии является наша способность облегчать эмоциональные страдания путем исследования своего жизненного опыта вместе с терапевтом. Насколько более эффективной могла бы быть психотерапия, если бы мы исследовали этот опыт не только с терапевтом, но и с людьми, причастными к нашему эмоциональному развитию и продолжающими делить с нами самое интимное жизненное пространство. ОТ ТЕОРИИ К ПРАКТИКЕ На основании теоретических положений, изложенных выше, я предпочитаю проводить человекоцентрированную терапию в контексте пары или семьи. Когда клиенты звонят мне, чтобы назначить встречу, я часто предлагаю им привести супруга или других значимых членов семьи хотя бы на первую сессию при условии, что сами клиенты на это согласны. Если существует межличностная проблема и мне сделан звонок, я часто предлагаю позвонившему мне клиенту привести на прием того человека, с которым связана данная проблема. Конечно, иногда это и нежелательно, и нереально: если у человека трудности с начальником, то нелегко, да и ненужно приводить начальника на сессию к терапевту. Или если клиент намерен прекратить отношения с партнером и испытывает при этом трудности, он, конечно, не захочет, чтобы партнер присутствовал в терапевтическом кабинете. Хотя, возможно, именно это и нужно было бы сделать. Практически все виды психотерапии имеют дело с проблемами межличностных отношений, и включение других людей в работу должно восприниматься как обычное и естественное, а не странное и необычное явление. Когда значимые для моего клиента люди присутствуют на сессии, я получаю возможность в какой-то мере познакомиться с ними. Но это самая незначительная из всех причин считать их присутствие желательным. Даже мои самые скептичные клиенты быстро понимают, насколько полезно прийти на терапевтическую сессию вместе со значимым человеком — с тем, к кому можно обратиться за подтверждением какого-нибудь ощущения, уточнением деталей какого-то события, которые помогли бы клиенту изучить себя в жизненном контексте. С этого момента терапевтический процесс продолжается уже естественным путем. Интересно отметить, что в определенный период времени в человекоцентрированном подходе, особенно в работе с группами, использовались более традиционные методы работы с людьми, состоящими в определенных отношениях (Bebout, 1974; Beck, 1974). С другой стороны, меня озадачивает то, что очень немногие мои коллеги, проводящие человекоцентрированную терапию, осмеливаются на подобную работу с парами и семьями. Я думаю, проведение части терапевтических сессий в форме работы с семьей не только согласуется с человекоцентрированным подходом, но и существенно повышает способность терапевта понимать человеческие проблемы в целом и тем самым приводит к более успешной работе с клиентами, чьи родственники не приходят на сессии. Хотя может показаться, что структура семейноцентрированной терапевтической сессии значительно отличается от структуры индивидуальной клиентоцентрированной сессии, работа терапевта в этих двух случаях часто оказывается практически одинаковой. Обычно в начале сессии семейный человекоцентрированный терапевт отвечает клиенту в той же манере, что и индивидуальный человекоцентрированный терапевт, слушает одного члена семьи и эмпатически отражает его сообщение. Так как предметом семейной терапии часто является конфликтная ситуация и неконгруэнтность между членами семьи, обычно сами ее члены делятся своими впечатлениями по поводу данной ситуации, и тогда терапевт может эмпатически отвечать каждому из них по очереди. Небольшая, но ощутимая разница между поведением семейного и индивидуального терапевтов заключается в том, что семейному терапевту иногда приходится быть посредником в конфликтах, если они осложняются. Так, некоторые члены семьи могут сильно разволноваться по поводу того, что возобладала иная точка зрения. В отчаянии и неверии один или несколько членов семьи могут попытаться перебить того, кто занят прояснением своей позиции. В таких обстоятельствах психотерапевт должен направить сессию таким образом, чтобы все присутствующие поняли: каждый из них обязательно будет выслушан и услышан. После того как терапевт эмпатически откликнулся на все высказанные точки зрения, он излагает свое понимание системы ценностей каждого из присутствующих. Иногда этого достаточно, но подчас полезно суммировать сходные мнения и разногласия внутри семьи. Из-за того, что каждый член семьи по-своему воспринимает ситуацию, им порой бывает трудно понять чувства и ощущения друг друга. Поэтому часто, особенно в ходе первых семейных психотерапевтических сессий, каждый приписывает