А. А. Пископпель Г. П. Щедровицкий – подвижник и мыслитель

А.А.Пископпель

Г.П.Щедровицкий – подвижник и мыслитель ^{^*}

Знакомить читателя с жизненным путем и творческим обликом Георгия Петровича Щедровицкого и легко, и трудно.

Легко потому, что Георгий Петрович был публичным человеком, идеологом и культурным деятелем, а не чисто кабинетным ученым, отрешенным от социальной жизни. Он неутомимо участвовал во всех социально значимых событиях научной и философской жизни своего времени. И, вместе с тем, его нельзя себе представить в иной стихии, нежели стихия мысли, мышления, но размышления не наедине с самим собой в глубоком кресле, а в процессе живого общения, так сказать, на общественном подиуме. Подобно Сократу, он всем видам философствования предпочитал диалог и публичную дискуссию, большим мастером которых он был.

Его образ жизни был таков, что все или почти все в ней было отдано организованной им самим семинарской работе и обсуждениям волновавших его проблем с коллегами и учениками в свободное от семинаров время. Огромное количество дискуссий, докладов, лекций, бесед... И никогда не прекращавшаяся рефлексивная работа над своим и чужим «мыследействованием», фиксируемая в бесконечных «заметках».

Сам себя он называл «идеалистом» – человеком, для которого идеи и теоретические принципы являются первой и подлинной реальностью. И это не было фигурой речи – весь его образ жизни был специально организован для служения главной идее – развитию того направления мысли и деятельности, которые он называл Методологией и привлечению к этому делу своей жизни как можно больше активных и самостоятельно мыслящих людей.

Казалось бы, раз вся его сознательная жизнь прошла на виду у великого множества людей – друзей и учеников, единомышленников и оппонентов, то о ней известно все. Дело только за тем, чтобы собрать ее воедино и представить на всеобщее обозрение. В каком-то смысле может быть так оно и есть. Однако масштаб, динамика, разнообразие и продолжительность этой публичной деятельности были таковы, что многочисленные свидетельства его неутомимой творческой активности трудно обозримы и принадлежат одновременно «всем и никому». Для каждого из тех, кто прошел с ним тот или иной отрезок своей жизни существует «свой» Щедровицкий, свой опыт общения с ним, свои, иногда очень сложные и противоречивые, взаимоотношения. Уходили старые и приходили новые ученики, появлялись новые интересы и устанавливались иные приоритеты, менялось время, менялся и он вместе с ним. Неизменной была лишь погруженность в непрерывный коллективный дискурс – работа, работа и работа.

Будучи не только мыслителем, но и человеком действия и не имея возможности полноценно реализоваться в атмосфере советского официоза, он создал свой собственный мир, свою Касталию – Московский Методологический Кружок (ММК), – в которой мог свободно жить и мыслить^¹.

В этой задуманной и реализованной, подчеркнем это, в кондовых советских условиях Касталии, он, как и подобает мыслителю, искал свой ответ на извечный вопрос: «Кто мы? Зачем и куда идем?». Таким ответом стала разработка глобальной интеллектуально-действенной программы и ее центральных звеньев — методологических «подходов», сначала мыслительного, потом деятельностного, затем системодеятельностного и, наконец, системомыследеятельного.

Но одновременно с этой программой он неизбежно создавал и образ современного мыслителя. Не предметного специалиста – не физика, языковеда, или педагога, а именно мыслителя в традиционном, философском смысле этого слова как универсальной фигуры, но в ее новой, современной форме. Создавал не на бумаге, а в жизни, самой своей личностью и предъявил этот образ миру как некоторый урок. Недаром Московский методологический кружок сумел объединить и инженеров, и физиков, и языковедов, и педагогов, и философов, и архитекторов - учившихся говорить друг с другом на едином, универсальном языке, на котором можно ставить и обсуждать любые проблемы, связанные с вынашиванием и воплощением самых разнообразных интеллектуальных замыслов - исследовательских, проектных, организационных и т.д.

Конечно, лучше всего о себе, почему и зачем он десятилетиями вел подвижническую жизнь, мог бы рассказать он сам. Но, замечательный мастер рефлексии, Георгий Петрович признавал продуктивность только деятельностной ее формы и был чужд «интеллигентскому самокопанию». В его огромном архиве сохранился фактически лишь один текст, в котором он предается воспоминаниям о своей жизни, но и они заканчиваются годами учебы в Московском Государственном Университете, когда их автор был в самом начале своего творческого пути^².

Огромный корпус оставшихся письменных текстов выступлений и обсуждений, размышлений и заметок (только описанная часть его личного рабочего архива содержит около 4000 папок), великое множество живых впечатлений и свидетельств участников методологического движения. В каждом из них сохранился след его жизни, но сам человек, оставивший эти многочисленные и труднообозримые свидетельства своей поразительной творческой мощи и энергетики загадочен и неповторим.

Для Г.П.Щедровицкого всегда была характерна убежденность, что подлинное интеллектуальное творчество – это всегда работа на будущее. Поэтому он никогда не жил сегодняшним днем, а поверял свою жизнь этим будущим, причем таким, которое делаем мы сами и которое только потом становится той самой Историей, которую штудируют школьники. И единственной оценкой своих трудов, которая его по-настоящему глубоко волновала, была историческая оценка. Будущее и подведет итоги его трудам и борениям.

Творческая биография

Георгий Петрович Щедровицкий родился в Москве 23 февраля 1929 года в семье, как принято было тогда выражаться, ответственного работника. Его отец — Петр Георгиевич Щедровицкий (1899-1972) — прошел жизненный путь характерный для многих представителей своего пореволюционного поколения. Комсомольская юность, участие в гражданской войне, учеба в МВТУ, строительство материальной базы советского социализма на «авиационном фронте». Крупный инженер, один из организаторов и создателей современной авиационной промышленности в предвоенные и военные годы, затем директор ОРГАВИАПРОМа. Мать, Капитолина Николаевна Щедровицкая, в девичестве Баюкова (1904-1994) — врач-микробиолог.

Старинный дом, в одной из коммунальных квартир которого провел свое детство Георгий с родителями и младшим братом Левой, до сих пор смотрит окно в окно особняка Саввы Морозова на Воздвиженке (тогда Японское посольство, позже Дом Дружбы Народов). В 1940 году семья Щедровицких переезжает на окраину Москвы, в «генеральский» сталинский дом с псевдотриумфальной аркой у станции метро «Сокол», построенный перед войной для ответственных работников авиационной промышленности.

В 1937 г. он поступает во второй класс 94-й средней школы и учится в ней до начала Отечественной войны и эвакуации семьи в г. Куйбышев, где его отец занимается восстановлением утраченного в начале войны промышленного потенциала европейской части страны — строительством новых уральских авиационных заводов. Время жизни в Куйбышеве — это и продолжение учебы в школе, и работа санитаром в госпитале, и шлифовальщиком на военном заводе. Здесь он вступает на год раньше положенного возраста в комсомол и активно участвует в школьной жизни военного времени. Здесь же, с путешествий на другой берег замерзшей Волги в гости к школьному приятелю, он начинает всерьез заниматься спортивным бегом на лыжах и показывает неплохие результаты. В дальнейшем он отдаст спорту не один год своей жизни, станет чемпионом Москвы и организатором зимних походов для своих друзей и учеников.

В 1943 г. семья возвращается в Москву и Георгий продолжает учебу в 150-й школе, которую оканчивает с серебряной медалью в 1946 г.

Школьные занятия давались ему легко, оставляя немало свободного времени, которым он мог распорядиться по своему усмотрению. Он делит его между тремя увлечениями — спортом, общественной работой и самообразованием.

Его первой страстью становится история, любовь и интерес к которой сохраняется на всю жизнь. Впечатление от чтения многотомной «Истории XIX века» Лависса и Рамбо, подаренной юному школьнику на день рождения дядей, было живым и многие годы спустя. История Человечества, как он позже признавался, очень скоро становится для него той первой, а в некоторых отношениях и единственной реальностью, через которую он начинает воспринимать собственную жизнь и жизнь окружающих его людей.

Начиная с седьмого класса у него появляется собственная образовательная программа, и, возвращаясь из школы домой, он усаживался за письменный стол, чтобы предаться собственным штудиям. Благо в его распоряжении была обширная домашняя библиотека, любовно собранная отцом. Здесь, за письменным столом, закладывались основы той работоспособности и самодисциплины, которые не переставали удивлять всех знавших Г.П. и работавших с ним в последующие годы.

Очень рано, еще в школьные годы, он начинает сознательно организовывать собственную жизнь и подчинять ее жестким «идейным» принципам и вырабатываемым правилам, взяв на вооружение полюбившуюся ему максиму Салтыкова-Щедрина, что есть подлинная «жизнь», а есть «концерты». В «концертах» юный Г.П. участия принимать не желал, обижая знакомых семьи и родственников, поскольку регулярное общение с ними он тоже относил к этим самым «концертам».

А подлинная жизнь начиналась для него тогда, когда он усаживался за «Капитал» Маркса или всерьез штудировал «Историю философии» Виндельбандта. Энергия марксовой мысли, смысл которой был ему тогда недоступен, произвела на него такое впечатление, что он стал слово в слово переписывать его тексты готическим шрифтом, тратя на это занятие почти все свое свободное время. Высокий стиль и пафос этой мысли прочно взяли юного школьника в полон, рождая желание посвятить свою жизнь занятиям философией.

Но вот пришло время окончания школы и выбора будущего жизненного поприща. Под влиянием отца, считавшего занятия философией не столько серьезной профессией, сколько высокой формой культурного досуга и общей духовной образованности, было принято семейное решение сначала овладеть полезной и нужной «реальной» профессией и лишь когда-нибудь потом вернуться к этому столь увлекательному для бывшего школьника занятию. Вопрос о выборе среди таких профессий занятия по сердцу не стоял, профессия отца, авиационного инженера, была ему хорошо знакома и близка. Он всегда интересовался работой отца, знал от него эксплуатационные характеристики всех отечественных и зарубежных самолетов, особенности их конструкции. Живо интересовался историей авиации и всем, что было связано с авиастроением. У него не было сомнений, что выбрав профессию авиационного инженера он будет заниматься интересным, а самое главное необходимым для развития страны делом. А для вчерашнего школьника, раздумывавшего «делать жизнь с кого» это было, может быть самым важным обстоятельством.

Он поступает и учится на подготовительном отделении Московского Авиационного Института (МАИ), выбирая между ним и Авиационно-Технологическим (МАТИ). Однако неожиданно для всех, и может быть для самого себя, в последний момент подает документы на физический факультет МГУ.

Почему именно на физический, он, может быть, и сам толком не знал, считая, может быть, что академические занятия физикой все же ближе так полюбившейся ему философии, чем важная и нужная, но все-таки гораздо более земная профессия авиационного инженера. Но это, наверное, и не имело большого значения: для Г.П. всегда была характерна деятельная убежденность, что важно не столько то, чем человек занят, сколько то, что он сам сделает из своего занятия.

Может быть, немальчишеское усердие, с которым он работал над собой, стало бы прологом к биографии книгочея и эрудита, если бы не ярко выраженный общественный темперамент и организаторская жилка. Как и большинство сверстников тех 40-х военных лет, он вступил в комсомол не только ради «чистоты биографии» (необходимой предпосылки любой карьеры в советском обществе), но и по идейной убежденности. И с той же серьезностью, с какой садился после школы за свои заветные занятия, отдается «общественной работе» комсорга класса и члена комитета комсомола школы (да еще участвует в драмкружке). В общем, на первый взгляд, ведет себя как «кондовый» советский общественник. Однако слишком всерьез он относится к этой своей общественной деятельности, и ее результатом, как правило, оказывается не социальная адаптация, а социальная отчужденность и от начальства, и от сверстников. Этой серьезности в отношении к делам, которые давно уже никем не принимались всерьез, Г.П. был обязан многими неприятностями.

Он и в годы учения в университете сохраняет верность себе, совмещая образование с активной «общественной работой»^³. В те послевоенные времена она еще не превратилась в идеологическую барщину 60-80 гг. и ей отдали дань все университетские студенты, в ком был хоть какой-то общественный темперамент. Бурная общественная деятельность Г.П. приносила ему одну неприятность за другой, и он победно шествовал от поражения к поражению. За три года учебы на физическом факультете два раза ставился вопрос о его исключении из комсомола (а значит, по неписаным законам того времени, и отчислении из университета). И оба раза источником конфликта была сверхнормативная активность и отсебятина, столь противопоказанные лояльному советскому человеку. Вспоминая те годы, Г.П. говорил, что он был загадкой и для начальства, и для товарищей, которые все никак не могли решить: то ли он «карьерист» с неуемной активностью, то ли «дурачок», принимающий всерьез идеологические декорации советской жизни^⁴.

Сама учеба на физическом факультете того времени не вполне удовлетворяла Г.П.: не давая, по его убеждению, необходимого научного кругозора, она в то же время не отвечала и духовным запросам его деятельной натуры. К тому же на третьем курсе его принудительно распределили на «Отделение строения вещества» (т.е. фактически атомной физики), что означало реальную перспективу работы в закрытых учреждениях МВД над атомным проектом. Г.П. наотрез отказался и после конфликта с администрацией перевелся на второй курс философского факультета МГУ.

Так, в 1949 г. началась учеба на философском факультете. В то время его больше всего интересовали процессы общественного развития – реальная классовая структура советского общества и процессы классообразования в нем. Но истмат, выдававший себя за социальную философию, был прямым продолжением официальной идеологии и к собственно философии имел весьма отдаленное отношение. Все самостоятельно мыслящие и порядочные студенты старались держаться от него как можно дальше и стремились найти себе философское занятие вне прямого давления идеологии. Поэтому непосредственной сферой интересов Г.П. становятся сначала философские вопросы естествознания, а затем логика и методология науки.

Время учебы на философском факультете определило не только основную область его научных интересов, но в значительной мере и круг будущих друзей и единомышленников, и образ будущей деятельности, и всю дальнейшую жизнь. Как часто любил позже говаривать Георгий Петрович, самое главное в жизни – попасть в хорошую компанию. Сам он всегда считал, что с той компанией в которую попал перейдя на философский факультет ему повезло.

Студенческие годы на философском факультете — это и начало его официальной трудовой биографии. В 1951 - 1958 гг. Г.П. работает школьным учителем: преподает в разные годы логику, психологию и физику.

Здесь, в школе, зародились и тот неослабевающий интерес, с которым Г.П. на протяжении всей своей дальнейшей научной деятельности относился к образовательной сфере и отстаиваемый им подход в философии образования, ставящий эту сферу деятельности в самый центр общественной жизни как таковой^⁵. Здесь развился и укрепился его учительский дар, то педагогическое мастерство, с которым он в дальнейшем овладевал вниманием любой аудитории. Отсюда и умение работы с коллективом, которое станет неотъемлемой и, может быть, самой существенной чертой всей его будущей творческой деятельности. Но школьное учительство при всей его значимости для будущего — это лишь малая толика того, чем он занят в эти годы. Уровень преподавания на философском факультете был не высок, но само пребывание там открывало неограниченные горизонты для самостоятельной работы — самые благоприятные условия для человека такого склада, как Г.П. И он с головой уходит в изучение философской классики, истории науки и логических учений.

Занятия философией не сводились к книжным штудиям. Важнейшим, а в некоторых отношениях и определяющим для стиля жизни многих студентов послевоенного философского факультета было свободомыслие, «идеально-содержательное» (по выражению М.К.Мамардашвили) дружеское общение. Многие из тех, кто учился там в эти годы, вспоминают прежде всего особую идейную и дружескую атмосферу — атмосферу содержательной заинтересованности, которой было проникнуто их общение (при всей идеологизированности и казенщине официальной жизни факультета).

В ходе такого общения в 1952-1954 гг. сложился первый круг единомышленников^⁶ и зародились те формы интеллектуального взаимодействия, которые сначала стали характерными для Московского Логического Кружка (МЛК), а затем составили регулярную основу его непосредственного продолжения — Московского Методологического Кружка (ММК).

Поначалу совместная интеллектуальная работа носила характер спонтанных обсуждений, но вскоре их участники выступают единым «фронтом» на дискуссии по проблемам логики, проходившей на философском факультете и вырабатывают совместную программу логических исследований и разработок^⁷.

К этому времени учеба на философском факультете была уже позади. В 1953 г. Г.П. его заканчивает и получает диплом с отличием по специальности «философия»^⁸. Тема дипломной работы — логико-методологическое исследование генезиса научных понятий на материале истории физики^⁹. Формально (как окончивший с отличием) Г.П. получает распределение в аспирантуру, но его студенческая биография к тому времени была настолько «подмочена» (своей неуемной активностью и бескомпромиссностью он настроил против себя почти всю факультетскую профессуру), что поступить в аспирантуру он смог бы только после ухода с кафедры логики всех (или почти всех) преподавателей. Доброжелатели Г.П. тщетно уговаривали его оставить мысль поступить в факультетскую аспирантуру, а поступать в аспирантуру плехановского института, но он стоял на своем и в результате остался «ни с чем» — школьным учителем. Но к тому времени главным в его жизни становилась деятельность сложившегося логического кружка.

Поначалу ведущая роль в кружке друзей-единомышленников принадлежала А.А.Зиновьеву, тогда аспиранту, старшему по возрасту и «научному стажу» и разрабатываемой им в 1949-1954 гг. программе логических исследований, в которой он отстаивал необходимость органического взаимодействия логических разработок с конкретным анализом научных знаний и научного мышления.