другим определенные чувства, мысли и отношения. В этой связи показательна следующая вымышленная ситуация с Рут, девочкой подросткового возраста, и ее родителями. Рут, обращаясь к своим родителям, говорит: «Вы никогда не понимаете моих чувств». Семейный терапевт может придать отмеченным ею свойствам несколько иную направленность, отразив высказывание следующим образом: «Когда ты говоришь маме и папе о своих чувствах, тебе кажется, что они никогда не понимают тебя». В ответ один из родителей может сказать что-нибудь такое: «Мы хотим тебя понять, но каждый раз, когда мы пытаемся это сделать и говорим с тобой об этом, ты злишься и уходишь». Затем терапевт может ответить родителям: «Когда вы пытаетесь понять переживания Рут, вам кажется, что она не слышит вас или не ощущает вашей тревоги». В подобные моменты терапевт отражает то, что я называю интервалом, существующим между членами семьи, и может сказать по этому поводу следующее: «Когда вы пытаетесь разговаривать об этом, вам кажется, будто между вами вырастает стена». В данном случае терапевт услышал каждого человека и очертил проблему так, что никто не чувствует себя виноватым или ответственным за конфликт. Терапевт описал ситуацию и представил конфликт таким образом, что теперь его стало возможно изучать в менее эмоционально накаленной обстановке. Несмотря на явную простоту, отражение позиции каждого члена семьи и соответствующих интерперсональных интервалов часто приводит к тому, что участники конфликта перестают приписывать друг другу некие свойства характера и ослабляют степень обвинений. Таким образом, детальное и лично прочувствованное изложение терапевтом напряженных и конфликтных семейных отношений, которые семья считала непродуктивными, зачастую способствует более глубокому пониманию и творческому решению проблемы и отдельными членами семьи, и семьей в целом. В отличие от терапевтов, практикующих другие виды семейной психотерапии, семейноцентрированный терапевт пытается не решить проблему, а скорее создать такую атмосферу общения, которая побуждает семью к переосмыслению своих проблем, отношений и целей. В этом случае раскрепощается тенденция семьи к актуализации (Gaylin, 1990) и может произойти психотерапевтическое изменение. С другой стороны, работа с семьями, особенно с теми, где есть маленькие дети, заключает в себе некоторые трудности, с которыми клиентоцентрированный терапевт, работающий исключительно с индивидуальными клиентами, сталкивается редко, если вообще сталкивается. Эти затруднения связаны с возрастным развитием детей. Родители, которые озабочены тем, что их дети не ходят или не говорят в возрасте двух лет, имеют основания для волнения, так как у детей действительно могут быть проблемы с развитием. Хотя причиной этих проблем часто является наличие физиологических расстройств, нельзя отрицать существования сопутствующих им эмоциональных переживаний. Однако было бы опасно и непрофессионально заниматься эмоциональными проблемами, игнорируя проблемы физиологические. С другой стороны, бывают случаи, когда требования родители к ребенку слишком завышены, если принимать во внимание уровень возрастного развития ребенка, и потому они ведут к межличностной и внутриличностной неконгруэнтности. Таким образом, терапевт, работающий с семьями, имеющими детей, должен знать нормы возрастного развития ребенка и владеть соответствующими методами работы на тот случай, если замедление в развитии становится очевидным или расстройства оказываются ярко выраженными. Терапевту, по моему мнению, очень важно обладать умением консультировать семью по проблемам развития ребенка, но некоторые терапевты полагают, что более удобно направлять клиента к соответствующему специалисту. Заметьте, что я разграничиваю семейную терапию и консультирование по проблемам развития ребенка. Хотя большинство терапевтов занимаются и тем, и другим на протяжении семейной терапевтической сессии, я считаю необходимым распознавать и различать эти два процесса и отдавать себе отчет, когда и почему я занимаюсь тем или другим. Такое разграничение необходимо для того, чтобы сам терапевт осознавал себя в качестве человекоцентрированного семейного терапевта. Такому терапевту, воспринимающему семью как органичное и культурное целое, приходится принимать во внимание еще одно обстоятельство. Внутри каждой семьи существует естественная иерархия: младшее поколение с уважением относится к родителям в силу разницы в возрасте и положения. Эта иерархия характерна для всех культур (даже если она не выражена явно). При работе с семьями подростков эмпатическое отношение терапевта к попыткам