Эта первоначальная программа совместной работы была унаследована от гегелево-марксовой традиции и ориентировалась на результаты дискуссий 40-х годов в философских кругах о соотношении формальной и диалектической логик. В содержательном плане эта программа противопоставлялась, с одной стороны, существовавшим тогда традиционным концепциям «формальной» и «диалектической» логик, а с другой — направлениям развития методологической работы, представленным в программах «философских проблем естествознания» И.В.Кузнецова и Б.М.Кедрова и «диалектической логики» Э.В.Ильенкова.

Ее непосредственным продолжением и развитием стала программа содержательно-генетического исследования мышления и знаний (содержательно-генетической логики), оформившаяся к 1955-56 гг. и ставшая первой программой ММК (тогда именовавшего себя Московским логическим кружком — МЛК) ^¹⁰.

Согласно принятой программе, работа должна была строиться рекуррентно: сначала теоретический дискурс относительно исходных средств анализа, затем логико-эмпирический анализ оригинальных философских и научных текстов, запечатлевших «работу мысли», с использованием конструктивно оформленных средств, потом рефлексия полученных результатов и вновь методологическое разворачивание средств анализа в ходе нового теоретического дискурса, и т.д.

В качестве эмпирического историко-научного материала использовались классические работы Аристотеля и Аристарха Самосского, Евклида и Галилея, Ньютона и Декарта. Анализ подобных образцов научного мышления находился в центре интересов МЛК. Работы проводились на широком историко-научном материале, захватывая понятия и модельные представления молекулярно-кинетической теории газов, структурные модели органической химии и химфизики, и т.д.
Первоначальное идеально-содержательное объединение просуществовало недолго и к 1957 году дороги его участников разошлись^¹¹. Причиной тому были как идейные, так и организационные разногласия. К тому времени у каждого из основных участников первоначального объединения, с одной стороны, оформились собственные образ и программа деятельности, а с другой, выработалось свое отношение к сложившейся организационной форме коллективной работы^¹². Для Г.П. наметившийся образ совместной деятельности, предполагавший не только интеллектуальную, но и социальную активность, оказался самоценным и продуктивным. Именно в нем он тогда увидел — скорее интуитивно угадал, чем рефлексивно опознал — новую, перспективную форму организации мышления и деятельности как таковых. Для других же членов-основателей МЛК подлинной ценностью была и осталась только самостоятельная творческая активность и результаты своей личной интеллектуальной деятельности.

Немаловажным обстоятельством было и различное отношение друзей-единомышленников к внешним формам дисциплины и связанным с ними взаимообязательствам, без которых сколько-нибудь регулярное общение и совместная работа немыслимы, разница характеров и общественных темпераментов^¹³.

Необходимо отметить и еще одно существенное обстоятельство, которое сейчас, в исторической перспективе, выглядит многозначительным. В отличие от своих друзей-единомышленников, Г.П. уже тогда мало считался с традиционными предметно-дисциплинарными рамками и тесно сотрудничал с психологами (представителями педагогической психологии).

Совместные обсуждения широкого круга философско-методологических проблем не исключало, а скорее предполагало, наличие у каждого из членов МЛК своих собственных, личных интеллектуальных интересов и направлений исследований. Опыт изучения, с одной стороны, процедур и процессов мышления на материале истории науки и, с другой стороны, формирования мыслительных навыков в процессе обучения, отрефлектированный в идее и программе разработки новой логики, сопровождался у Г.П. все более отчетливым пониманием, что реальная исследовательская практика МЛК не вмещается в пределы собственно логики ни в традиционном, ни в новом ее понимании^¹⁴. Речь шла, по сути дела, о новой «технологии» мышления, связанной с выработкой, рефлексией и трансляцией средств преодоления самых разнообразных противоречий (разрывов) научно-познавательной и учебной деятельности, т.е. о методологии как таковой. Поэтому распад первого круга единомышленников — это одновременно и превращение кружка логического (МЛК) в методологический (ММК). А вместе с тем и зарождение новой школы — школы Г.П.Щедровицкого.

С этого времени начинается история собственно ММК (Московского Методологического Кружка). Довольно скоро работа кружка приобретает те регулярные формы, на которых с самого начала он настаивал и к которым был склонен в силу особенностей своего ума и характера. С этого же времени складываются характерные для ММК отношения между работой коллективных семинаров-обсуждений и личной творческой активностью его участников и прежде всего самого Георгия Петровича. В свое время эти отношения были отрефлектированы в форме следующей парадигмы – идеи и содержания обсуждений принадлежат всем, а результаты их оформления каждому из участников лично.
В 1958 г. Г.П. оставляет преподавание в школе и переходит в Издательство АПН РСФСР, где сначала работает в редакции педагогического словаря, а затем в редакции педагогики. Он редактирует труды Крупской, Блонского, позже Пиаже, ряд книг по теории и истории педагогики. Работу в издательстве он совмещает с работой в отделе теории журнала «Вопросы психологии».

Новая работа способствовала укреплению и расширению контактов с психологами, приобретших регулярный характер начиная с 1954-55 гг.^¹⁵. Сотрудничеству с ними Г.П. стремится придать организационные формы, так или иначе уже отработанные в логическом кружке, и предпринимает ряд попыток создать семинар по системному изучению явлений психики. Эти попытки завершились в 1958 г. организацией (совместно с В.В.Давыдовым и под патронажем П.А.Шеварева) так называемой Комиссии по психологии мышления и логике Общества психологов СССР, первого междисциплинарного объединения — пока еще в основном философов и психологов, но объединения не на логической, а на собственно методологической основе. С образованием этой Комиссии ММК получил официальное право на социальную жизнь, т.е. стал не подозрительным сборищем, а легальным объединением, что в условиях роста числа участников стало необходимым.

Своего рода программой работы Комиссии можно считать опубликованную в 1958 г. (совместно с Н.Г.Алексеевым) работу «О возможных путях исследования мышления как деятельности», в которой получили дальнейшее развитие и конкретное приложение идеи, выработанные в ходе анализа научного мышления и связанные с противопоставлением двух планов, или аспектов, изучения мышления — плана «образов» (или знаний) и плана «процессов» (или деятельности). В ней утверждалось, что подлинное и полнообъемное изучение мышления невозможно без установления взаимопереходов и объединения этих двух аспектов в единое, внутренне расчлененное представление, и ставилась задача операционально-деятельностного анализа понятий и знаний, позволяющего, исходя из формы какого-либо сложившегося понятия или знания, сводить его к системе операций и действий, порождающих содержание этого понятия или знания. А в качестве одного из основных принципов, регулирующих подобный анализ, вводилась методологическая оппозиция «объект—предмет».

Сама эта оппозиция фиксировала опыт изучения связи языка и мышления, попытки создать новый предмет — «теорию мышления». Для решения этой задачи Г.П. пытается соединить средства и методы логики и лингвистики, психологии и социологии. Исходным моментом теоретического дискурса в этом случае становилась связь языка и мышления, которая объективировалась в качестве особого синтетического объекта — «языкового мышления», а собственно «язык» и «мышление» трактовались как особые частные и частичные предметы исследования «языкового мышления»^¹⁶. Подобная постановка вопроса и способ введения исходных абстракций превращали логическое исследование в методологическое, отправной точкой для которого становилась оппозиция «объект—предмет» и связанный с ней подход к анализу сложных синтетических (органических) целостностей, изучавшихся разными науками и входивших в разные системы знания^¹⁷.

В 1960 году Г.П. становится научным сотрудником лаборатории психологии и психофизиологии НИИ дошкольного воспитания АПН РСФСР. Переход на работу в исследовательский институт создавал предпосылки для организации новых форм сотрудничества с психологами и педагогами, основанных на программе операционально-деятельностного подхода к изучению и развитию мышления. Идеи подобного подхода начали широко использоваться в психолого-педагогических исследованиях ситуаций обучения и воспитания, процессов развития в условиях обучения, взаимоотношений детей в условиях совместной деятельности и т.д.^¹⁸ Одной из предпосылок этого цикла экспериментально-педагогических работ был принцип несовпадения предметного и операционально-деятельностного содержания обучения; с опорой на этот принцип была предпринята попытка определить основные фазы и этапы развития ребенка в соответствии с освоением им операционально-деятельностных, а не предметных содержаний обучения. Другой предпосылкой являлось представление, что концептуальной базой для анализа «живой» мыслительной деятельности и тем более для построения приемов и способов обучения правильно организованному мышлению должна быть «объективная структура мыслительной деятельности», реконструируемая методологическими средствами.

Метод такой реконструкции получил название «метода нормативного анализа деятельности». Экспликации этого метода, с одной стороны, его уточнению в реальных психолого-педагогических исследованиях, с другой, был посвящен круг работ, выполненных на материале решения детьми (дошкольниками и школьниками) арифметических задач.

Эта линия теоретико-экспериментальных логико-педагогических и логико-психологических исследований объективной структуры мыслительной деятельности со стороны ее эмпирического содержания (мыслительная деятельность детей вплетена во все другие формы их поведения и деятельности и является их органом) выводила к более широким горизонтам соотношения логического (методологического) и психологического в педагогике, проблемам соотношения обучения и развития ребенка, к другим видам и формам (не учебным, или не только учебным) детской активности, прежде всего к игровым.

В свою очередь в концептуальном плане на одно из первых мест по значимости — на место системообразующей категории — стала выдвигаться категория «нормы», или «культурной нормы», превращая операционально-деятельностный подход в нормативно-деятельностный^¹⁹. Возникала насущная потребность в разработке теоретических представлений, концептуальных схем, приложимых и к игровой деятельности как основной форме детского поведения, и к широкому разнообразию видов социально значимой деятельности вообще.

С самых первых своих самостоятельных исследований Г.П. так или иначе имел дело с анализом и теоретическим конструированием сложных предметных целостностей, отраженных в системах знания, принадлежащих разным научным дисциплинам, и использовал категории, концептуальные схемы, принципы анализа-синтеза структурного и структурно-функционального характера. В его творческой лаборатории наметился и все более проявлялся тематизм системно-структурных исследований и разработок. С осознанием и специальной разработкой соответствующих концептуальных средств связано становление еще одной идеи и направления — методологии системно-структурных исследований и разработок.

С некоторого времени и уже неизменным для дальнейшей творческой деятельности Г.П. стало характерным, что любую из возникающих тем, каждое из направлений работы он стремится превратить в коллективные мышление и деятельность по образу и подобию тех форм, которые складывались в ММК^²⁰. Поэтому в 1962 г. он организует (совместно с В.Н.Садовским и Э.Г.Юдиным) междисциплинарный семинар по структурно-системным методам анализа в науке и технике при совете по кибернетике АН СССР. С 1964 г. этот семинар становится официальной «крышей» и для всего ММК. На семинаре обсуждаются зарубежные варианты системно-структурного подхода, прежде всего общая теория систем (ОТС), восходящая к работам Берталанфи, и закладываются основы для собственных, оригинальных исследований и разработок. Результаты, полученные Г.П. в предыдущие годы и апробированные в ходе работы семинара, были обобщены и представлены в 1964 г. в монографии «Проблемы методологии системных исследований»^²¹.

На этом этапе, под новым углом зрения, были обобщены, сняты и переосмыслены результаты работы в рамках программы содержательно-генетической логики и выдвинуто новое понимание смысла и значения методологии и методологической работы.

Разработка содержания понятия деятельности как специфически методологического понятия было связано с осознанием существования особой реальности, конституируемой механизмом непрерывного снятия реализованных процессов и переведения реализованных процедур в «организованности» средств и методов. Этот механизм был выделен и опознан как один из основных и важнейших механизмов развития мыслительной деятельности и деятельности вообще, «работа» которого приводит в результате к тому, что анализ уже совершенной деятельности меняет ее (деятельности) материал и механизм. Отсюда с неизбежностью следовал вывод, что условием построения предмета изучения деятельности должен стать поворот в ее категориальном понимании и истолковании.

Линия методологических исследований, связанная с разработкой теории деятельности как междисциплинарной концепции, была намечена уже в упоминавшейся выше работе «О возможных путях исследования мышления как деятельности», а в наиболее развернутом виде категория деятельности и теоретические представления о деятельности, сложившиеся в ММК на этом этапе, обсуждались в работе 1966 г. «Об исходных принципах анализа обучения и развития в рамках теории деятельности».

Отдельные положения и понятия этой «теории», модельные представления и структурные схемы обсуждались в целом ряде работ Г.П. и других членов ММК^²². В них вводились в оборот важнейшие для всего дальнейшего развития ММК категории: «воспроизводство» (категория, выражающая содержание основного процесса, конституирующего деятельность как таковую), «норма – реализация» (трансляция – коммуникация), «естественное – искусственное» и т.д. Рассматривались, в частности, представления о частной и массовой деятельности, а также концептуальные схемы разной степени общности и категориальной определенности, позволяющие анализировать разные формы и виды социально значимой деятельности.

Создаваемая в рамках ММК теория деятельности —методологическая концепция деятельности, охватывающая всю область «методологической действительности» (полнообъемные структуры деятельности со всем набором их элементов и структур), —должна была, по мысли ее создателей, обеспечить возможность прогнозирования и управления развитием разных форм социально значимой деятельности. В этом своем качестве «наука о деятельности» рассматривалась как метаметодологическая дисциплина, последнее основание всякой методологической работы.

Такой поворот был невозможен без дальнейшего развития основных понятийных средств и представлений, без изменения взглядов на саму методологию. Среди таких средств в первую очередь следует указать на системно-структурные понятия и представления, которые и стали основными средствами концептуализации деятельностной реальности. Расширение проблемного поля и понятийных средств стимулировало, в свою очередь, изменение представлений о самой методологии. На смену представлению об эмпирической методологии как авторефлексии отдельных наук, как части методологии науки, которая должна быть переработана логикой науки, пришло представление о методологии как о совершенно особой дисциплине, где она рассматривалась уже не на правах одной из линий в русле научно-познавательной деятельности (методология науки), а в качестве «теории человеческой деятельности», предметом которой является не только деятельность познания, мышление, но вся историческая деятельность человечества.

Для методологии как теории деятельности важнейшим вопросом становится разработка самого представления о деятельности, ее особых модельных и теоретических схем и соответствующих понятийных средств. Среди важнейших различений, необходимых для теоретического представления деятельности, были проведены различения «предмета» и «объекта» знаний, «структуры» и «организации», «системы предмета» и «системы объекта», «отношения» и «связи» и т.д. Разработана методологическая версия понятия «система».

Через призму системно-структурных представлений и основных схем «теории деятельности» были, в свою очередь, переосмыслены задачи и подходы собственно методологии науки и общее представление о науке и истории науки. Это переосмысление, в первую очередь, было связано с выходом за пределы чисто познавательного подхода к науке и рефлектированием практики ММК-движения как особого, деятельностного подхода к социокультурным явлениям.

Именно это логико-методологическое представление предлагалось в качестве исходной абстракции для постановки и решения вопросов, что такое наука, где граница между «научным» и «ненаучным», и т.д., и абстрактного основания для последующей связи всех других представлений о науке^²³.

Приведению в систему разросшегося категориального аппарата и арсенала теоретико-деятельностных схем посвящена обобщающая работа Г.П. 1975 г. — Приложения к статье «Автоматизация проектирования и задачи развития проектировочной деятельности». В ней он развивает свой взгляд на деятельность как на неоднородную полиструктуру, которая объединяет много разных и разнонаправленных процессов, протекающих в разном темпе и в разное время. Категории системы и полиструктуры определяют здесь методы изучения деятельности на разных уровнях ее обобщения. Совокупность таких методов и соответствующих им понятийных средств задает специфику системодеятельностного подхода.

В эти же годы особое внимание уделяется проблематике истории и перспективам развития самого системного движения как действительности особого рода. Г.П. выделяет целый ряд направлений в русле системного движения, описывает соотношения между ними, проводит критический анализ программ и проектов построения «теории систем». Он отстаивает тот взгляд на системное движение и системный подход, в соответствии с которым они имеют смысл только как подразделения и особые организованности методологии и методологического подхода^²⁴. Венчает этот круг разработок общая схема организации системно-структурной методологии, включающая «четыре слоя деятельности, каждый из которых как бы надстраивается над предыдущим и ассимилирует его. Это слои (1) «практик», (2) научных, инженерных, оргуправленческих, проектных и других «предметов», (3) «частных» методологических разработок и, наконец, (4) «общей методологии».
В 1965 г. Г.П. уходит из НИИ дошкольного воспитания и переходит на работу во Всесоюзный научно-исследовательский институт технической эстетики (ВНИИТЭ). Обладая самостоятельным вектором развития, он, как уже отмечалось, всегда, рано или поздно, начинал «шагать не в ногу», задевать чьи-то интересы, вступать в конфликтные отношения с начальством. При этом, не отказываясь от компромиссов, он шел на них только до тех пор, пока они не касались основного дела его жизни — развития методологии и поддержания деятельности ММК. Когда это происходило, приходилось уходить и начинать строить отношения на новом месте работы.