ребенка каким-то образом бороться за свою независимость может быть воспринято родителями как одобрение и поддержка неуважительного отношения к ним. Признавая авторитет родителей и с уважением относясь к их правам, я всегда прошу их приходить на первую сессию без детей. Это делается для того, чтобы: (а) дать им возможность познакомиться и установить отношения со мной; (б) выслушать их мнение о проблеме; (в) объяснить, что иногда им может показаться, будто мои внимание и эмпатия преимущественно направлены на ребенка. В моей практике не было случая, чтобы после такого разговора родители не поняли позиции, занятой мною во время психотерапевтической сессии. Если же я не следовал этой установленной практике, имело место явное непонимание. После установления в самом начале работы контакта с родителями я свободно следую желаниям семьи относительно того, кто должен прийти на терапевтическую сессию. Такой подход не соответствует многим моделям семейной терапии, сторонники которых считают нужным встречаться со всеми членами семьи с самого начала. Мой подход не согласуется также с принципами некоторых других семейных человекоцентрированных терапевтов (Levant, 1984; Thayer, 1982), которые относятся к семье как к единственному арбитру, имеющему полное право решать, кому приходить на сессию и когда. Тем не менее я считаю, что мои независимые действия в начале терапевтического курса не выходят за рамки клиентоцентрированного подхода: клиентоцентрированный терапевт, работающий с индивидуальными клиентами, устанавливает продолжительность сессии, время, частоту посещений и прочее примерно таким же образом — так, чтобы это устраивало и его, и клиента. Другой пример расширения клиентоцентрированного мышления — это особенный метод, к которому я пришел в то время, когда совмещал преподавание семейных дисциплин с клинической работой с индивидуальными клиентами, парами и семьями. За отсутствием лучшего термина я временно назвал этот метод привидением4. В своей основе привидение — это проявление эмпатии к отсутствующему лицу. Я случайно наткнулся на этот метод, преподавая вводный курс по психотерапии семьи и брака аспирантам. Иногда после занятий некоторые студенты приходили ко мне в кабинет, чтобы обсудить проблему, возникшую у них с супругом или с одним из родителей. Изложив обстоятельства затруднительной ситуации или проблемы, они обычно спрашивали меня, как им поступить. После некоторых раздумий и предложений обратиться за профессиональной психотерапевтической помощью я обычно пытался проявить эмпатию по отношению к студентам и их переживаниям по поводу того, о чем они мне рассказали. Затем я, как правило, добавлял: «Знаете, если бы вы сказали то-то и то-то мне, я бы очень обиделся или расстроился, хотя, наверное, не смог бы сказать вам об этом сразу». Часто эти студенты рассказывали позднее, что они передали сказанное мной тем людям, с которыми ссорились. Эти люди признавались, что мое описание тех чувств, которые я мог бы испытать в их ситуации, точно соответствовало пережитым ими чувствам. Часто студенты добавляли, что за таким признанием следовал важный разговор, который приводил впоследствии к разрешению конфликта. Эмпатическое отношение к отсутствующему лицу еще более важно и эффективно в ходе психотерапии пар и семей, когда меня просят встретиться с одним членом семьи, потому что остальные не могут прийти. Надо отметить, что в начале терапевтического курса я стараюсь не встречаться только с одним из супругов или с одним членом семьи при отсутствии остальных. Как отмечалось выше, случаи психотерапии детей с родителями составляют исключение. Однако иногда, когда, например, один из супругов в отъезде, но не возражает против такой сепаратной встречи, я встречаюсь лишь с одним из супругов. Поработав с отсутствующим супругом и установив с ним определенные отношения, я легко могу проявить к нему эмпатию. В результате я могу сказать присутствующему клиенту примерно следующее: «Мне кажется, я понимаю, как вы себя чувствуете (конкретизируя это в эмпатической манере). Интересно, если бы Джон был здесь, он так же описывал бы эту ситуацию? (И я бы позволил себе поразмышлять о чувствах, испытываемых Джоном). Так я оказываюсь привидением отсутствующего члена семьи. В ответ на высказывания, сделанные от лица такого привидения, клиент часто кивал головой — буквально или символически — и усваивал эту новую информацию таким образом, что у него, по его словам, возникало новое, более глубокое понимание ситуации. Более того, присутствующий на сессии клиент непременно пересказывал этот эпизод отсутствующему партнеру. Это