Вместе с Г.П. во ВНИИТЭ, в организованную там лабораторию «общетеоретических проблем», приходит целая группа «младометодологов» — членов ММК^²⁵. Лаборатория (прежде всего методологическая группа) поставила перед собой цель охватить и осмыслить всю область явлений дизайна и построить целостную его систему. На протяжении почти четырех лет (1965-1968) она, по сути дела, являлась творческой студией по выработке новых теоретико-деятельностных средств в области проектирования. В программно-теоретических работах Г.П. этого периода (выполненных в основном совместно с О.И.Генисаретским) дизайн рассматривался в качестве «сферы» социальной деятельности и социального института. Предполагалось, что развитие дизайна должно управляться теорией дизайна, что теория должна быть построена (спроектирована) по типу теорий научного знания и, наконец, что средством построения теории дизайна должна и может быть методология.

В соответствии с этой программой была развернута система взглядов на дизайнерскую деятельность как на тотальное и обособляющееся проектирование, нацеленное в идеале на создание эстетически завершенной и функционально полной предметной среды жизни общества; при этом концепция тотального проектирования перерастала в концепцию социального проектирования^²⁶. Появление нового направления и новой предметной и проблемно-тематической области никогда не означало прекращения исследований в других направлениях, а всегда имело своим следствием расширение горизонтов активности Г.П. и ММК. Дело в том, что результаты, полученные в рамках одного направления работы, становились объектом рефлексии и нормирования в категориях и теоретических схемах «теории деятельности» и в качестве средств методологического регулирования использовались для развития других направлений работы. Поэтому в эти же годы продолжается разработка проблем методологии науки и научной деятельности, обсуждаются и развиваются структурные модели и представления науки как системно-организованной научно-познавательной деятельности, предлагаются различные варианты схем строения и функционирования науки^²⁷. Интенсивно продолжается цикл лингво-семиотических исследований, в которых семиотические проблемы ставятся и обсуждаются с междисциплинарной точки зрения — сопоставляются представления о знаках, развиваемые в психологии и логике, социологии и лингвистике^²⁸.

В целом ряде работ, написанных в эти годы, Г.П. развивает, во-первых, представление о методологии языкознания как особого рода практике и, во-вторых, представление о самом языкознании как деятельности, связанной с созданием «программ» и «норм» речевой деятельности (языковедение как инженерия), отстаивает необходимость учитывать и отражать в семиотических исследованиях связь между системами объектных сопоставлений и знаками языка^²⁹. Такой подход к языковедческим проблемам позволял сделать радикальные выводы о речи-языке. В частности, тот вывод, что грамматика по своей основной функции — не совокупность знаний о языке и речи, как это часто полагают языковеды, а форма существования самого языка и одно из средств, необходимых для осуществления рече-мыслительной деятельности. А это, в свою очередь, означало для Г.П., что перед языкознанием во весь рост встала проблема построения «онтологической картины» речи-языка в качестве объекта изучения, без которой оно, по сути дела, не может существовать как отрасль собственно науки.

В рамках этой линии исследований был осуществлен особый цикл работ, связанных с обсуждением проблем статуса и оснований семиотики как особой науки о знаках и знаковых системах^³⁰. В этих работах был подвергнут анализу и критике расхожий подход к семиотике как к простому расширению применения понятий и методов лингвистики на новые области эмпирического материала и отстаивалось представление о ней как о синтетической дисциплине, объединяющей представления о знаковой реальности, выработанные в психологии, логике, языкознании и т.д. В частности, предлагались абстрактные структурные модели социально-производственной единицы социума с семиотическими элементами и регулярные правила их развертывания для построения семиотических систем разного рода.

Центральный пункт всех исследований в этом направлении — разработка понятия знака и знаковой системы, вернее, системы таких понятий, как «знак», «значение», «содержание», «смысл» и т.п., и структурной модели «знака» как такового.

Но его творческая активность в эти годы проявлялась и в других, более традиционных формах. Он — неизменный участник (как правило, вместе с «командой») множества научных конференций — по логике и методологии, психологии и педагогике, языковедению и лингвистике, кибернетике и управлению, и т.д. Именно он являлся одним из фактических инициаторов, организаторов и ведущих участников многих всесоюзных конференций по логике и методологии науки (начиная с первой в 1960 г. в г. Томске). Наряду с этим он читает факультативные циклы лекций в целом ряде научных и учебных заведений (на психологическом и философском факультетах МГУ, в МИФИ, в НИИ общего и политехнического образования, в МГПИ и т.п.), используя и пропагандируя результаты деятельности ММК^³¹. Участие в конференциях и чтение циклов лекций были неизменными составляющими творческой деятельности Г.П. и во все последующие годы.

В 1968 г. вместе с другими деятелями науки и культуры Г.П. подписал одно из коллективных писем руководителям КПСС и правительства в защиту диссидентов А.Гинзбурга и Ю.Галанскова и был исключен из КПСС «за действия, использованные во вред партии и страны»^³². А вслед за тем в 1969 г., устами В.Афанасьева, главного редактора «Правды», взгляды Г.П. были в очередной раз признаны антимарксистскими. Поводом для этого послужила публикация в «Литературной газете» статьи «Данные науки или самообман?», где Г.П. отстаивал мысль, что у советской социологии еще нет своего предмета и что без него эмпирические исследования мало осмысленны. Результат «вольнодумства» не замедлил сказаться. Г.П. тут же увольняют из ВНИИТЭ «по сокращению штатов»^³³.

С этого времени у Г.П. как человека с клеймом политически неблагонадежного в число проблем, требующих внимания, попадает отнюдь не методологическая проблема поиска работы^³⁴. В 1969 году, при содействия друзей и знакомых, ему удается устроиться на работу в Центральную учебно-экспериментальную студию союза художников СССР, и он работает в ней до 1974 года. При всех изгибах личной судьбы главным и определяющим смысл его жизни является по-прежнему ММК и работа методологического семинара, который, несмотря на препятствия разного рода, продолжает жить своей напряженной жизнью. К концу 60-х годов сложились основные направления (научные предметы) междисциплинарных исследований и разработок ММК. Для Г.П. это были: «теория деятельности», «теория мышления», «семиотика,» «теория науки», «теория проектирования» и «онтология системно-структурного анализа».

В 70-е годы он развивает свои семиотические идеи, связанные с проблемой знака и коммуникации, строит теоретико-методологические схемы для выражения таких традиционных тематизмов, как значение и смысл, мышление и понимание и т.п., на языке системно-структурной методологии и теории деятельности^³⁵. В работах этого направления обсуждалось соотношение «натуралистического» и «деятельностного» подходов к решению семиотических проблем, сравнивался их категориальный аппарат, предлагалась трактовка знака как семиотической «организованности» деятельности, снимающей и оестествляющей в себе структуру кооперации разных видов и форм деятельности и закрепляющей ее в особого рода нормативных (конструктивных) схемах.

Развивая новые направления исследований и разработок, Г.П. не оставляет работу и над традиционной, классической для ММК проблемой — проблемой изучения мышления, мыслительной деятельности. Новый виток идейного развития представлен на этом этапе циклом обобщающих теоретико-методологических исследований мышления и понятия мышления в эволюционной и исторической перспективе. Помещение этой проблематики в широкий социокультурный контекст позволило выявить ее связи с проблемой создания «системных теорий популятивных объектов», с историческими условиями, обстоятельствами и содержанием идеологемы «прогресса разума», с возможностями представления мышления не только в культурно-нормативной ипостаси, но и как естественного или естественно-искусственного объекта и т.д.

Особенностью этого цикла исследований является специальная соорганизация средств системно-структурной методологии и деятельностного подхода для новой постановки — на новом уровне — традиционной проблематики мышления, использование всех результатов полученных в процессе развития ММК для методологической рефлексии и создания исследовательских программ в этой области. Поэтому, работы, представляющие этот цикл, по сути дела, демонстрируют особенности методологического мышления как такового и являются одновременно своего рода обзорами результатов развития самого ММК^³⁶.

В 1974 году Г.П. оставляет студию и переходит на работу в филиал Смоленского института физической культуры (с 1977 года Московский областной государственный институт физической культуры). На новом месте службы он читает студентам (и не только студентам) лекции по педагогике и истории педагогики и создает теоретико-методологический семинар, привлекая сотрудников к работе над проблемами методологии научно-педагогических исследований в спорте^³⁷. Но, как и всегда, он не ограничивается чисто интеллектуальной активностью, а сочетает ее с социально-организационной — входит в Научный совет спорткомитета СССР и руководит Комиссией структурно-системных исследований и разработок в сфере физкультуры и спорта (1974), организует и проводит ряд всесоюзных совещаний по проблемам системодеятельностного анализа в спорте.

По уже сложившейся традиции исследования в новом направлении начались с использования традиционной «семинарской» формы работы и уже существующих средств системно-структурной методологии и системодеятельностного подхода для решения вопросов комплексной организации подготовки в спорте высших достижений, групповых взаимоотношений в спортивных командах, взаимоотношений «тренер—спортсмен» и т.д.^³⁸ Далее, однако, особенности подготовки в спорте высших достижений стимулировали попытку использовать средства, методы и организационные формы, созданные в ходе междисциплинарного интеллектуального дискурса (методологического семинара), в учебно-деловых играх с коллективами тренеров, работающих в центрах олимпийской подготовки. В результате этого появились своеобразные гибридные игры (организованные вместе с Д.А.Аросьевым и В.И.Астаховым), соединяющие в себе свойства учебно-деловых игр и интеллектуального методологического дискурса.

Эта метаморфоза совпала и по всей вероятности была связана с двумя обстоятельствами внутренней жизни самого ММК. Во-первых, ей косвенно способствовал очередной кризис Кружка, когда его покинуло (обретая самостоятельность и собственный жизненный вектор развития) целое поколение ведущих методологов^³⁹. Во-вторых, к этому времени для Г.П. стало почти аксиомой, что методология — это не просто учение о средствах и методах мышления и деятельности, а форма организации и в этом смысле «рамка» всей мыследеятельности и жизнедеятельности людей. А это одновременно означало, что ее нельзя транслировать как знание и набор инструментов от одного человека к другому, а можно лишь выращивать, включая людей в новую для них сферу методологической мыследеятельности и обеспечивая им там полную и целостную жизнедеятельность.

Все эти обстоятельства вместе взятые и предопределили происшедший к концу 70-х годов «переворот», ставший границей между двумя периодами развития ММК. До этого освоение новых областей социально значимой деятельности и включение их в орбиту ММК происходило в основном в «классической» форме: в те или иные области научной, инженерно-технической, организационно-управленческой или иной деятельности непосредственно транслировались продукты методологического мышления и деятельности (мыследеятельности) — знания, модели, программы и т.п. С конца же 70-х годов в них стали транслироваться сами практические формы коллективной организации мыследеятельности.

Формальным рубежом между «семинарским» и «игровым» периодами существования ММК, или, вернее, методологического движения в лице ММК, стали подготовка и проведение в 1979 г. игры особого типа^⁴⁰. Такие игры — а они отныне приобретают регулярный характер — получили имя «организационно-деятельностных» (ОДИ). В отличие от традиционных деловых и учебно-деловых игр содержанием ОДИ стало — по образу и подобию методологического семинара — не усвоение знаний и готовых форм деятельности, а решение проблем. И в то же время в отличие от самого семинара это были уже не методологические, а предметно-ориентированные проблемы и решали их не непосредственно методологи, а специалисты-профессионалы, соорганизуемые методологами.
В 1980 году Г.П. переходит на работу в НИИ общей и педагогической психологии АПН, в лабораторию принятия решений и занимается «психологией оргуправленческой деятельности». Он становится руководителем совместной разработки коллективами сотрудников Научно-исследовательского института общей и педагогической психологии АПН СССР (НИИ ОПП) и Московского государственного института физической культуры (МОГИФК) новой темы: «Анализ техники решения сложных проблем и задач в условиях неполной информации и коллективного действия». При этом, как и всегда, чисто учрежденческую тематику он вписывает в широкий контекст развития методологического движения, что на этом этапе означает организацию и проведение ОДИ и разработку средств их интеллектуально-организационного обеспечения, поскольку предложенную тему решено было использовать для того, чтобы спроектировать и практически проверить новую, комплексную и системную форму организации коллективной мыследеятельности по образцу методологических обсуждений-дискуссий^⁴¹.

Хотя создание и практика ОДИ были основательно фундированы и всем арсеналом концептуальных средств методологии, и опытом многолетнего руководства методологическим семинаром, новая, игровая действительность оказалась настолько сложной (как в содержательном, социокультурном, так и в пространственно-временном отношении), что отрефлектировать и описать ее общезначимым образом с помощью существовавших средств было невозможно. Потребовались иные теоретические средства, понятия и язык (вплоть до нового самоназвания — «системомыследеятельностная методология»), интеллектуальные и оргпрактические технологии, игротехники и психотехники.

Интеллектуальные продукты осмысления опыта ОДИ представлены Г.П. в работах «Организационно-деятельностная игра как новая форма организации коллективной мыследеятельности» [1983], «Схема мыследеятельности — системно-структурное строение, смысл, содержание» [1987]. В них он (1) разрабатывает представление об ОДИ как о многофокусной организационно-технической системе, имитирующей реальную социокультурную ситуацию и включающей по меньшей мере три фокуса управления ею — методологический, исследовательский и игротехнический, находящиеся в конкурентных отношениях между собой; (2) вводит представления о различных «пространствах» в схеме мыследеятельности — мыслительном, мыслительно-коммуникационном и мыследействования; (3) осуществляет организационно-практический и организационно-технический синтез разных видов мыследеятельности — программирования и проблематизации, организации и коммуникации, и т.д. — как составляющих комплексной и системной формы организации коллективной мыследеятельности.

Практика ОДИ оказалась эффективным способом социализации методологического движения. Круг людей, вовлекаемых через ОДИ в его орбиту, стремительно рос. Этому в немалой степени способствовали общественно-политические изменения в стране, начинавшаяся «перестройка».

В 1983 году Г.П. вынужден был уйти из НИИОПП и устроиться на работу в отдел методологии и теории инженерных изысканий одного из НИИ системы Госстроя. В этой системе он работает до 1988 г.

Хотя вся энергия Г.П. в это время была так или иначе направлена на развитие оргдеятельностных и оргтехнических форм бытования методологического движения, он осваивает и ассимилирует и новую предметную проблематику. Работа над ней отражена в таких публикациях, как «Научные и практические вопросы создания проектов, эффективно реализуемых с точки зрения инженерных изысканий» (1985), «Категории сложности изыскательских работ как объект исследований с системодеятельностной точки зрения» (1985).

В то же время Г.П. не отказывается и от традиционных форм семинарской работы, в частности организует и ведет межвузовский семинар по системному подходу в геологии. Для осмысления опыта организации и проведения ОДИ организует и проводит не один десяток тематических совещаний.
В 1988 г. Г.П., полгода проработав в НИИ управления и экономики народного образования АПН СССР, переходит во Всесоюзный НИИ теории архитектуры и градостроительства. Здесь он до 1992 г. возглавляет лабораторию организации проектно-строительного дела.
С конца 80-х годов происходит интенсивное социально-организационное оформление движения, его социализация.

В 1988 г. Г.П. организует при Союзе научных и инженерных обществ СССР Комитет по СМД-методологии и ОДИ (первый случай организационного оформления под собственным именем).

При комитете создается печатный орган — журнал «Вопросы методологии»^⁴². С 1989 г. начинают проводиться ежегодные съезды методологов. Возникают самостоятельные центры, возглавляемые учениками Г.П.^⁴³. С середины 80-х годов ОДИ наряду с Г.П. начинают самостоятельно проводить методологи разных поколений^⁴⁴. Проводятся также ОД-подобные игры, «индуцированные» ОДИ и организуемые теми, кто в них участвовал. Та жизнь, которую в течение нескольких десятков лет вел Г.П., — а главным в ней всегда была работа — требовала от него непрерывного расхода жизненных сил. 80-е годы, годы отданные организационно-деятельностным играм, вычерпали эти силы без остатка. За период 1979-1991 гг. он организовал и провел свыше 90 игр (с количеством участников от десятка до нескольких сот человек) в самых разных регионах страны. Предметно-тематическое содержание их было невероятно разнообразно: педагогика и психология, наука и производство, право и экология, экономика и управление, и т.д. и т.п.

Это была жизнь на полный износ. Каждая игра требовала длительной (иногда многомесячной) подготовки. В середине 80-х годов его здоровье стремительно ухудшается, но каждый раз, едва оправившись, он возвращается к интенсивной работе.

3 февраля 1994 года Георгий Петрович Щедровицкий скончался на даче в Болшево.
Московский Методологический Кружок (ММК)
С конца 50-х гг. все или почти все опубликованные работы Г.П.Щедровицкого становятся оформлением результатов деятельности ММК, бессменным идейным и организационным лидером которого он был на протяжении более трех десятков лет. Его личный идейный вклад в работу ММК был основным, но, конечно, не единственным. Тем более, что любая идея «вброшенная» в общее смысловое поле коллективного дискурса проходила длинный путь становления и обретения своего места в системе методологических средств и представлений в результате жесткой критики и многопозиционного оппонирования. Следы истории их становления хранит его рабочий архив^⁴⁵.

В 70-80-ые годы, выступая с многочисленными лекциями на разные темы и перед разными аудиториями, Георгий Петрович неоднократно возвращался к вопросу о том, что же отличает ММК от других философско-научных направлений, школ и движений. Один из его ответов был таким: «Ключ к пониманию того, что происходило в Московском методологическом кружке, заключается в том, что мы с самого начала не просто исследовали некоторый предметно данный объект, а решали сложные методологические проблемы и задачи. Иначе говоря, наша работа началась в области, где еще не было предметов исследования. Поэтому мы должны были строить предметы и конструировать их элементы, а не исследовать.