имело по меньшей мере два благоприятных последствия: во-первых, продолжительный разговор между партнерами приводил к прояснению ситуации и, во-вторых, укреплялось доверие ко мне, так как я принимал во внимание интересы обоих клиентов, несмотря на отсутствие одного из них. Мне бы хотелось еще раз подчеркнуть, что для меня привидение — это не столько техника, сколько естественное расширение использования эмпатии и позитивного принятия в терапевтических отношениях в рамках человекоцентрированного подхода. Таким образом, практика человекоцентрированной семейной терапии повысила мою способность более четко выявлять межличностные элементы, которые я считаю неотъемлемой частью психологической неконгруэнтности всех клиентов. Может быть, более важно, что привидение проясняет значение и глубину человекоцентрированной семейной психотерапии и ее потенциальную силу. Так, осознавая все суб-Я внутри Я-комплекса, мы понимаем, что внутри каждого из нас существует Я-ребенка, готовое появиться на свет, как только возникнут соответствующие переживания. Например, мои родители, по отношению к которым я изначально ощущал себя маленьким, уже умерли, но когда я думаю о них, то вижу себя их ребенком. Смерть может остановить активное взаимодействие со значимым в нашей жизни человеком, но вместе с ней не умирает отношение к нему. Так, при работе с семьями терапевт может наблюдать эмпатический резонанс, возникающий между членами семьи при установлении эмпатического контакта между терапевтом и одним из членов семьи. И по мере развития терапевтического процесса можно увидеть, что этот резонанс продолжает питать внутрисемейное общение даже после того, как начинает действовать тенденция к актуализации семьи как единого целого (Gaylin, 1990). Я на собственном опыте почувствовал силу этого резонанса благодаря случаю, который произошел много лет назад. Мой отец умер, когда я был молодым человеком, женатым, но еще не имевшим детей. Отец был замечательным и деликатным человеком, но, подобно многим другим русско-польским эмигрантам своего поколения, очень суровым и авторитарным. Он умер именно тогда, когда я начал ценить его как человека, а не только как любящую авторитарную личность. У нас никогда не было возможности стать друзьями. Примерно через десять лет после смерти моего отца, когда моему сыну, младшему из четверых детей, было около четырех лет, произошел следующий случай. Следует отметить, что отношение этого сына ко мне во многом было аналогично моему отношению к отцу (я был младшим из троих детей, а мой сын — младшим из четверых; я, как и он, родился, когда мой отец достиг средних лет). Я присматривал за детьми, в то время как моя жена занималась делами, и Дэниел, самый активный из наших детей, играл рядом со мной, пока я работал за письменным столом. Краем глаза (я научился смотреть так, когда Дэниел вел себя особенно тихо) я заметил, что ему удалось каким-то образом выдвинуть самый верхний из четырех ящиков очень тяжелого старого дубового шкафа для бумаг, после чего он начал на нем раскачиваться. Шкаф стал наклоняться и через несколько секунд он опрокинулся бы и упал прямо на Дэниела. Я в ужасе соскочил со стула как раз вовремя, чтобы схватить сына и задвинуть ящик до того, как шкаф упал. И после того, когда трагедии удалось избежать, я, дрожа от возбуждения, обратил свой страх в гнев на моего четырехлетнего сына, который стоял передо мной, не совсем понимая, что произошло в течение этих ужасных нескольких секунд. В ярости я разносил его в пух и прах. Слыша собственные отвратительные слова, я увидел, что глаза Дэниела наполнились слезами. Этот образ возродил воспоминания, прежде никогда не приходившие ко мне. В тот самый миг перед моим внутренним взором возникли еще два человека. Это был я сам в возрасте Дэниела, стоявший теперь рядом с ним, и мой отец в моем возрасте, стоявший сзади и правее меня. И видя, как слова мои поражают свою цель, я также видел и чувствовал, как сам я в четырехлетнем возрасте рыдаю рядом с моим плачущим сыном. Я знал досконально, что чувствовал мой сын, и часть меня хотела взять его на руки, прижать к себе и сказать, как сильно я его люблю, и объяснить, что я разозлился только потому, что так испугался за нас обоих. Но я не мог сказать этого, как не мог остановить изливающийся из меня поток обвинений. Я ощущал, как глаза мои наполняются слезами, и, стараясь не оглядываться через правое плечо от страха, что, если я сделаю это, мой отец исчезнет, я чувствовал, как хочу обнять отца и сказать ему, что сейчас, наконец, я все понял. Этот момент был определяющим переживанием всей моей жизни, так как я понял, что мои многочисленные суб-Я сохранялись в моем потоке сознания, что многочисленные аспекты меня продолжали жить во мне в то время, как я общался со значимыми в моей жизни людьми, умершими и живыми. Я много раз мысленно возвращался к этому переживанию во время проведения индивидуальной терапии, но гораздо чаще — во время семейных терапевтических сессий, наблюдая за тем, как дети и их родители пытаются понять друг друга, в то время как я эмпатизирую их попыткам и пытаюсь им помочь. Эти усилия являются одной из тех составляющих, которые делают меня человекоцентрированным семейным терапевтом5. 