Исследование появлялось вторично и в совершенно особой функции – как поиск, описание и анализ образцов или прототипов. Если надо было построить теорию мышления, то мы задавались вопросом, а как вообще строятся научные и всякие другие теории и какое строение они имеют; если нам надо было ввести какое-то понятие, то мы спрашивали, а как вообще создаются и вводятся понятия, как они устроены и как они работают. Так возникала исследовательская часть всех наших разработок.

Таким образом наша работа с самого начало имела методологический характер, т.е. была направлена на создание новых форм жизнедеятельности и мышления» (Щедровицкий Г.П. Философия. Наука. Методология. М.1997. с.51)

Эта работа ММК всегда имела программный характер, т.е. была тесно связана с разработкой и реализацией программ формирования «методологических» приемов и способов мышления. Последней и наиболее развернутой полнообъемной программой, предложенной Г.П.Щедровицким, стала программа СМД-методологии («системомыследеятельностной методологии»).

Каждая программа, с одной стороны, оформляла определенный опыт рефлексии деятельности ММК, а с другой, становилась средством самоорганизации этой деятельности. Поэтому история становления этой общей программы это, одновременно, и история самого ММК, прошедшего в своем развитии ряд идейно-смысловых этапов, каждый из которых направлялся своей конкретной программой^⁴⁶. Сам Г.П.Щедровицкий делил историю ММК на четыре этапа, в соответствии с основным тематизмом и проблемным содержанием:

1) с 1952 г. по 1963 г.  этап содержательно-генетической эпистемологии (логики) и теории мышления;

2) с 1963 г. по 1972 г.  этап деятельностного подхода и общей теории деятельности;

3) с 1971 г. по 1979 г.  этап исследования мысли-коммуникации с одновременным переносом центра тяжести теоретических исследований и разработок на общую структуру методологии и ее основные единицы  подходы

4) с 1979 г. – этап организационно-деятельностных игр и развитие методологических представлений и понятий с помощью игр и на материале, выявляемом играми

Первые три этапа, это этапы доминирования в качестве ведущей семинарской формы осуществления коллективной методологической мыследеятельности. Последний, четвертый этап связан с доминированием уже не семинарской формы, а игровой.

Осуществляя непрерывную рефлексию и формируя парадигматику методологического движения в рамках ММК на новой «игровой» основе, Г.П. стал рассматривать предыдущую, семинарскую форму его деятельности в качестве периода «интеллектуально-методологических игр». При известной условности такой ретроспективной трактовки «семинарского периода» существования ММК к тому были серьезные основания.

Для этого периода было характерно, что все новые идеи членов ММК получали в нем право на жизнь только пройдя горнило интенсивных обсуждений на его семинарах. Уже в 60-е годы ММК становится сложным организмом, центральным стержнем которого был методологический семинар — непрерывный теоретический дискурс философов и социологов, психологов и педагогов, архитекторов и искусствоведов, инженеров и физиков и т.д. Вокруг «большого» семинара сложилась система «малых», имевших более определенную предметную направленность. Организация и поддержание деятельности такого организма, выработка языковых и концептуальных средств группового взаимодействия, нормирование и регулирование самого процесса интеллектуальной междисциплинарной коммуникации в основном лежали на плечах Г.П., что было возможно только благодаря его феноменальной работоспособности и выносливости.

Заседания большого семинара были открытыми, происходили во вместительных аудиториях и любой человек «с улицы» мог присутствовать и участвовать в них ^⁴⁷.

В составе участников заседаний большого семинара можно выделить четыре основных группы лиц.

Прежде всего, довольно узкую «сплоченную группу» в 5-15 человек – активное ядро всего ММК, на котором лежала основная нагрузка в проведении и подготовке семинаров. Вторую группу лиц образовывали люди, сравнительно недавно (обычно менее пяти лет тому назад) вошедшие в ММК или проявлявшие меньшую активность в нем. В своем большинстве члены этой группы («младометодологи») были участниками одного из «малых» семинаров. Такие малые семинары, в отличие от большого, были более профессионально однородными (и вообще создавались по профессиональному признаку или месту работы одного из методологов) и более закрытыми. В их составе было 5-15 человек, и собирались они, в основном, на квартире у одного из членов семинара. Председателем (ведущим) каждого из малых семинаров был один из членов «сплоченной группы» методологов (но не все, а в соответствии с личными склонностями).

Две эти группы участников (т.е. собственно методологи и младометодологи) и были членами сообщества методологов (таким образом, одновременно активно участвовало в ММК – 50-100 человек). Младометодологи по мере сил и опыта включались в работу большого семинара, в проходившие на нем дискуссии и обсуждения.

Третью группу образовывали только знакомившиеся с ММК люди, не определившие своего отношения к нему. Среди них всегда были и лица случайные (забредшие «на огонек»). Это была наиболее нестабильная группа людей, потенциальный «резерв» сообщества. Наконец, была и четвертая группа лиц, регулярно посещавшая большой семинар (но редко малые) и зачастую участвовавшая в дискуссиях и обсуждениях, но не относящая себя к ММК. Среди них были и оппоненты, и просто наблюдатели, относившиеся к заседаниям семинара как к зрелищу. Некоторые из этих людей посещали большой семинар не один год.

Результаты работы семинара за его пределами проявлялись, прежде всего, в виде научных публикаций, но в них каждый из методологов (членов «сплоченной группы») в равной мере представлял и ММК, и самого себя. Как члены определенного сообщества, объединенные общим мировоззрением и подходом, совокупностью развиваемых средств и методов, методологи проявляли себя для внешнего научно-культурного окружения на съездах, конференциях, симпозиумах и т.п. Поездки на конференции, распределение тем докладов и сообщений, поиск и утверждение особенностей подхода ММК к постановке и решению проблем, заявленных на конференциях – все это было одной из непременных форм интеграции усилий членов ММК и, одновременно, одним из способов «внутренней» организации самого ММК.

Главным содержанием всего методологического движения была работа большого семинара. Он с самого начала имел междисциплинарный характер и был направлен на выработку средств интеллектуальной коммуникации между представителями разных профессий. Общее направление его работы, ведущие темы, новые проблемы, понятия, модели, средства и методы – короче говоря, итоги работы семинара, подводил в своем ежегодном заключительном (и одновременно открывающем) докладе председатель и ведущий семинара Г.П.Щедровицкий. Такой обзорно-программный доклад, включающий и некоторые элементы общего обсуждения, и дискуссии, сам занимал несколько заседаний. По результатам этого доклада (и в нем самом) планировался годовой цикл работы большого семинара. Члены «сплоченной группы» в той или иной форме высказывали свои предпочтения в выборе тем будущих докладов и их времени. Такая программа всегда носила ориентировочный характер, и в течение года в нее вносились те или иные изменения.

С чисто внешней точки зрения, деятельность большого семинара - это последовательность отдельных докладов и включенных в контекст докладов дискуссий-обсуждений. Но, с внутренней точки зрения, отношения здесь всегда были обратными: по своему смыслу, работа большого семинара представляла собой последовательность дискуссий-обсуждений (междисциплинарное групповое интеллектуальное общение), основную тематическую канву которых задавало конкретное содержание доклада. На разных этапах существования ММК форма такого рода заседаний в определенной мере варьировалась, но главные ее «полюса» оставались постоянными. Ими были: докладчик, обеспечивающий содержательную, предметно-тематическую сторону обсуждения и представляющий на суд методологического сообщества новые идеи, средства и методы; участники заседания-дискуссии; ведущий (председатель) заседания (семинара).

Ключевая роль здесь принадлежала ведущему. Именно он организовывал и координировал ход дискуссии вокруг доклада, выступая посредником между докладчиком и участниками обсуждения, поддерживал и направлял групповое взаимодействие.

В силу междисциплинарного характера семинара роль ведущего усложнялась еще и тем, что он должен был «слышать» и «понимать» всех участников, «доводить» тот или иной вопрос до ясности, «обрабатывать» или «переводить» его, в случае необходимости, на язык деятельностного подхода и системно-структурной методологии (общего для всех участников ММК). Причем, вся эта работа должна была осуществляться в режиме «текущего времени». Именно он – ведущий – должен был резюмировать основные итоги разных этапов обсуждения и всего его в целом. Как правило, основным ведущим был сам лидер ММК – Г.П.Щедровицкий, за исключением тех случаев, когда он сам выступал в роли докладчика (его место занимал тогда один из членов сплоченной группы методологов, наиболее подготовленный к этой роли).

От докладчика требовалось, чтобы он разбивал свой доклад на несколько смысловых «кусков». При изложении каждого из них допускались вопросы только «по пониманию», исключавшие элементы дискуссии, т.е. слушатель мог задать вопрос и выслушать разъяснение, возражение же докладчику исключалось.

После изложения очередного «смыслового» куска (его величина определялась или самим докладчиком, или ведущим) начиналась групповая дискуссия, включавшая вопросно-ответную процедуру и краткие аргументированные возражения, иные интерпретации и оценки и т.п. Развернутое оппонирование и изложение альтернативных точек зрения допускалось лишь в конце текущего заседания и всего доклада в целом. Обычно именно сама дискуссия занимала основное время заседания. Ее главная цель - полнообъемная рефлексия оснований и логики рассуждений докладчика, уяснение возможных позиций по отношению к содержанию доклада, оценка новизны идей и т.п. Особое внимание уделялось применяемым для анализа методологическим средствам и обоснованию рассуждений. Именно эффективностью разработки таких средств как основных культурных продуктов ММК, интегрирующих его участников в одно сообщество, оно и было озабочено в первую очередь. В связи с этим, доклады людей «со стороны» (которые очень редко, но все же по разным причинам устраивались) или срывались, или воспринимались докладчиками как сплошная обструкция.

У так организованного обсуждения всегда существовала опасность впасть в «дурную бесконечность». Прекращение дискуссии, идущей по кругу – одна из основных функций ведущего. В его власти было прекратить дискуссию, резюмировать итог обсуждения очередного смыслового «куска» и дать докладчику возможность продолжить свое изложение.

Второй важной целю подобных дискуссий-обсуждений было развитие, повышение уровня компетенции самого методологического сообщества как единого организма (Г.П.Щедровицкий предпочитал рассматривать его как особую «машину»). Здесь методологический семинар выступал как единый, интегративный субъект методологической мыследеятельности, ответственный за ее воспроизведение и дальнейшее развитие.

И, наконец, третьей целью подобных обсуждений была профессионализация самих методологов – обеспечение постоянных условий для их профессионального и личностного роста. Каждый человек, попадавший в орбиту ММК, проходил свою школу методологической мыследеятельности. Каждый из прозелитов в процессе своего самоопределения сам контролировал степень и характер своей вовлеченности в ММК, интенсивность и скорость учения.

К концу 70-х годов наряду с семинарской появляется и собственно игропрактическая форма организация коллективной методологической мыследеятельности. В результате накопления опыта игровой деятельности и его рефлексии довольно с скоро было осознано, что основным результатом и достижением ММК являются не только и не столько выработанные в его русле концептуальные и операциональные средства и методы и даже не столько постановка и решение тех или иных методологических проблем и задач, сколько сам методологический семинар с его особыми «организованностями» мышления и деятельности — как самовоспроизводящаяся форма междисциплинарной коллективной интеллектуальной коммуникации. Именно подобное осознание выразилось в трактовке семинарского периода деятельности ММК как периода интеллектуально-методологических игр. А с начала 80-х гг. оформляется и культивируется в качестве ведущей и сама новая игропрактика коллективной мыследеятельности – организационно-деятельные игры (ОДИ).

У ОДИ как особой формы игропрактики было фактически четыре источника – во-первых, совокупность методологических принципов организации коллективной мыследеятельности выработанных в рамках ММК, во-вторых, практика проведения полидисциплинарных комплексных методологических семинаров ММК, в-третьих, теория и методологии игры вообще как вида деятельности, и, в-четвертых, отрефлектированный опыт деловых игр. А по своему смыслу и значению они представляют собой выработанный в ММК способ распространения методологических форм мышления и деятельности на другие профессиональные сообщества (не методологов).

Область практического применения таких игр за пределами собственно методологического сообщества в общем и целом та же, где методология как таковая обретает практические смысл и значимость – решение уникальных, не имеющих прототипа, народнохозяйственных и социокультурных проблем.

Такое распространение методологических форм мышления и деятельности требует, чтобы игровой процесс стимулировал процесс развития и тем самым представлял собой не решение тех или иных задач, а разрешение проблем. Поскольку проблема,— это то задание, которое на данный момент не имеет решения, оно как правило, в отличие от задачи, является комплексным. Т.е. требует объединения усилий многих профессионалов каждый из которых в отдельности их решать не может. Когда же подобные специалисты непосредственно объединяются, то у них не оказывается ни общего языка, ни общих представлений и кроме взаимных претензий и уверенности, что другие только мешают, иных результатов как правило не бывает.

Продуктивным подобное взаимодействие оказывается в том случае, если люди способны выйти за рамки своего профессионализма и начать мыслить методологически с помощью соответствующих особых средств. Тогда оказывается, что задача организатора решения проблем не в том, чтобы определить, какой продукт должен быть получен, а в том, чтобы соорганизовать «деятельностную машину», которая будет развиваться. Т.е. здесь предполагается, что развиваться будет мыследеятельность, средства, люди, форма их взаимоотношений, а в результате это развитие и обеспечит, в конечном счете, искомый ответ на задание. Другими словами, решение проблем всегда оказывается косвенным результатом работы подобной машины, составленной из людей, результатом сложного процесса развития всего коллектива, его коллективной мыследеятельности и средств, которые при этом создаются.

Любая ОДИ рождается в результате взаимодействия методологической игротехнической группы и группы профессионалов. Подготовка игры, в ходе которых создаются оргпроект и программы игры, ее сценарий и план — всецело задача методологической группы. Эти продукты предварительной фазы игры призваны направлять и регулировать ее ход и могут разрабатываться игровым или не игровым способом. На этом же этапе в ходе обсуждений различных аспектов игры формируются игротехнические группы (организаторов, методологов, исследователей и т.д.); число этих групп зависит от тематического и мыследеятельностного содержания игры, а также от обстоятельств и условий ее проведения. Затем, в ходе собственно игровой фазы, начинается реализация оргпроекта, его проигрывание соответственно программе и сценарию, но при этом люди живут своей собственной сложной жизнью, ведут внутри организованной игры свои собственные «игры» и порождают всевозможные отклонения от разработанного оргпроекта, т.е. то, что организаторы в принципе не могут заранее предусмотреть. Особенностью игровой действительности является то, что решение ищется и находится «здесь и теперь», так как оргпрограмма и оргпроект суть формы организации деятельности, а не ее продукта. А выход продукта обеспечивает сам игровой коллектив. При этом ОДИ всегда многоцелевое образование, преследующее разнообразные исследовательские, организационные, методологические и т.п. цели.

Основной процесс в ОДИ как правило организуется за счет разделения игрового коллектива на малые рабочие группы (в том числе и за счет самоопределения) и фиксированного времени работы малых групп. Завершается каждый цикл работы переходом (переводом) в рефлексивную позицию, в которой члены группы, готовясь к общей дискуссии, должны ответить на вопросы, что они сделали за это время, что у них не получилось, чего они не сделали, что надо сделать дальше и т.д. После этого рабочие группы выходят на общую дискуссию, которая продолжается несколько часов, где происходит их конфликтное столкновение (за организацию содержательных конфликтов и проблематизацию, т.е. создание проблемной ситуации, которая потом переводится в проблемы, как правило отвечает специальная группа игротехников). Последующий рефлексивный анализ направлен на выяснение того, что произошло при этом столкновении и какая проблема при этом выявилась. Рефлексия здесь является основным и непременным средством самоопределения всякого участника игры в непрерывно меняющихся ситуациях коллективной мыследеятельности, его самоорганизации в игре и в перестройке и развитии им своей мыследеятельности.

Т.е практически реализуется следующая игровая стратегия — выполнение рабочего процесса, выход в рефлексию, подготовка к новому рабочему процессу и т.д. Это один из основных механизмов ОДИ. А непосредственная задача самих методологов здесь, как любил выражаться Г.П. – организация «мегамашины» деятельности. Мегамашина деятельности создаваемая методологами в ОДИ такова, что она заставляет участников развиваться. В ходе этого развития, если такую «мегамашину» удается организовать, коллектив профессионалов оказывается и способным дать ответы на поставленные вопросы.

Получение подобных ответов – это непосредственная задача проведения конкретной ОДИ. Но у любой конкретной ОДИ есть и более широкий контекст в рамках которого решаются две ее сверхзадачи на этапе выхода из игры. Первая из них относится к тому коллективу профессионалов, который участвовал в игре. Игра оказывается по настоящему успешной для них если после ее завершения на месте проведения игры остается коллектив, способный играть и игровым способом решать подобные проблемы. Вторая сверхзадача стоит перед самими методологами – сделать опыт проведенной игры источником саморазвития. Эта задача решается за счет постигровой рефлексии – проведения новой, уже собственно методологической игры, направленный на выявление, анализ, объективацию, артификацию и усвоение этого опыта.
следующая страница >>