5 За неимением лучшего термина я называю такой опыт эхом между поколениями. Литература Auerswald, E.N. (1987), 'Epistemological confusion in family therapy research', Family Process, 26, September, 317-30 Bebout,J. (1974), 'It takes one to know one Existential-Rogerian concepts-in encounter groups', in L.N. Rice and D. Wexler (eds.), Innovations in Client-Centered Therapy. New York: John Wiley and Sons. Beck, A.P. (1974), 'Phases in the development of structure in therapy and encounter groups', in L.N. Rice and D. Wexler (eds.), Innovations in Client-Centered Therapy. New York: John Wiley and Sons. Bell, R.Q. (1971), 'Stimulus control of parent or caretaker behavior by offspring', Developmental Psychology, 4, 63-72. Brunner, J. (1986), Actual Minds, Possible Worlds. Cambridge: Harvard University Press. Chess, S., and Thomas, A. (1987), Know Your Child. New York: Basic Books. Gaylin, N.L. (1980), 'Rediscovering the family', in N. Stinett, B. Chesser, J. Defrain, and B. Knaub (eds.), Family Strengths: positive models for family life. Lincoln, Neb.: University of Nebraska Press. Gaylin, N.L. (1985), 'Marriage: the civilizing of sexuality', in M. Farber (ed.), Human Sexuality: psychosocial aspects of disease. New York: Macmillan and Co. Gaylin, N.L. (1989), 'The necessary and sufficient conditions for change: individual versus therapy', Person-Centered Review, 4, 263-69. Gaylin, N.L. (1990), 'Family-centered therapy', G. Lietaer, J. Rombauts, and R. Van Balen (eds.), Client-Centered and Experiential Psychotherapy in the Nineties. Leuven, Belgium: Leuven University Press. Gaylin, N.L. (1991a), 'An intergenerational perspective of marriage: love and trust in cultural context', in S. Pfifer and M. Sussman (eds.), Families: intergenerational and generational connections. New York: Haworth Press. Gaylin, N.L. (1991a), 'Family-centered theory: the client-centered relationship in developmental context.' Paper presented at the Second International Conference on Client-Centred and Experiential Psychotherapy, University of Stirling, Scotland. Haley, J. (1963), Strategies of Psychotherapy. New York: Crune and Stratton. Jackson, D.D. (1965), 'Family rules: marital guid pro quo', Archives of General Psychiatry. 1, 618-21. James, W. (1890), The Principles of Psychology. New York: Holt. Levant, R. (1984), 'From person to system: two perspectives', in R. Levant and J. Shlien (eds.), Client-Centered Therapy and the Person-Centered Approach: new directions in theory, research, and practice. New York: Prager. Mahler, M.S., Pine, F., andBergman, A. (1975), The Psychological Birth of Infant. New York: Basic Books. Mead, G.H, (1934), Mind, Self, and Society. Chicago: University of Chicago Press. Minuchin, S. (1964), Families and Family Therapy. Cambridge, Mass: Harvard University Press. Moreno, J.L. (1947), The Theater of Spontaneity: an introduction to psychodrama. New York: Beacon House. Natiello, P. (1987), 'The person-centered approach: from theory to practice', Person-Centered Review, 2. 203-16. Nichols, M. (1984), Family Therapy: concerts and methods. New York:Gardner Press. Rogers, C.R. (1959), 'A theory of therapy, personality and interpersonal relationships as developed in client-centered framework', in S. Koch (ed.), Psychology: a study of a science, Vol. III. Formulations of the person and the social context. New York: McGraw Hill. Rogers, C.R (1961), On Becoming a Person. Boston: Houghton Mifflin. Rogers, C.R (1977), Carl Rogers on Personal Power. New York: Dell. Sagi, A. and Hoffman, M.L. (1976), 'Empathic distress in the newborn', Developmental Psychology, 12, 175-76. Sullivan, H.S. (1953), The Interpersonal Theory of Psychiatry. New York: W.W. Horton. Thayer, L. (1982), 'A person-centered approach to therapy', in A.M. Home and M.M. Ohlsen (eds.), Family Counseling and Therapy. Itasca, III: EE. Peacock. Thomas, A., and Chess, S. (1977), Temperament and Development. New York: Brunner/Mazel. |
|